Magic is might
Название: Сукин сын
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: гет
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Регулус Блэк, Уильям Джагсон, Сьюзен Эйвери
Жанр: ангст/драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: У подростков свои причины для убийства.
Тема задания: Рассказ о том, что происходит в голове у подростка, которому впервые приходится кого-то убить.
Предупреждение: нецензурная лексика, невинный вуайеризм
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"
читать дальше
Большой лист пергамента лежал на сырой траве. Влажные пятна расползались по нему, размывая строчки: «На второй десяток после варварского плена маги, пришедшие со стороны норманнов, заложили камень в основание…» Не пергамент на земле лежал, а «История Хогвартса», которую мама заставляла читать перед сном. Я знал эти сказания наизусть, хотя продираться сквозь них приходилось, уворачиваясь от локтей брата:
— Хватит читать, идиот, пошли в квиддич играть, мать разрешила… что это с ней? — и он хохотал как полоумный.
Откуда в Хогвартсе мама? Она ведь дома, аккуратно кладет эльфа на разделочную доску и ножом отрезает голову, потому что дыру на стене надо чем-то прикрыть. Домовики ведь не люди, а дыра — она дыра, она некрасивая, ее прикрыть нужно.
Книга была настолько велика, что могла накрыть опушку леса, квиддичное поле, дорогу в Хогсмид и всех-всех людей. Но вместо этого один из листков медленно согнулся пополам, огромные ножницы сделали несколько разрезов, и уголки завернулись. Повинуясь ловким пальцам, пергамент складывался в оригами; легкий шорох бумаги, подобно ветру, носился по ветвям орешника и теребил листья. Я стоял на коленях и смотрел, как на поляне вырастал бумажный замок: сначала пальцы сложили фундамент, потом отогнули Северную башню, затем — Астрономическую; скрутили из пергамента провисающий мост, оторвали клочок и пристроили его вместо окошка в кабинете директора. Замок возвышался над поляной, распахнув картонные двери, а я палочкой шевелил человечков, выбегающих на парадную лестницу. Человечки огибали палочку, с писком уходили в стороны, висли на полированном ясене и падали на траву. Траву, кстати, тоже вырезали из пергамента и покрасили зелеными чернилами. В детстве у меня была игрушечная армия, и в ней служили такие же людишки в одинаковых мантиях.
Большой зал, наполненный человечками, как мешок горохом, тлел, потому что кто-то подпалил край гриффиндорского стола. Вслед за столом занялись скамьи и подсвечники: они обращались пеплом и крошились, стоило до них дотронуться. Я не решался подняться с колен, чтобы не разрушить замок, и без того обреченный на гибель. Я палочкой подталкивал однокурсников к выходу, ведь не желал, чтобы они сгорели. Однокурсники пищали и идти никуда не хотели — сначала следовало позавтракать, а лучше пообедать. И я злился: их спасают, а они еще и выделываются! Тогда взял да и раздавил одного указательным пальцем, вдавил в картонный пол и размазал. А потом второго, только на третьем опомнился и на ноги вскочил. Замок покачнулся, по швам затрещал, обрывки бумаги в воздухе болтались, и край стола тлел. Человечки бросились бежать, но я не позволил — перетоптал всех, а потом долго стряхивал со ступней трупы. Сухие трупы в клеточку, как страницы из маггловской тетради, которую Сириус как-то домой притащил. Где только взял? Я вырывал листки, комкал и выбрасывал, и топтал, и швырялся бумагой. Комки заполняли все пространство от Запретного леса до завтрашнего дня. И покойника вместо белой ткани накрывали лохмотья пергамента.
«Мы вверяем Господу Всемогущему брата нашего Уильяма…» — пробормотал Дамблдор под ухом и сложил кончики пальцев вместе. Он-то наверняка знал, отчего умер Уильям, а мне не говорил, только ухмылялся, гад такой.
У Сьюзи Эйвери тонкие руки и длинная шея, и это делает ее похожей на цыпленка. Цыпленок с такой шеей наверняка сдох, а может, ему помогли сдохнуть, и я уверен, что цыпленок попал в цыплячий рай, а его шея досталась Сьюзи. Сьюзен стояла рядом с братом, а тот ее не замечал, Сьюзен умоляюще смотрела на него, и по щекам ее катились слезы. Деревья по краю Запретного леса выстроились в колонну, как солдаты дубовой армии. У Запретного леса только был один край, второго нет, лес обрывался, как ветхая ткань, зато с той, другой стороны, тянулся и тянулся, пока не истлел.
