[House of Lancaster]

Название: Медь звенящая и кимвал звучащий*
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Гамма: Дом Ланкастеров
Тип: джен, броманс, возможно преслэш (на усмотрение читателя)
Рейтинг: R
Персонажи: ЭБ, Т.М.Риддл, Упивающиеся Смертью, Альбус Дамблдор
Жанр: драма
Размер: миди (~ 44 тыс.зн. без пробелов)
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: у хорошего стратега все возможные ходы ведут к победе и каждый ход служит достижению нескольких целей, даже если речь идет об убийстве близкого человека
Тема задания: предыстория и причины войны глазами Темного Лорда и / или Альбуса Дамблдора. Обстоятельства создания Ордена Феникса /деятельность Упивающихся Смертью в этот период.
Предупреждение: AU в отношении утверждения Роулинг, что Тома Риддла никто и никогда не любил; не графическое описание, но все же упоминание жестокости в отношении детей
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз»
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

— Я думаю, — сказал Дамблдор, — что, если ты вернёшься,
есть шанс, что с ним будет покончено навсегда. Обещать я не могу.
Я только знаю, Гарри, что возвращения сюда тебе нужно бояться,
куда меньше, чем ему.

Гарри снова взглянул на ободранное существо, дрожащее
и задыхающееся в полумраке под стулом.

— Не жалей умерших, Гарри.

Дж.К. Роулинг. «Гарри Поттер и Дары Смерти»

*1*

Я очень долго сомневался. Целый час. Даже сейчас я не уверен, что стоит писать тебе и навязываться. Ты был так любезен со мной, так терпелив, хотя мы проговорили несколько часов кряду. Меня считают необщительным, но ты уже знаешь, что это чепуха. Если я начинаю говорить, то не могу заткнуться. Беда в том, что я всегда выбираю темы, которые никому не интересны, кроме меня. Никто не ходит на вечеринки, чтобы обсуждать, как по-разному Протеевы чары действуют на живое и мертвое. Идея соединить живое и мертвое, сплести их неразрывно, чтобы потом заколдовать неживую часть, кажется мне потрясающей. Великолепной.
Я не помню, кому из нас это пришло в голову. На всякий случай, буду считать, что тебе. Ты удивительный.

Я очень смущен. Возможно, я навязываюсь? Может быть, когда ты предлагал переписку, то говорил не совсем серьезно и не ожидал уже на следующий день получить ворох пергаментов с моими каракулями? Прости, прости! Тогда сразу дай мне знать, что я веду себя неуместно! Обещаю, я моментально отстану и не обижусь.

Но прошлой ночью я никак не мог заснуть, все думал о твоих словах. Не только о Протеевых чарах, но еще и о том, что у нас невозможны никакие нормальные реформы, о коалициях в Визенгамоте, о кланах, которые самоорганизуются раз за разом – даже век за веком – по одному и тому же принципу и совершенно бездумно. Думаю, ты прав: изнутри эту систему не изменить – ее можно только сломать.

Наш мир замкнут. Связи между его элементами не просто стабильны – они почти неизменны. Статут о секретности – вот главное препятствие для нашего развития! Да, мы в безопасности, магловский мир не может поглотить нас и растворить в себе. Но любые серьезные изменения будут связаны либо с вторжением к нам, либо с аннексией чего-либо нами. Чем больше перемен – тем больше все остается по-прежнему, как говорят французы. Я скверный арифмант, но не удержался и начертил пентаграмму – модель по целям. Очень интересные получились результаты! Высылаю ее тебе. И еще чуть не забыл: твой псевдоним – Софист** – очень тебе подходит. У тебя потрясающее чувство юмора!

Я ведь о тебе вообще ничего не знаю. К середине ночи я сам себя убедил, что ты был под Оборотным, но теперь сомневаюсь.

Я заметил, что ты рассердился на Дамблдора за его вчерашнюю речь. У меня есть идея, как подойти к вопросу с другой стороны. Но об этом – в следующем письме, если тебя это заинтересует

Федон***



Насколько сильно способен утомить человек за несколько мгновений! Представьте, что партию скрипки какой-то чудак решил сыграть на барабанах и тарелках. Та еще джазовая импровизация! И барабанит мне прямо в голову. В результате я утратил всякое желание двигаться, даже глаза открывать не хочется. Только равнодушно слушаю.

Скрипка в исполнении ударных – примерно так выглядели рекомендации Лестрейнджа в пересказе Долохова. Проблема не в Антонине, а во мне. Долохов способен утомить меня за секунды исключительно потому, что он готов действовать всегда. Днем и ночью. Даже если Долохов спит, пьет, болеет или страдает – в любом случае требуется от силы несколько минут, чтобы привести его в полную боевую готовность, а потом он немедленно берется за дело. Причем Долохову совершенно неважно, что это за дело, – он за все берется с одинаковым фатализмом.

А у моей работоспособности есть побочные эффекты, и я никак не могу их устранить, хотя и пытаюсь.

Например, Министерство, в отличие от меня, не работает ночью. По-моему, это очень неудобно: когда ты кого-то купил, для чего-то определенного купил, и вот он тебе понадобился срочно, но надо ждать до утра. Приходится ждать до утра, потому что Министерство не работает ночью. А мне нужно именно ночью! Днем у меня другие занятия были, более интересные! Рано или поздно до ведома всех наших людей доводят, что ночь – это только их личная проблема, а не того, кто отдает приказы. Рано или поздно я собираюсь заставить Министерство работать ночью. Рано или поздно.

Но примерно раз в две недели сбои в работе устраиваю я: на день-другой я впадаю в спячку. Тело и разум погружаются в дрему, как у моих чешуйчатых приятелей. Мысли ворочаются клубком, словно сонные змеи, к которым не вовремя заглянуло солнце. Это очень неудобно! Жизнь не предоставляла мне выходных по требованию, противник не ждал, а время утекало сквозь пальцы. Полная апатия и бессилие! Иногда мне кажется, что, явись в такой момент убийца, у него бы все получилось. В моем случае это говорит о многом…

Принуждать себя к работе в такие дни очень мерзко, но, кроме меня, этого никто не сделает. Не осталось таких на свете! Но я же этого и добивался, правда? Добился! Свободен… Можно бессмысленно смотреть в окно, в никуда, ничего не замечая, пока Антонин по пятому кругу расхваливает мне какого-то Яксли, который важен для дел Лестрейнджа и будет очень полезен нам всем… Проблема в том, что видеть Яксли я не желаю. И никого не хочу видеть! Больше всего меня Яксли устроил бы в гробу – ведь именно из-за него мне надо двигаться и думать. Да-да, без всяких метафор – именно в гробу!

А Долохов все не унимается, хотя прекрасно понимает мое состояние. Не первый же раз! Но он уверен, что я возьму себя в руки, соберусь и в три слова завербую Яксли, который, несомненно, полный идиот. Только идиот может сразу потребовать личной встречи со мной.

Я закрываю глаза: так проще думать. У идиота Яксли наверняка есть какие-то достоинства, не зря же его расхваливал Лестрейндж! И Антонин не зря устраивает мне эту пытку…

Сколько раз я должен ошибиться, сколько раз показаться слабым, чтобы что-нибудь из них решил, будто я не справляюсь? Если такое случится – меня попробуют за зуб, и это в лучшем случае. В худшем – усомнившийся найдет альтернативного поставщика правильных решений для любых проблем и станет втихаря рекламировать его соратникам.

