[wars-of-the-roses]

Название: Своя кровь
Автор: House of York
Бета: Будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Ремус Люпин, Фенрир Грейбек
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари:
Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на луну,
И теперь, когда некуда дальше бежать,
Я вам объявляю войну.
Тема задания: Фик написан на тему «Сложные обстоятельства (по каким-то причинам член ОФ и член ПС помогают друг другу, оставаясь при этом врагами)».
Предупреждение: в прологе использован текст 16 главы шестой книги Поттерианы “Гарри Поттер и Принц-полукровка”
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

1996 год. Рождество


— Чем вы занимались в последнее время? — спросил Гарри у Люпина, пока мистер Уизли спешно удалился готовить яичный напиток, а все остальные расслабились и стали беседовать между собой.
— О, я был в подполье, — ответил Люпин, — можно сказать буквально. Поэтому у меня не было возможности писать, Гарри. Посылая тебе письма, я мог бы себя выдать.
— То есть?
— Я жил среди моих собратьев, таких же как я, — сказал Люпин. — Оборотней, — добавил он, заметив недоумевающий взгляд Гарри. — Почти все они на стороне Волдеморта. Дамблдору нужен был шпион, а тут я подвернулся под руку… готовенький.

В его голосе слышалась какая-то горечь, и он, видимо, понял это — улыбка его стала более теплой, и Люпин продолжил:
— Я не жалуюсь, это необходимая работа, а кто мог справиться с ней лучше меня? Как бы там ни было, втереться к ним в доверие было трудно. При взгляде на меня сразу становится понятно, что я долгое время жил среди волшебников. Видишь ли, они ведь сами сторонятся нормального общества и живут на окраинах, воруют, а иногда и убивают, чтобы прокормиться.
— Как они могли встать на сторону Волдеморта?
— Они считают, что с наступлением его владычества для них начнется новая, лучшая жизнь, — ответил Люпин. — А с Грейбеком так просто не поспоришь…
— Кто такой Грейбек?
— Ты о нем не слышал? — руки Люпина судорожно сжались на коленях. — Фенрир Грейбек, наверное, самый свирепый из ныне живущих оборотней. Он считает делом своей жизни убить или обратить как можно больше людей. Мечтает создать столько оборотней, чтобы их численность превысила количество волшебников… Волдеморт пообещал ему добычу в обмен на услуги. Грейбек специализируется на детях… Кусает их, пока те еще маленькие, а потом растит вдали от родителей, учит ненавидеть обыкновенных волшебников. Волдеморт грозится спустить Грейбека на маленьких мальчиков и девочек. Обычно эта угроза приносит свои плоды.

Люпин выдержал паузу и продолжил:
— Это Грейбек меня покусал.
— Что? — ошеломленно спросил Гарри. — Когда… то есть когда вы были маленьким?
— Да. Мой отец как-то раз оскорбил его. Очень долгое время я не знал, кто именно набросился на меня. Мне даже было жалко его, когда я думал, будто он потерял контроль над собой, к тому времени зная, какого это — превращаться. Но Грейбек не такой. В полнолуние он подбирается как можно ближе к жертвам, чтобы не просчитаться с нападением. Он все планирует. И этого человека Волдеморт использует, чтобы предводительствовать над оборотнями. Не скрою, что мои веские доводы сильно поколебали настояния Грейбека, будто оборотни заслуживают крови, будто нам следует мстить за себя нормальным людям.
— Но вы нормальный человек! — возмутился Гарри. — Просто у вас… у вас есть проблема…

Люпин рассмеялся.


1978 год. Июль

Иногда Ремусу казалось, что лучше бы он умер.

Он давно привык к боли трансформации, но привыкнуть к ужасу в глазах близких оказалось невозможно. Будь Люпин инвалидом – обычным, прикованным к креслу человеком – и он понял бы и принял жалость в чужих глазах, смирился бы со своим уродством, может быть, даже начал находить особое извращенное удовольствие в своей беспомощности, позволявшей пользоваться чужой жалостью, чужим сочувствием, чужой любовью.

Страх в глазах отца и матери убивал вернее, чем яд ликантропии. Поэтому Ремус редко бывал дома, предпочитая проводить время с теми, кого не ужасала его болезнь. Наверное, в этом и состояла его ошибка – если бы Люпин чаще наведывался в Элтон, то знал о нападениях оборотня и не угодил бы в чужую ловушку.

- Что уставился? – Грейбек говорил еле слышно, но отчетливо. – Полюбоваться пришел?