«…в надежде и уверенности на воскрешение его души к вечной жизни…» — ворчал Дамблдор, прикрыв веки. Люди вырастали из травы, как тени, толпились вокруг, пялились огромными глазами и качали головами.
У Сьюзи Эйвери острые плечи и большие ступни. Вчера я жевал длинную жесткую травинку и разглядывал Сьюзи, а сегодня она гуляет с хаффлпаффцем Майклом.
«Храни его господь, и будь к нему милосерден, и даруй ему вечный покой, — Дамблдор ухмылялся, и очки-половинки блестели на солнце. Директор нахватался маггловских словечек, да и речь эту одолжил у маггловских священников — тех самых, что зарабатывали на подобных монологах. Так Сириус говорил, я сам не в курсе. Казалось, Дамблдор что-то задумал, но мне, само собой, рассказывать не собирался. — И покарай губителя его Регулуса Блэка страшными карами твоими, Господь Всемогущий. Аминь».
А. Да, я ведь убийца. Я убил двух человек. И теперь они стояли рядом со мной, усаживались на скамью за слизеринским столом и пристально наблюдали, как я запивал тост тыквенным соком. Наверное, они были голодны.
***
— Эй ты, слабак! — это меня окликают, больше кругом на несколько миль слабаков нет, только я. — Тащи свою задницу быстрее, ждать нас никто не будет.
В команде у нас шесть с половиной человек: три охотника, два загонщика, вратарь и половина ловца. Хреновая половина, как говорит наш капитан Уильям Джагсон. Его братец поддакивает, обнажая желтоватые зубы, и распахивает покосившуюся дверь. Раздевалка темная и сырая, в углу стоят метлы, а на лавках валяются забытые носки.
— Давайте быстрее, ребятки, меня еще две команды ждут, — полноватый господин с пышными усами, обвешанный фотоаппаратами, как новогодняя елка — шарами, распахивает объятия. — Три человека позади, а четверо сюда, на стулья, посередине, наверное, лучше капитана посадить…
Господин наводит на нас объектив самой большой фотокамеры, и во вспышке растворяются очертания комнаты, исчезает фотограф, остаются лишь звуки и цвета:
«Нет-нет, капитан слишком высокий, лучше вы, молодой человек, как вас зовут? Регулус? Мистер Блэк! Вот сюда, на стул».
Слабак, да, как раз такой, чтобы сидеть посередине, словно девчонка. Сьюзи Эйвери, у которой скверный характер и секущиеся волосы, любит фотографироваться, а еще она поджимает губы при виде меня. Эйвери сестру не любит, потому что та попала не в Слизерин, а значит, позорит семью. Ну, вот примерно как наш Сириус — глаза материнские его бы не видели.
Вспышка прожигает веки, проедает кожу и слепит глаза.
— Ты не должен закрывать глаза, Регулус, — мама своими руками прибивает голову эльфа к деревянной дощечке. Мама приехала в Хогвартс, чтобы следить за мной.
Голова эльфа сморщенная и заляпанная кровью — не отличимой от человеческой.
«Улыбайтесь, молодые люди, вы же попадете на первую полосу «Ежедневного пророка», — верещит голос, и объектив подмигивает бликами.
Для этой фотографии я оставлю место в коллаже. Думаю, рядом с заметкой о последнем появлении Темного Лорда она будет смотреться замечательно. Мама будет гордиться. И Сьюзи увидит первую полосу, конечно же, взглянет на того, кто сидит посередине, и вспомнит, что этот кто-то — ее однокурсник.
— Ты ведь со Слизерина, верно? — Сьюзи щурится и разглядывает меня, как червя на разделочной доске. — Что тебе нужно?
Я… можно я подарю тебе цветы и проведу по дорожке от замка до домика Хагрида? Мы будем сидеть на опушке Запретного леса и смотреть на верхушки деревьев. Я возьму тебя за руку и коснусь твоих губ, пока никто не видит и…
— Ты не знаешь, что нам задавали по трансфигурации?
Доспехи шевельнулись и захихикали, а может быть, в них просто засел Пивз. В эту секунду я хочу убить полтергейста и разгромить доспехи. Жаль, что Пивз — нежить, а доспехи крепко стоят на постаменте, и я чувствую себя гномом в сравнении с дементором: не вызываю ни страха, ни трепета, ни боли, только смех. И Сьюзи смеется, широко раскрывая рот, обнажая белые зубы, запрокидывая голову назад. Она машет на меня рукой и выдыхает:
— Ох-х, твой братец намного оригинальнее, чем ты. Вчера он предложил подарить мне дементора, перевязанного голубой лентой. Как думаешь, притащит? — у Сьюзи большие глаза и пухлые губы, к которым хочется прикасаться.