А результатом этой рекламной кампании будет труп. Не мой.

Так что я готовлю себя к встрече с Яксли и слушаю Долохова.

Чем больше ударные Долохова пытаются изобразить скрипку, тем большее недоумение вызывает у меня предмет беседы.

Яксли подрабатывал в «Ежедневном пророке» – писал под несколькими псевдонимами. Хорошее начало! Человек с двойной жизнью подходит для наших целей больше многих. Вдвойне.

Наверное, фамильные финансы не так хороши, как всем демонстрировали в роду Яксли.

Кстати, о фамильных делах – меня ждет шикарная пентаграмма с раскладкой по нашим родам и кланам. Проклятая семейственность доконает любое дело в британском заповеднике магов! Даже в нашей «конторе» родственник родственника погоняет и тут же рекомендует еще одного на свободное место. И если вскоре после победы я сдохну, то в результате прихода к власти моих соратников список первых лиц магической Британии будет практически неотличим от аналогичного списка двухсотлетней давности. Обхохочешься!

А может быть, именно у этого Яксли проблемы с родными или ему нужны деньги на что-то не очень респектабельное? Судя по всему, Лестрейндж выдал целый концерт с оркестром о мотивах Яксли и его одержимости личной встречей со мной. Но все превратилось в барабанную дробь и отгремело: Долохов счел это лишними сантиментами.

Яксли устроился в «Пророк» и стал регулярно писать не только заметки для криминальной хроники, но и полноценные статьи с расследованиями. Кстати, нас он напрямую не трогал. Похвально! Отличный нюх! Но про регулярность Лестрейндж врал: даже на слух по датам получалось, что уже на пятой статейке начальство вызверилось на Яксли и потребовало прекратить безобразия. Яксли в ответ вызверился на начальство и послушно сделал несколько хвалебных статей о Министерстве на основе чужих интервью. Но похвалы были весьма специфические: Яксли расточал их исключительно чиновничьим провалам и катастрофам. Как правило, это были провалы личного и корыстного свойства и хорошо скрытые от посторонних глаз катастрофы, так что неуемные комплименты Яксли били по маскировке бюрократов. Мстительный гаденыш! В «контору» он явно впишется как родной.
Долохов дотошно перечисляет подвиги своего нового протеже. Сначала ответственный секретарь департамента правопорядка получил инфаркт, потому что в «Пророке» расхвалили его операцию по успешному изъятию темных артефактов, но перечислили и те артефакты, которые по чистой случайности куда-то делись по дороге из кабинета ответственного лица в министерское хранилище. Потом в департаменте по играм и зрелищам произошел казус с благотворительными билетами. А затем вконец обнаглевший Яксли без ведома редактора тиснул в «Пророке» хвалебную статью о самом редакторе…

Антонин пытается быть объективным, поэтому волшебное слово «Империо» ни разу не прозвучало в истории с редактором. Долохов лишь сухо отметил, что авроры после проверки ушли от Яксли ни с чем.

На этом светлая часть истории заканчивается.

Министерство без всякой шумихи начало против Яксли три процесса, результатом которых могло стать только полное его разорение. А новую работу неблагонадежному человеку не найти.

Складывалось впечатление, что власти просто навязывали мне этого Яксли. В некотором смысле я их понимал: министерские чиновники не могли его пытать или убить, так что никакой защиты от последующих выходок у них не было. Остальные средства явно на него не подействовали.

Лейстрейндж рекомендовал поручить шутнику Яксли работу с агитацией и прессой, но Долохова заинтересовало не это. Ни сам Лейстрейндж, ни Антонин так и не смогли вычислить информаторов Яксли – тут барабаны Долохова изобразили умирающую скрипку. Мои сотруднички немедленно поспорили из-за такого ценного потенциального пополнения, и Лестрейндж проиграл. Он составил доклад, но у меня случился период спячки, и растормошить меня рискнул только Антонин. Чужой доклад Долохов прихватил в качестве военного трофея.

– Хватит, – я открываю глаза, заставляю себя сесть прямо и пытаюсь что-то сделать с выражением лица. Теперешнее ощущается так, будто ниже глаз у меня змеиная морда, и между плотно сжатых губ, растянутых в неестественной улыбке, скоро проскользнет тонкий раздвоенный язык. Я даже шиплю, но быстро спохватываюсь, услышав себя.

– Веди сюда этого амбициозного дурака.

Долохов ухмыляется, но молчит и отправляется за Яксли. Мне лень заглядывать в голову Яксли, когда он входит. Но увидев мое лицо жертвы вампира, домашний халат поверх рубашки и расслабленную позу, любой посторонний бы изумился.

Что ж, значит, экстравагантные решения Яксли больше говорят о его настойчивости и желании выделиться, чем о гениальности.

Он не успевает ни раскрыть рот, ни преклонить колено, как я начинаю шипеть:

– Я вас слушаю, Яксли. И коротко! Начните с того, кто у вас в аврорате. Именно этот маг – ваш первый подарок «конторе». Женщина?

Краем глаза я вижу, как Долохов снова ухмыляется: наверное, он выиграл пари у Лестрейнджа.

Яксли пробует закрыть сознание. Окклюмент он скверный, а вот его техника мне очень хорошо знакома.

Длится это недолго. Но Долохов тоже что-то заметил, потому что расцветает прямо на глазах. Я его понимаю: что называется, семерых одним ударом. Тайная информация о достаточно значимых чинах Министерства, знание окклюменции, способность обучать других, в том числе и умению зачистить следы перед аврорской проверкой… Это кто-то из аппарата Скримджера! У нее с Яксли длительные и доверительные отношения. Отличный подарок! Неясно только одно – как быстро Яксли придет в себя, осознав, что именно он сделал, когда сюда явился.

– Как вы относитесь к перспективе возглавить газету, Яксли? Сейчас – нашу газету, а после победы – «Ежедневный пророк»?

– Мистер Лестрейндж говорил об этом. Но я думаю, что ежедневная газета – аналог «Пророка» – не совсем соответствует вашим целям.

– И что бы вы порекомендовали?

– Притворитесь спортивной газетой – привлечете молодежь. Притворитесь журналом для домохозяек – попадете на каждую кухню. Притворитесь календарем – и помещайте на каждый листок жуткие исторические анекдоты о магглах.

По лицу Долохова заметно, что теперь он свои шансы в игре с Лестрейнджем оценивает гораздо ниже, чем раньше.

– Неужели вы не хотите быть редактором «Пророка» после победы, Яксли?

Он едва заметно качает головой.

Как ты справляешься, Яксли? Это ведь нелегко – ложиться в постель с женщиной, способной обойти тебя на любом повороте. Она была основой твоей карьеры, твоей славы, но всегда оставалась в тени. В споре с Министерством она – твое прикрытие. И вот ты здесь, и твоя ценность наполовину состоит в том, что ты – крючок для нее. Как это тебе? Как бы ты хотел ее превзойти? И кого еще подмять под себя?

Пробный выстрел:

– Может быть, вы предпочтете возглавить департамент правопорядка?

Теперь он мой со всеми потрохами. До конца времен.

*2*

Вчера я был на приеме у Селвинов. Ты ведь узнал меня? Ты смотрел прямо на меня… Если хочешь знать, Софист, это не твоя ошибка: я не должен был там оказаться. Просто родители всерьез надумали устроить мой брак, а они могут очень помешать мне, если захотят. Так что иногда проще согласиться с ними. Кроме того, я все еще проверяю свои расчеты по клановым связям. Это была хорошая возможность для полевых наблюдений.