Любоваться было нечем. Сорвавшись в волчью яму, оборотень здорово распорол бок о воткнутый в землю кол, а затем Грейбека еще избили деревенские, вымещая страх и ненависть. Сейчас Фенрира можно было узнать только по яростно горевшему желтому глазу – второй заплыл от удара, а лицо распухло и отекло от побоев. Трансформация в цепях вывернула суставы под неестественными углами, что должно было причинять оборотню невыносимую боль.

Его не убили сразу – это оказалось бы слишком легким наказанием за растерзанных Фенриром людей. Грейбека оставили умирать от жажды, насекомых и кровопотери, подвесив на перекладине ворот одного из разоренных им домов. Сначала оборотень извивался, не обращая внимания на боль, пытался грызть цепи и сыпал проклятиями. Потом затих, свесив кудлатую голову на грудь и вздрагивая, когда очередной камень от осмелевших мальчишек рассекал кожу.

Он должен был умереть еще вчера, но каким-то чудом пережил ночь и весь этот день, а сегодня луна уже шла на убыль, и у Грейбека не осталось шансов дожить до следующего рассвета. Ни одного.

Люпин приехал два часа назад, и известие о поимке и казни Фенрира стало первым, что он услышал от матери. Сначала он обрадовался: яростно, свирепо, словно сам вырыл яму, сам вбил на дно заостренный обожженный кол, сам вздергивал убийцу на цепях – так, чтобы рвались связки, а кости вышли из суставов. Ужинал, еле сдерживая рвущееся наружу нетерпение - выскочить на знакомую улицу, побежать к дому Мидлтонов, своими глазами увидеть, как корчится от боли зверь, превративший в зверя его самого.

Страх пришел позже – когда в подступающих сумерках Ремус увидел изломанное обратной трансформацией тело, которое еще шевелилось, еще жило последними судорогами не желающего умирать существа, но с каждой минутой неизбежно оказывалось всю ближе к той черте, за которой уже не существовало никаких отличий людей от нелюдей, магов от магглов.

- Убить меня пришел? – прохрипел оборотень, но Ремус покачал головой, и надежда, мелькнувшая в уцелевшем глазу Фенрира, сменилась тоскливым разочарованием.
- Не заслужил, – так же хрипло ответил Люпин, и отвернулся, чтобы уйти.

Он успел сделать два шага прочь, когда за спиной раздался негромкий смех, почти сразу сменившийся болезненным стоном.

- Боишься стать убийцей, маленький Рем?

Люпин не ответил, широко шагая по опустевшей улице. Ему действительно не приходилось еще убивать, хотя дело определенно шло к войне, и следовало бы научиться отнимать чужие жизни, не задумываясь о собственной душе. Но одно дело убить в бою – и совсем другое стать палачом для беспомощного врага. Хотя в данном случае уместнее было бы говорить о милосердии, а не об убийстве.

- Не заслужил, - упрямо повторил Ремус, открывая дверь своего дома.

Ночью ему приснился кошмар. Земля расходилась под ногами, и Люпин летел в черную яму, беспомощно кувыркаясь в воздухе и пытаясь ухватиться лапами за осыпавшиеся стенки ловушки, а внизу, на дне, уже ждал кол с потемневшим от чужой крови острием.

Ремус проснулся, задыхаясь от ужаса. За окном бушевала гроза, небо полыхало от беспорядочных молний, в окна бил град. Люпин представил себе Грейбека и содрогнулся. Скорее всего, оборотень был уже мертв, но в этом следовало убедиться. Кошмар разбудил в Ремусе первобытный животный страх – за Люпином не числилось ни растерзанных, ни обращенных – но какое значение это имело для магглов, не разделявших оборотней на плохих и хороших. Для любого из нелюдей была готова волчья яма, любого из них ждал кол, или костер, или ржавые цепи. Люди оставались людьми, а он, Ремус, стоял по другую сторону - там, где висел на воротах Фенрир Грейбек.

Ветер сбивал с ног, заставлял отворачивать лицо, швыряя в глаза то капли дождя, то мелкие градины, больно коловшие кожу. Ремус почти сразу промок до белья – он опасался пользоваться магией там, где дома волшебников были втиснуты в ограниченное пространство маггловской деревни, а иного способа защититься от ливня не существовало. И хотя вряд ли кто-то мог увидеть его в непроглядной тьме, он предпочитал не рисковать.
Грейбек бесформенным кулем висел в цепях и не шевелился. Кожа его была ледяной, и только слабое дыхание говорило о том, что он все еще жив. Нечего было и думать разорвать толстые звенья, и Люпин решился. Режущее заклятие совпало с высверком молнии, а грохот над головой заглушил звук от падения.