Мой братец безумец: мать его ненавидит не потому, что он позорит семью, а потому, что он гораздо умнее всех нас. Он не клеит коллажи из газетных вырезок и не утирает носы своим обидам, а просто хватает дементора за мантию и преподносит в подарочной упаковке. Ненавижу его за это. Моя ненависть превращается в ежа и сворачивается клубком, стоит дотронуться — выставляет иглы.
«Я валяюсь на кровати, у меня нет сил застегнуть штаны после сортира, и мой член, «как острая шпага»… пока что в ножнах, — Сириус ржал и курил в спальне, и запах дыма доносился до моей комнаты. — Чо ты смотришь, а? Так пишут в романах, которые читает эта твоя… Эйвери? Я не помню, братишка, и ты тоже не вспоминай. — Сириус был пьян, он наорал на мать, когда та начала визжать, и заперся у себя. — Эта твоя Эйвери, — брат сплюнул на пол, а я все стоял в дверях. Дверь моей спальни скрипнула. — Шлюшка эта твоя Эйвери.
— Заткнись! — еж выставил иглы и набросился на Сириуса, готовый заколоть до смерти. Он ведь не знал, что Сириус его не боится.
— У-тю-тю, — просюсюкал он. — Наш малыш подтянул штанишки и рвется захватывать мир. — Тошнота поднималась из желудка, горло обожгло, а Сириус лениво приподнялся на локтях и процедил: — Хочешь быть сукиным сыном? Зачем тебе это, глупыш? — схватил палочку и сотворил из воздуха платок. — Ты ведь маменькина радость! — он повязал платок на волосы и пошамкал губами. — Ты же даже снитч поймать не можешь, — Сириус смеялся совсем как Сьюзи, широко раскрыв рот и запрокинув голову. — Правильно, квиддич не для Блэков, ведь короли должны сидеть на трибунах и потешаться, а не гоняться за мячиком.
«Юные звезды спорта»… Как вам заголовок?» — восхищается своей находчивостью фотограф и щелкает затвором еще разок. Я наверняка получился с открытым ртом и глазами-щелочками. Сьюзи скомкает газету и кинет ее в камин, а Уильям поманит ее и поцелует.
— Между прочим, на фотографии и я есть, — якобы обижается Джагсон и с лживой тоской смотрит на зеленоватое пламя.
Он притягивает Сьюзи к себе и целует в пухлые губы, расстегивает ей мантию и сажает себе на колени, опрокидывает на спину. Ее белые бедра мелькают в разрезе юбки, когда Джагсон раздвигает их. Его широкие плечи заслоняют Сьюзи, и я невольно вытягиваю шею, подавляя тошноту. Зачем я в раздевалке, почему задержался, и с какой стати моя палочка завалилась за шкафчик — мне неведомо. Но я слышу сдавленные стоны и не могу закрыть глаза, хотя кто-то (тот, кто стоит за плечом) подсказывает выбираться отсюда, пока эти двое заняты друг другом. Но я же слабак, мне брат много раз это говорил, и Мальсибер, и даже мама намекала. Маме я верю. Мне видны лишь узкие ступни Сьюзи и задница Джагсона, и я тяну шею, как будто она пластилиновая, чтобы увидеть чуть больше. Пальцы сжимают добытую из-за шкафа палочку, пот выступает над губой, и противный пушок, который даже брить рано, намокает. Мокнет под мышками, пот течет по спине, а Сьюзен выдыхает имя Уильяма и не думает обо мне. Скорее всего, она не помнит о моем существовании.
«Никто из нас не осмелится вступить в ряды последователей Темного Лорда, потому что… — мама на мгновение замолчала. — Нельзя покупать наргла в мешке», — она закурила вонючую трубку, и отец поморщился, однако проглотил недовольное «не дыми» и вместо этого вставил:
«Я предпочитаю делать вид, что не знаю о его существовании. Кто он такой и откуда взялся, нам неведомо, — прокряхтел он, разминая плечо, и мама согласно покивала. — Надо обладать недюжинной смелостью, чтобы пойти за ним с завязанными глазами».
«Важно не то, знаешь ты о его существовании или нет, — каркнула мать и постучала себе по лбу. — Важно то, знает ли Темный Лорд о нашем существовании, а он ведь знает — наш древнейший род…»
— А я уже записался, — похвастался Уильям, показываясь из-за шкафа. Весь в пыли, он прошелся по гостиной и уселся напротив отца: — Темный Лорд сказал, что я подаю надежды… Брат меня порекомендовал, и я оправдал ожидания.