Я со своими записями сбежал с приема в какой-то дальний угол, лишь бы формально оставаться в поместье. А вы устроили там свой шабаш.

Я видел тебя, Софист. Я знаю, кто ты.

Настоящий ты.

Мне не совсем понятно, какой именно ты – настоящий и как вы там, внутри, уживаетесь.

В этом есть что-то ужасное. Действительно страшное.

Когда ты заговорил, у меня не осталось никаких сомнений. Что за идиот следит за твоей безопасностью? Как они позволяют тебе шляться под Оборотным?! Тебя же, раз увидев, ни с кем невозможно спутать!

Я сам виноват. Ты ведь ничего не скрывал от меня, даже наоборот. Я должен был догадаться раньше – после того, как ты упомянул о Протеевых чарах, наложенных на смесь живого и неживого. Ходит столько слухов по поводу вашего знака! Говорят, вас всех можно отличить по этой примете. Кто же еще мог разбираться в подобной магии, если не ты? Я раззява…

Не знаю, за кого боюсь больше – за тебя или за тех, кому ты можешь навредить.

Ты говорил много правильных вещей, очень верных. Но когда твои сторонники славили тебя, Софист, когда отзывались на твои слова, они славили не твою правоту, а свою гордыню. Они купились не на твои знания и не на то, что ты, – пожалуй, единственный в Британии маг, – оцениваешь наше общество трезво и понимаешь, что происходит. Нет, этого они не хотят слышать и понимать! Лишь их болезненное самолюбие берет у тебя подачки и готово лизать тебе не только руки, но и сапоги.

Речь твоя была безупречна. Мои поздравления!

О тебе рассказывают много сказок. Я подумал: вдруг сказки правдивы? Ты просто прочел мысли всех и каждого там, у Селвинов, и потому точно знал, что им сказать.

Вот такой я был глупец… А потом я вспомнил, что они и так все мыслят одинаково. О миллионе разных вещей они никогда не думают и поступают, как все. Им не нужен ты для того, чтобы быть одинаковыми.

Я знаю, что вы запугиваете людей, я точно знаю, что вы убили нескольких маглов…

Наверное, мне нужно прекратить эту переписку.

Наверное, нам нужно выдумать какой-то другой способ связи, более безопасный для тебя.

Никогда больше не смотри на меня так на людях! Тебя видят твои враги. И сторонники…

Федон

P.S. Мне кажется, я понял, что тогда имел в виду Д. и что все время упускаешь из виду ты.

__________
* Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. 1-е Послание апостола Павла к Коринфянам, 13:1

**Софист – название одного из диалогов Платона. Диалог-трактат посвящен началам диалектики, соотношению, взаимосвязи и тождественности бытия и мышления (сознания).

***Федон – название диалога Платона, в котором в драматической форме описан диспут Сократа и философа Федона, в том числе от имени Сократа изложены доказательства бессмертия души.

@темы: текст, темные

Comments

[House of Lancaster]

Опечаленный Малфой – зрелище одновременно трогательное и отвратительное, особенно если видишь это утром. Если бы я не знал о его замашках садиста, то трагические гримаски, большие невинные глаза и поджатые губы могли бы подействовать. Малфой сейчас очень похож на девицу, которую родственники насильно тащат в постель к нелюбимому мужу в первую брачную ночь. В такие минуты мне очень хочется сделать Люциусу больно, просто ради интереса: расплачется он или нет? Во всяком случае, стонать от удовольствия Малфой точно не будет. Станет подмахивать с несчастным видом, с трагическим гримасками и слезами, застывшими в глазах. Королева драмы!

Но подчиненным его всегда приходилось туго. С ними Люциус разыгрывает другие карты: падите ниц и повинуйтесь! Раньше я порой выходил из себя и начинал издеваться над Малфоем, но однажды подсмотрел у него в голове, что в своей ипостаси господина и повелителя он меня же и копирует. Очень отрезвляющее знание.

Но всему есть предел. В это утро Малфой превзошел себя. Сегодняшняя его трагедия называлась коротко – демография.

Проснувшись нынешним утром, Малфой осознал изумительный факт, до этого скрытый от него предательницей-природой. Хогвартс в год выпускает четыре или пять десятков магов, а волшебники, не учившиеся в Хогвартсе, почти неплатежеспособны. Круг потенциальных клиентов не просто ограничен, а полностью исчерпывается за несколько лет бурной деловой деятельности. Дальше прибыль не растет. Да-да, и у Малфоя тоже не растет…

Со своей бедой он пришел ко мне. Еще бы докладную записку подал, требуя отменить демографию и времена года заодно! Но Малфой был абсолютно серьезен: затраты «конторы» растут, а для их обеспечения должна расти и его прибыль. Тратить на общее дело свои сбережения, да еще и не безвозвратной основе, готовы немногие мои соратники, и Люциус к их числу не принадлежал.

Начало моей карьеры было предельно тривиальным. Когда я разглядываю людей, которые сидят сейчас передо мной и осознают то, на что жалуется Малфой, – Лестрейнджей, Ноттов, Эйвери, Мальсибера, а ведь у меня даже Блэки с Селвинами имеются, – то в который раз думаю, что причина всему – это отсутствие перспективы в волшебном мире. Все мои сторонники пошли за мной, потому что я обещал им перемены, движение вперед, все они ухватились даже за иллюзию развития.

Когда я вернулся в Англию, весь мой багаж состоял из опыта, знаний, хорошо подвешенного языка и бесконечного набора захватывающих историй, в большинстве своем выдуманных. Я снова встретил своих бывших приятелей – тридцатилетних разгильдяев со стабильным, скучным и неизменным будущим: жена, брачный контракт, проценты от счета в Гринготтсе, дети, мелкий пост в Министерстве или третьи роли в семейном бизнесе, достаток такой же, как у родителей, вечная протекция, дети идут в Хогвартс, дети Хогвартс заканчивают… Впереди у каждого из них лежало двадцать лет без перемен, двадцать лет ожидания, когда старшее поколение сойдет со сцены и расчистит дорогу. Каждый видел все это на примере родителей. Каждый боялся что-то изменить в одиночку.

Я не боялся, мне нечего было терять, и я быстро сообразил, кому еще терять нечего.

Я заполучил их, принимая трудные решения за них, принимая на себя ответственность за последствия их решений. И вот их дети заканчивают Хогвартс, а они снова уперлись в потолок своих возможностей.

– В Британии все крупные состояния магических семей созданы исключительно путем длительного накопления. Из поколения в поколение…

Если не вслушиваться, – а мне незачем вслушиваться в банальности Малфоя, – если сосредоточиться только на жестах, мимике и интонациях, то он выглядел как типичный персонаж магловских немых порнофильмов, – разумеется, с поправкой на эпоху. Судя по всему, это у Малфоев семейное.

– Да брось! – встрял откуда-то позади меня Долохов. – Нет ничего нового под солнцем! В прежние времена случались войны, гоблинов грабили напропалую... Вон, прадед Нотта промышлял, меняя у маглов лепреконское золото на настоящее.

Нотт подпер подбородок кулаком и изобразил преувеличенный интерес движением бровей.