Если бы Ремус задумался хоть на секунду, он просто добил бы Грейбека, успокоив свою нывшую совесть. Но думать не получалось. Кровь кипела от бури, от ущербной луны, спрятавшейся за тучами, но все еще слишком сильной, от четкого понимания того, насколько сам Люпин ближе к Фенриру, чем к спящим за закрытыми ставнями людям. И эта кипящая неспокойная кровь заставила Ремуса ухватить безжизненное тело оборотня за косматый загривок и аппарировать в единственное относительно безопасное место, которое было ему известно – в Запретный лес. И уже там, на влажной от росы траве, он осознал, что, спасая оборотня от неизбежной смерти, отрезал себе все пути домой. Навсегда.

Здесь грозы не было, хотя по небу летели рваные тучи, а в верхушках вековых сосен грозно шумел ветер. Бросать Грейбека все равно оказалось нельзя – это ничем не отличалось от казни, разве что не в цепях – и Люпин принялся плести шалаш, сгибая ветви кустов и связывая их длинными пучками травы. Их можно было бы заколдовать, но Ремус хорошо помнил уроки профессора Кеттлберна: использовать ночью магию в Запретном лесу - все равно что прыгать в гнездо к драконам. Здесь обитало слишком много существ, слетавшихся на волшебство, словно пчелы на медоносные цветы.

Надрываясь, Люпин втащил Грейбека под плотную зеленую крышу. Оборотня сотрясала крупная неуправляемая дрожь, да Ремус и сам невыносимо замерз в насквозь промокшей одежде. Поэтому, не задумываясь, стащил с себя все, улегся на траву и свернулся клубком, пытаясь хоть немного согреться.

Утром Грейбек все еще был жив, хотя на губах запеклась кровавая корка, а отекшее от побоев лицо стало почти черного цвета. Рана на боку загноилась, как и широкие ссадины от цепей на запястьях и лодыжках. Что со всем этим делать, Люпин не знал.

Сидя на земле и разглядывая сквозь листья ярко-синее небо, он пытался придумать, как поступить. Искать, где у Грейбека лежка, Ремус не собирался – там вполне могли оказаться те, с кем Люпин намеревался бороться, вступив в созданный профессором Дамблдором Орден Феникса. Тащить оборотня к себе, в крохотную квартирку в окрестностях магического Лондона, было глупо – Люпин даже друзей туда не водил, с подозрительностью параноика сохраняя в тайне личное убежище. Бросать в лесу на верную смерть – от этой мысли Ремус отказался еще накануне.

Конечно, существовал самый последний выход – взять оборотня, аппарировать с ним прямиком к Министерству магии, где и сдать с рук на руки аврорам. Вот только твердой уверенности, что ему самому не наденут после этого магические путы и не отправят в Азкабан, у Ремуса не было. О его нечеловеческой сущности знали очень немногие – профессор Дамблдор, некоторые педагоги Хогвартса, да друзья, рядом с которыми он спасался от одиночества все школьные годы. Для остальных Ремус оставался обычным молодым магом, закончившим в этом году Хогвартс, и Люпин совершенно не собирался посвящать в свою тайну кого-то еще, а тем более, бюро регистрации и контроля за оборотнями.

Грейбек застонал, забормотал что-то – неожиданно жалобно – и Ремус, вздохнув, выбрался наружу. Нужно было найти какое-то иное убежище вместо непрочного шалаша, но в первую очередь требовалось принести воды.

Колдовать днем было не так опасно, как ночью, и Люпин быстро превратил попавшийся под ноги камешек в большую жестяную кружку. Потом просушил одежду, накинул на плечи мантию. Ручей отыскался неподалеку – прозрачный, быстрый. От ледяной воды ломило зубы и сводило пальцы. Зачерпнув полную кружку, Ремус повернулся и бросился назад. Про Акваменти он благополучно забыл, и вспомнил про заклятие только у шалаша, споткнувшись о корягу и разлив половину того, что принес.

Ему удалось напоить Фенрира и даже кое-как промыть раны. Никаких специальных лечебных заклятий Ремус не знал, поэтому ограничился тем, что еще раз наполнил водой кружку, разорвал свою рубашку на длинные полосы и неловко перебинтовал Грейбеку бок. Если бы полнолуние было завтра, Люпин с чистой совестью просидел бы с Фенриром до вечера, а затем аппарировал в Визжащую хижину, предоставив дело природе оборотня. К сожалению, до ближайшего полнолуния было четыре недели, и Ремусу ничего не оставалось, как самому заняться решением возникших проблем.