– А Эйвери вообще чуть не явились в Америку до Колумба, – это Эйвери, куда же без него. Он прямо сейчас готов куда угодно – в Америку или в Антарктиду, правда, ненадолго.

– А мои пиратами были, – это Гойл. Очень ценная информация!

– Да, раньше многие маги были первопроходцами, моряками, занимались добычей минералов. Но те времена ушли в прошлое, – гнул свое Малфой трагическим тоном. – За последние двести лет сколочено не больше десятка значимых состояний.

– Ерунда! Ты по стране поезди! Каждый день открываются какие-нибудь новые лавки, магазинчики, мастерские, да многие процветают! – это Мальсибер блеснул интеллектом. В своей области он потрясающий специалист, но как из-за рабочего стола встанет, так сразу глупеет. Иногда я удивляюсь, как он ложку мимо рта не проносит. Впрочем, я всегда предвзят, причем в отношении всех без исключения.

– Да они мылом каким-нибудь торгуют и печеной тыквой! ¬– Малфой перешел на повышенные тона, на щеках расцвел румянец.

Мальсибер уже набрал воздуха, приготовившись для ответа, но Эйвери успел раньше:

– Так и ты мылом торгуй! И во Францию вози. Крутись!

С Малфоя можно было писать исторические полотна и портреты. Кисти Гейнсборо. Какие цвета, оттенки, позы!

¬– Ты знаешь, какая маржа на мыле? Да вы милостыню просить пойдете! – громко простонал Малфой.

Я бы с огромным удовольствием поинтересовался, дойдем ли мы когда-нибудь до сути, но на данном этапе это был напрасный труд. Так что я сидел, благосклонно кивал, морщился, гневно взирал и изображал тяжелые размышления. В конце концов, добровольное согласие участников всегда предпочтительней, чем сопротивление, – по крайней мере, пока у меня терпение не лопнуло. Иллюзия добровольного выбора – очень полезная вещь. А то, что первые лица нашей «конторы» тратят несколько дней на осознание задачи, которую один мой знакомый расколол за час, – что ж совершенных людей не существует. Я их не встречал и надеюсь не встречать в дальнейшем…

А Малфой за это время расхрабрился, даже на нормального человека стал похож. Вот так всегда: пока я отвлекаюсь на абстрактные размышления, они уже до чего-нибудь добалтываются.

– Говорю вам, они открываются и закрываются, потому что работы нет. Это мыльные пузыри сплошные! Не спорю, случалось, что маг открывал свое дело и становился богачом, мы все знаем примеры. Что вы на меня уставились?! Но ведь это совсем другой уровень богатства. Я говорю не о безбедной жизни, а о возможности значительных и регулярных вложений в будущее, на долгий срок.

– Он говорит о тех, кто, как дракон, возлежит на груде семейных сокровищ, накопленных за века, будучи не в силах истратить даже половину на свои собственные нужды. Потому что не бывает у волшебников таких нужд! Вот эти состояния создаются только на крепкой основе из прямого родства, удачных браков и передачи по наследству, ну, и с добавкой капельки клановой солидарности. И богатства нашего мира все больше и больше концентрируются в руках нескольких семей. Вам это отлично известно, вы из поколения в поколение проделываете такие штуки.

– Спасибо, мой господин, – Малфой просто засиял.


Рано я вмешался: теперь все они придавлены намеками. Вспоминают, сколько припрятали… Впрочем, для них всех – грязнокровок здесь нет – вложение на длительный срок ¬– это строительство дома. Большое вложение означает строительство большого дома. Все остальное – только развлечения на досуге.

– Все эти миллионы в золоте и камнях, – равнодушным тоном сообщил я, – балласт. Нынешние владельцы понятия не имеют, что с ними можно сделать и куда вложить, какова реальная ценность фамильных сокровищ. Этому в немалой степени способствует политика Гринготтса. Правда, кое-кого, вроде Эйвери или Гойла, хлебом не корми – дай профинансировать какую-нибудь войну… Разве я не прав?

Эйвери победно улыбнулся. Остальные искали в моих словах главный подвох среди всех прочих подвохов. А Долохов, кажется, заинтересовался происходящим и теперь встал у меня за спиной. Опять у них какие-то внутренние разборки! С кем на это раз? Кто у нас сегодня еще не отличился? Ах, вот оно что!

– Я немного не понял, – тоном пациента-недотепы на приеме у колдомедика произнес Лестрейндж. – Если мелкая рыбешка в поисках заработка открывает какие-то лавки и у них покупают, почему же мы, обладая ресурсами, не можем прибрать к рукам и эту выручку?

[House of Lancaster]

Может быть, рентабельность низкая, зато мы буквально входим в каждый дом! Наше влияние возрастет, это несомненно. Жена покупает у нас одежду, муж получает у нас зарплату, и если мы меняем цену, то меняем ее везде…

– Что помешает жене перестать покупать у тебя мантии, когда ты поднимешь цену? Тогда проще самой начать шить и продавать дешевую одежду соседям, – молодец Мальсибер, успел одновременно со мной.

– Ты толкаешь меня на открытую вражду с Министерством? – а это я спросил, вот тут мы подошли уже к самой сути, наконец-то.

Давненько Лестрейндж так не сверлил меня взглядом. Уже года два он держал себя в руках и всячески демонстрировал почтение на публике.

Малфой схватился за голову, в глазах его была явная паника.

– Это не проблема, – Лестрейндж повернулся к Мальсиберу и блекло улыбнулся. – Если мы присвоим себе права на реализацию всего товара, займем все пригодные места для торговли, ограничим поставщиков в выборе контрагентов и заранее объявим, что выкупаем аналогичные товары у мелких производителей на корню, оптовыми партиями...

– Говори откровенно: если мы создадим монополию, – вставил Малфой довольно истерическим тоном. – Еще одну монополию, кроме тех, скрытых, на которых мы уже сидим. Да ты всю Британию предлагаешь скупить!

– Точно, – согласился Лестрейндж. – И, заметь, в основном с отсрочкой платежа.

– В Министерстве сидят не идиоты! На нас всех собак спустят. И, кроме того, без запугивания и шантажа тут не обойтись.

Долохов шагнул вперед:

– И в этот раз головы разбивать и домишки палить нам придется своими руками. Руками того самого молодняка, который я обучаю! Представьте своих детишек и племяшек в этой роли. Хорошенько подумайте! Потому что с Лютного мы помощи не получим. Там тех, кто не работает на нас, Лестрейндж уже так прижал и повязал обязательствами, что весь их бизнес издыхает. И подставляться ради нас под министерские облавы они уже не станут.

– Не понимаю, – очень естественно удивился Лестрейндж. – Несколько лет назад, когда мы почти в этом же составе решали, что объявим своей официальной целью, когда выбирали лозунги, когда согласились, что лучшей идеи, чем превосходство магов над прочими, нам не найти… Тут все это помнят, я не ошибся? Мне кажется, тогда мы оговаривали и реальные цели. И среди этих целей была полная экономическая независимость «конторы» от политики и решений Министерства. Все согласились, что мелкую преступность искоренить невозможно, поэтому нужно обратить ее себе на пользу, заставить работать на нас. А что лучше удержит людей, чем деньги, долги, подачки и будущая выгода? Разве не создание параллельных структур было нашей целью? Вы же хотели, чтобы все крупные предприниматели были вовлечены в союз с нами или в зависимость! Я в толк не возьму, мне это все послышалось или привиделось? Вот же он, результат! Мы за полшага от победы. Не соприкасаться дальше с Министерством невозможно, места не хватает.