- Это кровь, - прохрипел очнувшийся к полудню Грейбек. – Наша кровь.
- У нас разная кровь, - огрызнулся Ремус, пытавшийся снять шкурку с невезучего зайца, неосторожно выскочившего на полянку десять минут назад. – Я человек.

Грейбек фыркнул и с трудом повернулся на бок.

- Был бы ты человеком, маленький Рем, оставил бы меня подыхать в деревне. Что ты делаешь с зайцем, дай сюда!

Ему было больно шевелиться, но шкуру с добычи Ремуса он ободрал быстрее, чем тот успел досчитать до десяти. Швырнул окровавленную тушку на траву.

- Что ты с ним собрался делать?
- На огне зажарю, - угрюмо ответил Люпин. – Не так же есть.
- Можно и так, - хмыкнул Грейбек. – Но если тебе жареное вкуснее… А ты умеешь?

Ремус не умел. Он вообще, как только что убедился, мало что умел. Во всяком случае, задушить пойманного Инкарцеро зайца ему удалось только с третьей попытки. Если бы не голод, он вообще не стал бы никого ловить. Но показывать свою полную неспособность выживать в лесу не хотелось.

- Что там уметь? – буркнул он. – Наберу веток, разожгу огонь и зажарю.
- И будешь жрать угли, - довольно загоготал Фенрир и тут же скривился от боли в боку. – Вымой, набери глины и обмажь зайца толстым слоем. Положи не в огонь, а в угли и сверху ими же засыпь.

Сухую валежину Люпин приметил еще когда искал ручей. Притащил к шалашу, разломал тонкий ствол – потея под июльским солнцем и задыхаясь от непривычно-тяжелой работы. Выползший наружу Фенрир смотрел на его усилия с непонятной ухмылкой. Ремуса смущала его нагота и то, как совершенно по-звериному – не стесняясь – Грейбек помочился в траву, перевернувшись на бок. Наверное, он испытывал дикую боль из–за вывернутых ступней – кости неестественно выпирали под кожей совершенно в неподходящих местах – но оборотень молчал, лишь изредка сжимая зубы так, что на заросших грубой щетиной скулах заметно вспухали желваки. А еще – Фенрир был зверски голоден. Ремус смутно осознавал, что зайца Грейбек не сожрал вместе со шкурой по единственной причине – оборотень боялся остаться один. Пока он считал, что обречен, Грейбеку было наплевать на то, как Люпин к нему относится. Скорее, он спровоцировал бы его нанести решающий удар, чтобы избавиться от мучений. Но сейчас, когда смерть отступила, а сознание вернулось вместе с неукротимой жаждой жизни, оборотень совсем не стремился остаться абсолютно беспомощным и искалеченным в самом сердце Запретного леса. И вынужден был сдерживать кое-какие желания, могущие заставить его вынужденного спасителя плюнуть на гуманность и сбежать.

Когда от зайца осталась разломанная глиняная корка, Люпин рискнул проверить, насколько сильно искалечен Грейбек. Доверять он мог только собственным пальцам – колдомедицина не входила в перечень предметов, изучаемых в Хогвартсе – а сравнивать мог только с собой. Это была очень примитивная диагностика, но ничего иного Ремус придумать не смог. Ощупывая жилистое тело и ориентируясь исключительно по коротким задушенным стонам оборотня, он выяснил, что у Грейбека сломаны несколько ребер и растянуты связки на руках и ногах. Плюс ко всему глубокая и длинная рана на боку, кровоподтеки и просто ссадины. Все вместе приводило Люпина в ужас – как лечить, чем лечить – он даже приблизительно не мог придумать, что со всем этим нужно делать. Требовались зелья: болеутоляющее, костерост, бодроперцовое от неизбежной лихорадки. На занятиях по зельеварению у Люпина получалось сварить все, что требовал Слагхорн, но он не представлял, где в Запретном лесу можно достать необходимые ингредиенты.

- Не надо ничего, - глухо сказал Грейбек после того, как Ремус помог ему забраться в шалаш и накрыл толстой тряпкой, наколдованной из лапника. – Волчье зелье свари, через три дня на лапы встану.

Никаких волчьих зелий Люпин на занятиях не изучал. И даже близко не представлял, из чего такое зелье может состоять, о чем и сообщил оборотню. Грейбек открыл глаз, долго рассматривал Ремуса, пока тот не почувствовал, что покрывается румянцем. Вместе с неловкостью снова пришла злость, и Люпин подумал, что аппарировать с Фенриром к Министерству – проще, чем выхаживать оборотня в Запретном лесу. А еще можно аппарировать в Хогсмид и отправить сову аврорам – пусть придут и заберут Грейбека. Вот только молчать о том, кто и почему его спас, оборотень не станет.

Занятый своими мыслями, Ремус не сразу сообразил, что Фенрир слабо дергает его за край мантии.

- Чего тебе, - довольно грубо спросил он, поворачиваясь к оборотню. – Пить? Или облегчиться хочешь?
- Пить, - ответил Фенрир. – И поссать тоже. Только сначала запомни то, что я тебе сейчас расскажу.

Волчье зелье оказалось на удивление несложным – листья волчьей ягоды, цветы чертополоха и аконита, молодые побеги бузины, патока грюмошмеля и яйца пикси. До заката Ремус нашел почти все – разве что гнездо пикси отыскать не сумел. Зато поймал еще одного зайца, которого задушил уже без всяких колебаний.

На ночь он устраивался уже более основательно – так, как объяснил Фенрир. Его словам Ремус был вынужден доверять больше, чем своим неверным знаниям: оборотень жил в магическом лесу, был его частью, его плотью и знал его законы.
Горящая головня, плюющаяся огнем и трещавшая во влажной траве, прочертила первый круг вокруг шалаша и уютного небольшого костра перед входом. Затем Ремус разбросал листья папоротника. И третий круг провел пряжкой от ремня, ползая в траве на коленях и глубоко пропахав железом плотный дерн.

- Молодец, - похвалил его Фенрир, наблюдавший за Люпином, лежа у входа. – Быстро учишься.
- Выбора нет, - огрызнулся Ремус, поднимаясь на ноги.
- Выбор всегда есть, - оскалил крупные зубы оборотень. – Но знаешь, маленький Рем, я бы тебя тоже не бросил. Свою кровь бросать нельзя, луна отомстит.

Он пошевелился, сморщился и продолжил, слегка задыхаясь:
- Пока солнце не встанет, за круги не выходи. Сейчас здесь, внутри, колдовать можно даже ночью.
- Ты-то откуда знаешь? - не выдержал Люпин. – У тебя волшебной палочки нет, магия звериная.
- Так эти круги и меня удержат, - просто сказал оборотень. – Мне теперь за них не выползти, пока ты сам их не отворишь. Думаешь, я никогда не пытался достать кого-то внутри?

На это ответить было нечего. Ремус поворошил угли, вытолкнул палкой на траву глиняную болванку, внутри которой жарился заяц, обжигаясь, разломал спекшуюся корку. Есть хотелось… вот именно, зверски. Поставив в угли кружку, Люпин – опять по совету Грейбека – кинул в закипающую воду листья какой-то травки, которая росла прямо у шалаша. Он понятия не имел, что это была за травка – но очень скоро из кружки запахло почти настоящим чаем.

Следующее утро встретило их мелким теплым дождем. С внешней стороны круга Ремус обнаружил какие-то следы, но так и не понял, кому они принадлежат. Вытащив Грейбека из шалаша, он помог ему облегчиться, морщась от вони, наложил очищающее заклинание, от которого оборотень расчихался, и отправился добывать что-нибудь на завтрак.

На этот раз ему удалось поймать крупную птицу. Под ложечкой сосало от голода, огонь во влажной траве никак не хотел разгораться – и тогда они с Фенриром просто разорвали птицу на две части и съели сырой. Ремус был уверен, что его стошнит, но, как ни странно, ничего не случилось. Пожалуй, сырое мясо было немногим хуже запеченного, да и голод утоляло намного лучше.

Бок Грейбека опух, края раны почернели, и пока Ремус старательно промывал ее, оборотень ругался такими словами, которых Люпин раньше и не слышал. Здоровый глаз Грейбека покраснел и загноился, кожа на ощупь была горячей, а двигался Фенрир намного труднее и медленнее, чем накануне.

- У ручья под корягами гнездо пикси ищи, - сипло сказал он Ремусу, облизывая сухие, покрытые серым налетом губы. – И воды мне оставь побольше.