– Он имеет в виду, – издевательски добавил Долохов, – что мы не можем увеличить доходы, не войдя в конфликт с Министерством. А войдя в конфликт с Министерством, мы увеличим затраты. На похороны тратиться предстоит, к слову сказать.

Сыграно было как по нотам! Спелись они отлично. И ведь даже не врали ни на мгновение! Мне только и оставалось, что с невозмутимым видом разглядывать ошарашенные лица присутствующих.

– Ну что ж, – я был сама рассудительность, – подведем итоги. В области политики мы подошли к своему пределу. Официально получить необходимые посты в Министерстве мы не можем. Дальнейший подкуп министерских клерков и развал чиновничьих проектов нынешними темпами, на мой взгляд, неминуемо приведут Министерство к гибели. Наступит хаос, созданный нашими усилиями. Что касается денежных дел, то «контора» стала очень большой и связана множеством обязательств. Если мы притормозим, нам придется рассчитываться по всем долгам разом. Более-менее комфортное положение вещей нам может обеспечить только экспансия на чужую территорию, в область чужих интересов. Но там мы непременно пересечемся с Министерством.

Вот теперь до всех уже дошло.

– Мы должны либо постепенно сворачивать свою деятельность, и тогда все наши предыдущие усилия и вложения напрасны, либо взять власть любым способом. Есть возражения?

Я сам мог привести тысячу возражений, но имело значение лишь одно: все они потратили на наше дело свои деньги, свое время и часть своей жизни. Все они привыкли ощущать свою значительность благодаря «конторе». «Контора» стала делом их жизни.

– Значит, война, – совершенно упал духом Малфой.

По-моему, они все облегченно вздохнули в этот момент.

Дело было сделано. Можно было забыть о них на время.

– Долохов, – окликнул я тихо; он склонился ко мне. – Вчера ты утверждал список наших людей для субботнего собрания у Селвинов.

– Да, у них очень удобно собираться: есть повод. Они вроде как очередную внучку замуж пристраивают или внучатую племянницу – их там без счету. Каждую неделю то балы, то смотрины, так что внушительный перечень гостей никого не удивит.

– Правда, смотрины? – он только пожал плечами. – Я хочу там быть в субботу, Антонин. Под Оборотным. Предупреди своих людей.

– Это совершенно бессмысленно и опасно.

– Но я так хочу. Со мной будет ценная вещь, и я должен понимать, что меня страхуют.

– Возражения принимаются?

– Нет. И разыщи мне Фенрира. Раз уж мы воюем, нам в скором времени понадобятся исполнители без предрассудков.

*3*

То, что ты мне передал, трудно переоценить, Софист. Это потрясающе! Я должен был догадаться: если кто и готов преодолеть любые запреты и границы – это именно ты. Конечно, это очень странный подарок для помолвки… Мерлин! О чем я говорю? Я сражен твоим доверием, захвачен задачей полностью. Вряд ли ты удивишься, если узнаешь, что невеста и родители не видели меня уже больше пяти дней.

За последние три века ты и я – единственные маги, имевшие возможность прикоснуться к этой тайне. Одно это лишает меня сна! И за эту возможность я очень тебе благодарен.

Но, друг мой, что же ты с собой сделал! Что ты натворил!

Если бы я мог исправить это, искромсав на куски себя! Увы...

Если ты видишь эти слова ¬– а я в себе уверен, ты их видишь, – то уже понял, что часть проблемы устранена. К дневнику теперь применима любая магия без всяких ограничений.

Наверное, тебя позабавит, что дело было не в колдовстве.

Я только что говорил с ним. С тобой. С ним. Вы разные, я убедился в этом. Понадобилось лишь его согласие на применение чар к дневнику. Учти, теперь он читает нашу переписку. Это единственная малость, которую я могу сделать, чтобы хоть как-то сгладить последствия вашего безумия.

Зато теперь ты можешь отвечать мне в любой момент.

Главное, что я выяснил: ты – единственный, кому удалось поместить это в неживой предмет так, что осколок сохранил подобие памяти, воли и сознания. Больше таких случаев никогда не было или некому было о них рассказать. Я пытаюсь понять, откуда взялся такой эффект.

И еще…Ты спрашивал, я обещал ответить. Меня колотит от страха, но я отвечаю: это можно сделать с живым существом. Я честен, ты видишь.

Сейчас мои возможности практически исчерпаны, но я составил план. И первыми номерами в этом плане стоят Д. и Фламмель.

Мне рассказали, что в нашей округе два дня назад оборотни напали на родителей маглорожденной. Две ужасные смерти.

Я знаю, я сам доказал со всей строгостью, что существенные изменения в нашем мире возможны только с помощью целенаправленного, спланированного применения насилия и атаки на одну из влиятельных политических групп.

Я знаю, что для твоих целей насилие неизбежно.

Но ты должен понимать: если бы я оказался там, в том месте, в тот час…

Федон

[House of Lancaster]

Никогда не любил Министерство магии; это чувство возникло у меня с первого взгляда. Бесконечные коридоры напоминают мне закоулки сознания безумца, а статуи и фонтаны – нелепые образы из сновидений. Но, похоже, все это не нравится только мне.

Волшебники удивительно терпеливы, они приспосабливаются к чему угодно и вскоре это «что угодно» даже нахваливают. Если когда-нибудь я войду в атриум Министерства полновластным хозяином, то прикажу так все переустроить, чтобы у посетителей поджилки тряслись. Посмотрю, как они станут нахваливать новый интерьер, а они непременно станут. И через год сами поверят в свою ложь!

Люди в большинстве своем очень неглубокие создания – плоские мелкие блюдца желаний и надежд. У большинства даже желания как под Джеминио изготовлены – ничего не стоящие копии.

Легилименция подарила мне бесконечное презрение к человеческому роду. Удручающее однообразие и фальшь! Впрочем, в этом смысле «начинка» Министерства Магии так же хороша, как и «обертка»: профанация и много бессмысленных слов о благе, законе и морали. Сколько я ни копался в чужих мотивах и памяти, никакой особой «морали» там не обнаружил. Всякий раз, когда кто-то утверждал, что поступать определенным образом «правильно», оказывалось, что он сам хочет и желает так поступать или ему это нужно. Иногда человек хочет, но не может, и бывают такие изумительные экземпляры, которые не знают, чего хотят, – видно, даже сами с собой встречаются в редкие праздники. Отдельные лицемеры, произнося слово «мораль», подразумевают то, как с ними должны обращаться другие, себя же ничем не связывают.

В таком случае какая разница между их желаниями, именуемыми «моралью», и моими желаниями? Они делают, что хотят, и я делаю, что хочу. Лишние сущности можно устранить из этого уравнения.

Всякий раз, когда я наблюдал за Дамблдором, этим светочем терпимости и гуманизма, он непременно переворачивал всю ситуацию с ног на голову в своих собственных интересах под бесконечные напевы о самопожертвовании и общем благе. Я тоже научился сочинять такие сладкие песни. Когда я выступал перед толпой, то обязательно взывал к общему благу и взаимной заботе. Сотни глупцов искренне верили, что я хочу о них заботиться только потому, что они зачаты волшебником и ведьмой. Они верили, что я собираюсь бесплатно, просто так, тратить на них свою жизнь! А несколько десятков идиотов, которым годами успешно удается игнорировать мое происхождение? У гигантского кальмара больше ума, чем у них!