Копаясь в мокрой земле у ручья, Люпин малодушно думал о том, что если оборотень сдохнет до его возвращения, все сразу станет намного проще. Можно будет завалить тело ветками, привести себя в относительный порядок и аппарировать в Хогсмид. Или в Лондон – прямиком к Сириусу. Ему ничего не надо объяснять, достаточно сказать: друг, я тут вляпался в историю, но все уже закончилось, только домой я больше не вернусь, – и Сириус все поймет и не станет лезть в душу. Да, он непременно пойдет к Сириусу, когда все закончится, они выпьют пива, Ремус до отвала наестся жареного мяса, а потом Блэк устроит его в гостиной на диване. И ни о чем больше никогда не спросит.

Зелье отвратно пахло тухлятиной – наверное, из-за яиц, мягких, покрытых тонкой пленочкой вместо скорлупы. Сначала Ремус удивлялся тому, что зелье можно варить, не отмеряя тщательно ингредиенты – ни унцией больше, ни унцией меньше – не отсчитывая количество помешиваний и не следя за цветом. Но Грейбек, похоже, знал, что делал.

- Вода возьмет столько, сколько надо, маленький Рем, - сипел он, нетерпеливо царапая ногтями землю. – Рос бы ты в стае, знал бы, что все эти унции и помешивания – глупость. Это для тех, кто меряется палочками, маленький Рем. А мы дети леса – в грязи родились, в грязь уйдем. Здесь каждый куст – мы. И каждый лист – тоже мы. Запоминай, запоминай, маленький Рем – жизнь длинная, пригодится.

Глядя, как оборотень жадно пьет едва остывшую бурую жижу, Люпин подумал, что Слагхорна хватил бы удар от подобного. Он обязательно полез бы в древние фолианты, где черным по белому написано, что волчья ягода и аконит в одном котле – страшный яд, что яйца пикси категорически не следует использовать для приготовления лечебных зелий, как вызывающую гниение компоненту, что патока грюмошмеля вызывает усиленное сердцебиение… и что не существует никакого волчьего зелья, а сваренная Ремусом бурда не обладает лечебным эффектом, зато способна свести в могилу абсолютно здорового мага.

“Мага, - подумал Ремус, глядя, как Грейбек щедро мажет осадком со дна кружки рану, отек на лице, синяки, ссадины – все, до чего может дотянуться сам. – Мага. А он оборотень. И я оборотень”.

- Еще свари, - отдышавшись, сказал Фенрир и сунул в руки Люпину пустую кружку. – Этого надо много пить. И тебе, между прочим, тоже не повредит. Я слышал – ты ночью кашлял. Много не надо – а пара глотков в самый раз.
- Не стану, - твердо заявил Люпин, наполняя кружку водой. – Дрянь. Отрава.
- Как хочешь, - равнодушно ответил оборотень. – Но на твоем месте я бы послушался доброго совета, маленький Рем.

В правоте Грейбека Люпин убедился следующим утром, когда проснулся от болезненного сухого кашля. Наверное, он простудился в ту ночь, когда бежал вместе с оборотнем из Элтона в Запретный лес. Ноги предательски дрожали, голова казалось тяжелой, а в груди словно засела острая игла, царапающая изнутри. Оборотень, напротив, выглядел намного лучше – отек с лица спал, кровоподтеки почти не угадывались на коже, принявшей вполне естественный цвет, да и лихорадка, жестоко трепавшая Грейбека накануне, явно прошла.

Кашляя и задыхаясь, Ремус выполз наружу. Зелье, заботливо оставленное рядом с углями, до сих пор было теплым. Люпин приподнял кружку, понюхал и осторожно отпил глоток.

Он ожидал мерзкого гнилостного вкуса, но вместо этого Ремусу показалось, что он отхлебнул свежего, только что заваренного травяного сбора – зелье пахло земляникой, мятой, медом и чем-то еще, терпким и острым. По телу прокатилась теплая приятная волна, дышать сразу стало легче, игла выскочила из груди и бесследно растворилась. Ремус опустил кружку в угли и растерянно запустил пальцы в волосы.

- Понравилось? – насмешливо спросили сзади. – Я же говорил.

Люпин обернулся.

Стоять на своих ногах Грейбек все еще не мог, зато ему удалось подняться на колени. Фенрир поводил плечами, словно проверяя, где все еще болит, вертел головой и смотрел на Ремуса обоими глазами. О побоях напоминал разве что синяк, расплывшийся на полскулы, но уже бледный, практически незаметный.

Все так же на коленях Фенрир добрался до первого круга и выжидательно посмотрел на Ремуса. Тот быстро затер ногой борозду, раскидал папоротник и прошел сквозь горелую траву, открывая проход. Оборотень довольно быстро исчез в ближайших кустах, и скоро до Люпина донесся его голос.

- Жрать что-нибудь будем?

Ремус сплюнул и направился к ручью умываться.

Он бродил по лесу почти до полудня, но так и не смог поймать ничего съедобного. Зато набрел на малинник и набрал множество ароматных красных ягод в наскоро трансформированную из шишки корзинку. А на обратном пути наткнулся на гнездо какой-то птицы, откуда забрал десяток отливавших голубоватым перламутром яиц.

В углях уже дымилась кружка с зельем, Фенрир, вытянув искалеченные ноги, сидел у костра и нанизывал на прутик крохотные кусочки какого-то мяса. Ремус поставил корзинку, присел рядом с оборотнем на корточки.

- Это что?
- Мыши, - коротко ответил Грейбек. – В кустах наткнулся.

В другое время Люпин бы скривился, но желудок болел от голода, и Ремус молча начал пристраивать в угли найденные яйца.

Он боялся признаться себе, что эти дни, проведенные рядом с Грейбеком, серьезно поколебали его ненависть к оборотню. Нет, забыть о том, кто сделал его таким, Ремус не мог и не смог бы никогда. Но что-то изменилось внутри самого Люпина, словно он и правда почувствовал зов крови. Впервые это случилось в Элтоне, когда Ремус понял, насколько его мироощущение ближе к мироощущению казнимого Фенрира, чем к мироощущению собственных родителей. Воспоминание о приснившемся в ту ночь кошмаре жило в нем до сих пор – так ярко и четко, будто и не было сном. Невольно ставя себя на место Грейбека, Люпин все глубже задумывался – а были ли у оборотня шансы стать иным.

Ремус не знал о Грейбеке почти ничего, кроме того, что Фенрир был настоящим вервольфом, рожденным волчицей. Он научился убивать раньше, чем говорить, а задолго до появления Люпина на свет матери Элтона пугали своих детей, рассказывая им страшные истории о кровожадном гигантском волке. Если бы Ремусу повезло чуть меньше, и Грейбек успел утащить его в лес, то и Люпина ждала бы вполне определенная судьба. Воспитанный оборотнями, он рыскал бы по лесу, нападал на людей в полнолуние и знать не знал, что существует иная жизнь. Может быть, он не чувствовал бы себя таким одиноким…

Мысли были глупые, неправильные, противоречащие всему, чему Ремус учился, что любил, что уважал. Но было в них нечто, притягивающее своей запретностью – свобода от условностей, отсутствие необходимости скрывать свою природу, свои желания. Даже риск – ежедневный, ежечасный – казался неважным по сравнению с возможностью стать самим собой.

Волчье зелье творило чудеса. К вечеру Грейбек уже мог стоять на ногах, и хотя движение все еще вызывало у него непроизвольную гримасу боли, он сам доковылял до ручья и долго плескался в ледяной воде, смывая с себя грязь. Вместо жуткой раны на боку осталась только красная, слегка воспаленная полоса тонкой молодой кожи. Разбитый глаз перестал киснуть и выглядел практически здоровым, разве что слегка покрасневшим.

Нагота по-прежнему нимало не смущала оборотня. Напротив, он, казалось, намеренно демонстрировал Ремусу свое мужское достоинство - как знак превосходства. Люпин старался не смотреть, но крупный член, тяжелая мошонка и крепкие рельефные мышцы Грейбека поневоле притягивали взгляд. Возбуждения Ремус не чувствовал, только непонятное стеснение – словно был щенком, пристроившимся под бок к вожаку стаи. И хотя именно он спас Фенриру жизнь, лечил и кормил оборотня, ощущение беззащитности – а одновременно и странной защищенности – не исчезало.

На ужин им достался олененок. Еще месяц назад Ремус с умилением рассматривал бы бархатную коричневую шкурку со светлыми пятнышками, любовался влажными огромными глазами и представлял, каким красавцем малыш станет через пять-шесть лет. Сегодня, оголодав на мышино-яичной диете, он припал к тонкой шее и жадно пил еще теплую кровь, дурея от ее вкуса и запаха.

- Почему ты не бросил меня? – поинтересовался Грейбек, лениво ковыряя в зубах ногтем и протянув огромные ступни к огню. – Ты мог отправиться в Лондон или в Хогсмид. Без проблем купить себе что-то пожрать. А предпочел голодать и возиться со мной в лесу.