Большинству все равно, верить мне или Дамблдору, а меньшинство руководствуется собственной выгодой, случайными симпатиями и привычкой. И даже если Дамблдор на самом деле жертвует своим благом ради чужого, то не по принуждению же он это делает! А по собственному желанию. Он этого хочет, а окружающие этим пользуются.

Вот так выглядит правда.

Так она выглядела и в этот раз, когда я встретил в Министерстве Дамблдора. Старый хитрец уже через несколько минут понял, кто я, никакие чары невидимости не могли ему помешать. И что же? Разве он попытался меня остановить и раз и навсегда покончить с теми ужасами, с которыми, по его словам, боролся? Ничего подобного.

Старик спокойненько пошел за мной в пустынный коридор. Когда я обернулся, готовый к дуэли, Дамблдор уставился на меня так... Можно подумать, он не понимал за кем шел, или я внезапно обзавелся второй головой. Затем он произнес таким проникновенным голосом, будто был готов расплакаться:

– У нас есть общий знакомый, Том. Я считаю его другом. И мне так жаль, что ты уже не способен узнать ни дружбу, ни сочувствие, ни любовь, даже когда встречаешь их. Этот друг, Том, может очень сильно пострадать из-за тайны, которую хранит, – твоей тайны. Я не знаю ее, но ведь ты не только меня зачислил во враги. Есть и другие, и они постараются узнать твою тайну.

Я молча ждал, вдруг он решит высказаться яснее. Но я ошибся: Дамблдор побоялся говорить вслух. Он просто достал пергамент, запустил им в меня, повернулся ко мне спиной и ушел.

Я соврал бы, если бы сказал, что сохранил спокойствие. Я подобрал пергамент – он жег мне руки, обжигал тело сквозь одежду. Когда я читал его у себя, в безопасности, руки мои дрожали, как у третьекурсника наутро после первой пьянки в Хогсмиде.

«Мне кажется, что для любого, взявшего на себя труд задуматься, происходящее абсолютно очевидно. Оно было легко предсказуемо еще в самом начале. Выпускники Слизерина и Равенкло с легкостью записываются в последователи Того, кого нельзя называть, по одной простой причине: им скучно и они не видят никаких перспектив. Равенкловцам скучно потому, что они слишком привержены знанию и нацелены на поиск, а в нашем обществе приложить эти качества негде. Мы не ценим ни поиск нового, ни знания, ни изобретения. Слизеринцам скучно, потому что жизнь их расписана на три поколения вперед, и семья не даст им сойти с рельсов; все станции на пути известны, а единственное доступное развлечение – министерские интриги. Слизеринцы и равенкловцы – люди с потерянным будущим, им некуда девать желания и силы. Что же здесь непонятного, господин директор?

Вы говорили, что я напомнил вам его. Не думаю. Дело в том, что я его понимаю. Посмотрите на наш мир внимательнее! Мы сто пятьдесят лет не меняем школьную программу, в Визенгамоте последние двести лет сидят представители одних и тех же семей, они принимают решения, основываясь на семейной вражде или лояльности. Можно сменить весь состав Министерства до последнего человека, и ничего не изменится в результате, потому что бесчисленные бюрократические процедуры веками остаются без изменений. Возможно, это и хорошо, потому что решения зависят от глупости законов, а не от произвола чиновника, но люди, похожие на того, о ком мы говорим, предпочитают личный произвол.

Невозможно перехватить власть у Визенгамота, если не запугать участников бесконечных родственных коалиций. Невозможно добиться изменений в Министерстве законным путем, потому что треть наших мужчин получает от Министерства жалованье, и все они будут против любых изменений за исключением собственного повышения по службе. Протекция и родственные связи изъели все, как ржавчина. Бороться с ними можно только подкупом, а массовый подкуп, Вы это знаете, в итоге заставляет систему работать еще хуже, чем раньше.

Как можно добиться радикальных перемен в такой обстановке? Только с помощью насилия! Против кого наиболее показательно обратить насилие? Против самой влиятельной группы в Визенгамоте! Чья это группа? Вас можно поздравить, директор! Изведя ваших людей, уничтожив ваше влияние, он самым быстрым способом, продемонстрирует всем прочим свою силу и намерения. И они подчинятся. Вы сами указали ему цели.

Какую же еще идею могла взять на вооружение группа слизеринцев, выступающая против Вас? В обществе, состоящем из разных рас и практикующем рабство, поражение в правах и на законных основаниях стирающем маглам память? По-моему, ответ очевиден».


Понимал ли Дамблдор, что делает, когда передал мне эту бумагу в Министерстве? В Министерстве! Зачем он ее туда носил? Понимал ли он, что делает, угрожая мне моими же тайнами?

Будь он проклят!

[House of Lancaster]

*4*

Ты, вероятно, уже знаешь, что я вступил в этот отряд сумасшедших под руководством Д. Конечно, ты знаешь, что я сильно ранил двоих ваших при нападении на аптечные склады. Я не скрывал, что не в восторге от твоих методов, а твои люди получили по заслугам. Даже если бы Д. не существовало на свете, я поступил бы с нападающими так же.

Уже четвертый месяц я женат, и, к своему удивлению, женат удачно. Редкий случай для брака по сговору родителей! Мы ждем ребенка. Если бы я верил в богов или какие-то высшие силы, то молил бы их о том, чтобы мой ребенок появился на свет в другом мире.

Я не уверен, что выбрал бы мир, где ты победил, но рад, что ваши все еще дерутся относительно честно и даже маглорожденных ведьм не трогают.

Не думай, что я забыл об убийствах маглов и об оборотнях, охотящихся по полнолуниям, и о случайных жертвах.

В остальном я собираюсь сдержать все свои обещания. Даже если ты не станешь мне отвечать, я и дальше буду писать в дневник обо всем, что обнаружил.

Близость к Д. дала мне дополнительные ресурсы и возможности для поисков.

Правда, охота за твоими последователями отнимает много сил.

На прошлой неделе кто-то пытался проникнуть в мое убежище и не смог пройти защиту. Если это был ты, Софист, то я очень горд. Прошу тебя, будь осторожен! Не беспокойся, я твою тайну не выдам.

Федон


Я потерял над собой контроль. Помнил только сбивчивые объяснения Трэверса. Какой-то невыразимец раскрыл Руквуда, просто поймал на горячем и вздумал его на следующий день шантажировать. К счастью, Руквуд сумел кинуть в шантажиста портключом, а тот портключ поймал. Следом сова принесла в «контору» записку с объяснениями.

И вот, третий день люди Трэверса, Эйвери и Макнейра не могли выбить из упрямого министерского хлыща местонахождение его мыслеслива с воспоминаниями о Руквуде. В какой-то момент я наконец поинтересовался, чем все так заняты и почему в офисе наблюдается нехватка персонала. Трэверс, потупив голову, объяснил, что наш человек уже три дня ходит в Министерство на работу под угрозой разоблачения.

Я ни тогда, ни потом не мог бы объяснить, зачем пошел к пленному.

Волшебник, выдержавший три дня, был крепким орешком, но его уже порядком потрепали.

Я даже имени его не спросил.