Ремус пожал плечами, с трудом борясь с сытой сонливостью. У него не было ни кната, но признаваться в этом оборотню не хотелось. Можно было попросить денег у Сириуса, Блэк никогда не отказывал друзьям, но что-то внутри Люпина сопротивлялось этой мысли. Он вообще не любил брать в долг, прекрасно понимая, что вернуть одолженное не сможет. То немногое, что Ремус получал от родителей, уходило на покупку одежды, на оплату квартиры, на еду. Люпин рассчитывал найти после Хогвартса хоть какую-то работу, самую ничтожную – лишь бы хозяин не интересовался, куда работник пропадает в полнолуние. Он надеялся, что сможет отрабатывать эти дни по выходным...

Явиться к Сириусу в мантии на голое тело и в рваных брюках, попросить денег и исчезнуть, ничего не объясняя – нет, Ремус не мог так поступить. Уж лучше было сидеть в Запретном лесу и охотиться, надеясь только на свою удачу. Как сегодня.

- Я тебе благодарен, - Грейбек ухмыльнулся, сунул в рот травинку. – Предложил бы пойти со мной – но ведь не пойдешь? Глупый ты, маленький Рем. Зачем тебе город, ты же наш. Наш.
- Я не ваш! – раздрай в душе Люпина наконец прорвался – раздражением, злостью, криком. – И не называй меня маленьким! Я тебе не щенок!
- Щенок! - рявкнул Грейбек и неожиданно подобрался. – И останешься щенком до самой смерти – глупым, неумелым щенком. Чему ты научился в своей школе? Палочкой размахивать? Магам в рот смотреть?

Он метнулся вперед так быстро, что Ремус не успел не только вытащить палочку, но даже увернуться. Прижатый к траве, он с ужасом уставился в желтые глаза оборотня, неожиданно оказавшиеся совсем близко.

- Чем тебе поможет твоя палочка, если я сейчас решу перегрызть тебе горло? – прорычал Грейбек. – Слабый, неумелый, жалкий, да еще и порядочный – ты позор нашего рода, маленький Рем.

Оборотень отпустил Люпина так же неожиданно, как напал. Поднялся, повернулся спиной, демонстрируя полное пренебрежение. Перевернувшись на живот, Ремус отполз по другую сторону костра, одновременно доставая из-за пояса волшебную палочку. Он не собирался больше оставаться в Запретном лесу ни минуты – Грейбек продемонстрировал, что вполне здоров, а значит, способен сам о себе позаботиться.

- Я могу тебя научить всему, что знаю сам, - глухо проворчал Фенрир, все так же стоя спиной. – Ты спас мне жизнь, я тебе обязан. Кое-что ты уже узнал, а можешь узнать намного больше. Прислушайся к себе – неужели твоя кровь ничего тебе не говорит?

Шатаясь и плохо соображая после пережитого ужаса, Люпин поднялся. Трясущимися руками снял мантию, швырнул на траву.

- Это тебе срам прикрыть, - и взмахнул палочкой.

Последнее, что услышал Ремус – презрительный смех Фенрира, больше похожий на лай.

Аппарация перенесла Люпина в крохотную прихожую его лондонской квартирки. Скудная обстановка – старая вешалка, маленькая тумбочка для обуви – показалась до слез родной. Ремус прошел в комнату, касаясь рукой знакомых предметов: стол, стул, громоздкий гардероб, стопка книг на подоконнике, кровать с продавленной сеткой. Воздух в комнате казался нежилым, спертым – и Ремус распахнул окно, высунулся до пояса, вдыхая привычные запахи города.

Он чувствовал себя невыносимо грязным, и поэтому долго сидел в ванной, оттирая грубой лохматой мочалкой запахи леса, сырого мяса, костра, раздавленной малины. Потом долго стоял перед потемневшим от времени зеркалом, изучая свое отражение. Черты лица заострились, цвет глаз приобрел слегка желтоватый оттенок, и на мгновение Ремусу показалось, что из зеркала на него смотрит совершенно незнакомый человек.

Ночью ему приснился Грейбек: огромный, косматый, желтоглазый.

- Своя кровь, - рычал оборотень, и все внутри Люпина переворачивалось от этого рыка. – Ты еще можешь вернуться, маленький Рем. Я научу тебя всему, что знаю сам – а потом ты сам решишь, куда и с кем идти.
- Я человек, - шептал Ремус, широко раскрыв глаза. – Я человек и хочу остаться человеком.

Где-то очень далеко – на другом конце мира – шумел от ветра Запретный лес. С юга шла гроза, молнии вспарывали потемневшее небо, и ливень хлестал по листьям, заливая крохотный костер перед входом в опустевший шалаш.