Он знал, что чем дольше протянет, тем выше шанс, что его исчезновение или поведение Руквуда привлекут внимание начальства. Окклюментом он был отличным. Я потребовал применить Круцио и держать и вломился к нему в голову с изяществом тролля.

И все же невыразимцу удалось подсунуть мне много посторонних воспоминаний. Вот среди них я и увидел дом. Я узнал бы этот дом, даже если бы круциатили меня самого. Это воспоминание пленный не защищал, потому что начальник не поставил его толком в известность, почему и что они ищут. А вот я знал… Самое неприятное – у проклятого невыразимца был приказ отслеживать и женщину. Жену.

Не знаю, сколько это длилось. Они нарушили приказ и сняли Круцио.

Когда я выбрался из чужого сознания, меня трижды вырвало, и я кашлял кровью. Трогать невыразимца уже было опасно. Я приказал привести трех магловских детей, все равно каких, лишь бы уже говорящих. К тому времени невыразимец пришел в себя.

Я дал ему выбор: легкая смерть для детей и для него в обмен на мыслеслив и добровольную передачу воспоминаний.

На втором ребенке – девочке лет восьми – он сломался. Я выжег ей правый глаз.

Помню, он все повторял:

– Почему?!

И я ответил:

– Потому что Руквуд мне свой. Он рискует по моему приказу. Он мне дороже всех маглов и невыразимцев вместе взятых. Ради его безопасности я устрою еще и не такое, потому что я так хочу. Потому что я могу.

Добивали их другие. Я потребовал вызвать ко мне Долохова, вернулся к себе и, как был в крови и в чужом дерьме, упал на постель.

Мне ничего не снилось.

Друг мой, Софист, порой мне кажется, что зависть и страх разоблачения уже повредили твой блистательный интеллект. Я боюсь этого и надеюсь, что доберусь до разгадки раньше, чем непоправимое произойдет. Мне не хотелось бы потерять тебя.

На какие бы крайности ты ни пошел ради удовлетворения своих амбиций, даже если я публично и открыто выступаю против твоей политики, – а я выступаю и поднимаю палочку против твоих людей, – я никогда не смогу отказать в чем-то тебе лично. То, что калечит тебя, ужасно. Желание утешить тебя – да просто увидеть тебя – мучительно. По твоим ответам я вижу, что ты все дальше уходишь от поисков истины в сторону бессмысленной борьбы за власть. Но я знаю, что ты откажешься от любого утешения.

Чем больше я занимаюсь вопросом, тем больше уверен, что Д. на самом деле ничего толком не знает о таких вещах. Он полон поэзии и предположений даже больше, чем я. А ведь ему за сотню лет перевалило!

Я тоскую без наших с тобой бесед. В последнее время эта переписка совсем мне не помогает.

И все же о зависти… Друг мой, ты можешь занять пост министра и даже присвоить себе звание повелителя мира, но ты не сможешь занять место Д. ни в чьем сердце и никто не сможет занять твое. Ты не веришь мне, я понимаю. Ты не веришь даже в преданность своих приближенных, рискующих жизнью по мановению твоего пальца. Страх делает тебя циничным и ненасытным. Для тебя все это пустые слова, но для меня – нет. Я рискну ради тебя чем угодно.

Мы оба понимаем, что Д. известно о моей двойственной роли. Но он хотя бы знает, что я не выдам его людей. Да ты и не попросишь меня об этом: ты слишком ценишь мое ясное видение мира и непредвзятость. Но за своими порученцами присмотри, Софист. Если о нашей переписке узнает Министерство, моя семья окажется в опасности.

Я близок к цели, Софист. Очень близок. Порой мне кажется, что я ушел уже дальше тебя, дальше Д. Ты знаешь, я изучил все варианты: стабилизацию души внутри мертвой плоти, философский камень, эликсир вечной жизни, кровь единорога, подселение наездником в чужое тело, все специфические виды одержимости и сохранение своих отпечатков в предметах, магию жертвы. Иногда я готов признать, что большего живому не дано, и для лучшего понимания надо перешагнуть границу смерти. Но я еще не отчаялся увидеть тебя целым и в безопасности. Прошу тебя, умоляю тебя, постарайся сдерживаться и не убивать своей рукой! Дай мне немного времени.

Федон.

[House of Lancaster]

Долохов вошел для доклада еще до рассвета. Почему-то мне не хотелось зажигать свет: чудился запах гари и крови. Кажется, Антонин угадал мое настроение; в темноте он подошел к столу, положил на него толстую тетрадь в знакомом переплете и накрыл ладонью. Я узнал очертания этой вещи, словно сам в тот момент касался ее рукой. Узнал дневник. Почуял то, что было заключено в нем… Но даже тень мысли, что эта вещь могла еще хранить тепло других рук, я прогнал от себя сразу. Мертвых больше не существует – незачем хранить в памяти их образы. Сухих слов вполне достаточно для учета мертвецов при составлении планов.

– То, что вы просили, мой господин, – подтвердил Долохов. – С нашей стороны потерь и пострадавших нет. Метку вывесили. Видно далеко, всполошили всю округу. К тому же пришлось взорвать дом.

– Цель? – потребовал я.

– Он мертв, – Антонин будто засомневался, а потом добавил: – Он не сопротивлялся. Мы перехватили их сразу после аппарации, у входа. Обездвижили. Он сказал, что если таково желание… Тома Риддла, он согласен умереть. Пояснил, как снять защиту. Сами бы мы намучились: хитро было устроено. Указал на тайник – все честно. Только просил не трогать жену и дочь.

Долохов умолк и ждал. Он не понимал, почему волшебник такого уровня сдался без боя. Я тоже молчал – Долохов обойдется без пояснений. Никто не может требовать от меня отчета. Пора им привыкнуть.

– Думаю, он верил, что мы не тронем жену и ребенка. Я не стал его разочаровывать или давать обещаний, мой господин. Не хотел, чтобы добыча сорвалась. Просто кивнул ему. Мы втолкнули их в дом, Эйвери поднялся к тайнику, а потом вернулся. Он отсутствовал полминуты, не больше. Как только я опознал нужное, то приказал двоим обыскать дом по стандартной процедуре.

– Продолжай.

– Почти сразу я устранил его. Жену и девочку тоже, как вы приказали. Но была одна странность... Женщина заслоняла собой девочку, и… мне показалось, что Авада не… не с первого раза сработала на ребенке. Эйвери не промазал, гарантирую.

Это было занимательно. Женщина что-то знала, он делился с женой даже этим? Значит, решение об устранении женщины было верным… Но с ходу я не мог придумать объяснение описанным странностям.

– Продолжай, Антонин, это интересно.

– Было похоже на рикошет… От Авады… Стену дома сильно повредило. Одного из людей Эйвери легко ранило осколками. Наши уже спустились сверху, они ничего не нашли. Тогда я обрушил на девочку часть стены: не хотелось рисковать. Ей размозжило череп – мгновенная смерть. Потом мы разнесли дом и подожгли его. Не Адское пламя, конечно, но отыскать там что-то будет трудно.

– Тела?

– Остались внутри. Еще, мой господин…

– Говори, – сегодня он мне угодил, я был доволен.

– Вместе с тетрадью было запечатанное письмо. Оно адресовано Софисту… От Федона.

– Оно при тебе? Ты его вскрыл?

– При мне. Я его не вскрывал, это легко проверить, я…

– Сожги его прямо сейчас. Инседио! Да, именно, – беспрекословное подчинение моих людей всегда успокаивало. – Я тобой очень доволен. Про ребенка и рикошет от Авады – очень существенная информация, Антонин. Я подумаю над этим. Надо будет как-нибудь провести эксперимент самому… В целом акция прошла прекрасно. Вы молодцы! Ты заметил, какая интересная модификация Протеевых чар на этой тетради? Работа вашего объекта! Я собираюсь эти чары снять, можешь чуть позже полюбопытствовать, как именно. Но сначала позови Малфоя. У меня есть поручение для него.

Долохов замялся.

– Что-то еще, Антонин?

– Думаю, Дамблдор решит, что мы открыли охоту на его людей и начали с тех, кто не может защитить себя сам. Бьем по некомбатантам. И от Министерства стоит ждать подвоха: кого-то из прикормленных нами чинуш могут сдать, чтобы успокоить Дамблдора. И шум поднимется…

– Старый дурак достаточно сообразителен. Он поймет, что не его выкормышей травят. Я только забрал то, что принадлежит мне.

– Уничтожил.

Что ж он так нарывается? Ведь чувствует, что я не в себе!

– Это одно и то же, Антонин, – жестко сказал я.

Он кивнул, и я смягчился:

– Но ты прав: Дамблдор может использовать это как повод. Меры безопасности надо усилить! Нужно за пару-тройку дней перевести в нелегалы всех, кто сейчас зависит от милости министерских, закрывавших глаза на улики. Согласуйте список тех, кому нужно подправить память; предварительный список у вас уже есть… Сегодняшние газеты будут кричать, что это начало войны, и мы сделаем это началом войны!

Началом конца…

[House of Lancaster]

Дамблдор улыбнулся. Его голос звучал громко и четко
у Гарри в ушах сквозь сияющий туман, который кружился,
обволакивая фигуру Даблдора.

– Конечно, это происходит в твоей голове, Гарри,
но почему это не может быть реальным?

Дж. К. Роулинг. «Гарри Поттер и Дары Смерти»

– Конечно, это происходит в его голове, и в твоей голове, Альбус, и в моей. Ты в своем репертуаре: догадки, метафоры и двусмысленности. Поторопись уже, – нетерпеливо заговорил кто-то невидимый.

– Я должен был догадаться, что ты здесь, Эдгар Боунс, – Дамблдор улыбнулся знакомому голосу.

– Это было не трудно. Ты свое дело завершил – встретил и проводил Гарри. Дальше – моя очередь. Дай дорогу!

– После нашей последней встречи, когда я позволил тебе решать, Эдгар, это было… Аластор разбудил меня и кричал из камина, что ты убит, убиты твоя жена и дочь, и ваш дом лежит в развалинах. Скверное воспоминание! Скверная ошибка… Именно с того времени они начали убивать детей. Знаешь, там ведь еще не все закончено, я не могу уйти, пока не узнаю, что с Гарри.

– Гарри – отличный мальчик. Он привык действовать на основании неясных намеков, почти вслепую, так что все у него получится. Сюда он не вернется еще очень долго… А там ты его не достанешь, Альбус. С третьей попытки тебе улыбнулась удача: твой план сработал. Распишись в получении результата и иди дальше.

– Эдгар!

– Тебя там ждут. Геллерт может прождать еще лет сорок, ему не привыкать, но «бедный Северус» очень беспокоится. Ты же ничего ему не объяснил по привычке.

Дамблдор печально вздохнул и оглянулся на хныкающее существо у стула.

– С Томом все намного хуже, чем когда ты был жив, – сокрушенно сообщил он. – И даже хуже, чем в восемьдесят первом. Ты не понимаешь!

– Альбус, ты мне уже не директор, – развеселился невидимый собеседник. – Если некоторым людям удается обучить этому маленьких детей, то я, после стольких лет подготовки, уж как-нибудь впихну это знание в четвертушку души взрослого мага.

– Четверть души – не совсем человек, Эдгар. Я не уверен, что там есть чем любить и чем жить.

– Значит, я ему протез сделаю. Ручной работы! Новую систему поощрения себя самого, в обход страха и стремления к власти. Пришпилю обратно к жажде знаний!

– Любовь – великая сила. Она не поддается расчетам. Древняя магия…

– Альбус, избавь меня от поэзии! Я за это знание умер, и не только я. Впрочем, ты тоже…

– Окончательное зачисление на факультет Равенкло, как известно, происходит только после смерти. До этого знания не полны и кандидат еще не проверен, – теперь уже смеялся Дамблдор.

– О! А вот и оставшаяся часть Тома! Гарри справился. С дороги, Альбус, с дороги!

[blue fox]

Очень странный текст, но интересный и шикарно написан.
Политэкономия с метафизикой и с чем-то еще.
Правда не совсем в тему по-моему. Это скорее 'как' а не 'почему'
9/10

10/8

На мой взгляд, тема раскрыта хорошо, но ответа на вопрос почему Том Риддл стал Эдгару Боунсу так дорог, что прямо дороже жизни и семьи, я в тексте так и не разглядела. Может, смотрела плохо...не знаю.

[House of Lancaster]

Карина Кларк, спасибо

На деле ответы очень простые, мне кажется, вы сложные искали, а сложных там нет. По состоянию на начало фика Боунсу буквально не с кем поговорить, он варится сам в себе, чувство к Тому просто вытаскивает его в жизнь из его угла; а дороже семьи Том ему не стал, у Боунса был выбор - драться одному со многими, прикрывая жену с младенцем, или отдать им дневник и сдаться без боя, полагаясь на то, что до этого детей и женщин - волшебников УпСы не трогали; Боунс то думает, что они за дневником явились и убрать свидетеля, а сам - ради Тома лично - он умереть готов; гордыня и влюбленность подвели его, он не понял, насколько Том неадекватен уже.

blue fox, спасибо

[protherpine]

10/10
Так и есть, - если хочешь, чтобы люди за тобой пошли, скажи им то, что они хотят услышать. Неважно, что ложь, важно - человеческий ресурс для своих целей.

[biocell]

10/10

[Ze11er]

«Раньше я порой выходил из себя и начинал издеваться над Малфоем, но однажды подсмотрел у него в голове, что в своей ипостаси господина и повелителя он меня же и копирует. Очень отрезвляющее знание.» - вот эта фраза в самом начале и сделала для меня кристально ясным то, что я поставлю за этот текст 10/10.
«Окончательное зачисление на факультет Равенкло, как известно, происходит только после смерти. До этого знания не полны и кандидат еще не проверен, – теперь уже смеялся Дамблдор.» А вот эта фраза меня просто добила.
Но всё-таки, уважаемый Автор, читать местами тяжеловато, но не настолько, чтобы не дочитать и не пропереться текстом))

[House of Lancaster]

biocell, большое спасибо

Medeja Bloody, спасибо
Очень приятно, что подколка Дамблдора про Равенкло понравилась. Мне кажется, что-то такое должно обязательно быть

[<Ammy>]

10/7

<Ammy>, спасибо

[P.R.]

Однако, спасибо автору. Воистину, "политэкономия с метафизикой" и психоделикой, но текст был прочитан, что называется, на одном дыхании.

Prince Rupert, пожалуйста; рада, что трава подошла

Потрясающий стиль, и задумка на уровне. А уж "подколки" - просто прелесть))

Редкая по качеству вещь, спасибо автору огромное!

Tani3L, пожалуйста