Откуда на Гримаулд Плейс Джагсон?
Пальцы меня не слушают и сами расстегивают пуговицу на брюках. Кровь приливает к паху, горячая-горячая, обжигающая, кажется, что сама кровь пульсирует в висках, в подушечках пальцев и бьет в переносицу. Уильям переворачивает хрупкую Сьюзи на живот и ставит на колени, чтобы трахать сзади. Она не сопротивляется, а я дергаюсь, будто это я лежу под Джагсоном; комната вздрагивает, и палочка падает на пол. Уильям резко оборачивается, но ничего не замечает, и я продолжаю наблюдать, не в силах оторваться.
Вспышки фотоаппарата мечутся по раздевалке, будто толпа пухлых волшебников с пышными усами направили на нас объективы фотокамер. «Еще один кадр!» — хором кричат они и щелкают затворами, а стоны Джагсона и Сьюзен забивают комнату от пола до ужина и от обеда до потолка.
Уильям пользуется Сьюзи, моей Сьюзи, у меня под носом. Той Сьюзи, которой я хотел подарить цветы и показать рассвет. Руки сводит судорогой, спина болит, а в висках стучит желание швырнуть Уильяма на пол и превратить в кузнечика. Или в бесчувственный камень, который можно выкинуть в окошко — пусть я потом вылечу из команды, пошло оно все.
— Сукин сын, — шипит Джагсон сквозь зубы и скатывается с дивана, оставляя Сьюзи. — Глянь-ка, кто у нас здесь.
Он хватает меня за шиворот, и кровь, покинув виски, пальцы и переносицу, несется к щекам. Я представляю, как выгляжу: красный, вспотевший, с выпростанным из штанов членом, а Сьюзи, распахнув большие глаза, разглядывает меня, как безделушку на витрине. Бесстыдно шарит по мне взглядом, а я трепыхаюсь, как рыбина на суше, но сделать ничего не могу, и вою от бессилия. Взгляд ее останавливается на моем животе, и она хихикает, прикрыв ладошкой рот:
— Так ты все видел? — ее забавляет мое унижение. — Он теперь всем разнесет, — Сьюзи надувает губы, посмотрев на Уильяма.
— Не разнесет, утю-тю-тю, малыш, — Джагсон хохочет и похлопывает меня по паху, его ладонь сухая и твердая, та, что только что гладила Сьюзи по груди.
Еж катится и бросается на Джагсона, прокалывает иглами, и он падает на пол, а я оказываюсь над ним. Палочка в двух шагах, дотянуться до нее — раз плюнуть, прошептать пару слов еще проще.
— Трусишка, — дразнит Уильям. — Не расстраивайся, Сьюзи больше ломается, а вообще-то она согласна. Или тебе маменька уже подобрала невесту-то?
— Заткнись… сука, — в горле застревает комок из кислой ненависти, сырой злости и пыльного возбуждения. — Завали рот.
— Ты неудачник, Блэк. — спокойно говорит Джагсон, словно это не он валяется на полу, а я. — Везде второй. А хочешь, я поговорю со Сьюзи, и она тебя утешит? Давай его в таком виде в гостиную притащим? Пусть народ повеселится, — он подмигивает Сьюзи и с размаху лупит меня по щиколоткам.
Раздевалка переворачивается вверх дном, и я лечу на пол. Тело, как мешок с костями, сталкивается с деревом, и боль с визгом взлетает под потолок, набрасывается на меня, рвет острыми зубами. Кто-то сильно, мучительно кричит, и лишь спустя пару секунд я понимаю, что это я.
— Пусти! Пусти, Джагсон! — он тащит меня по полу за ноги, брюки сползают, занозы впиваются в плоть, а Сьюзи по-дурацки хихикает. Голая, как будто только что появилась на свет. — Пусти, мудак!
— Не-е-т, сейчас все увидят, чем промышляет отродье Блэков, — скалится тот. И мне уже чудится, как мать орет издалека, сочиняя письмо: «Так опозорить славное, древнейшее семейство Блэков!»
— Отпусти, слышишь, ты! Отпусти!
— То-то братец твой с дружками поржут, — предвкушает урод, бросает меня на холодную землю и принимается стаскивать с меня штаны.
Нетнетнет, только не брат с клоуном Поттером и благочестивым старостой Люпином. Только не это, лучше сразу прибей.
— Задница, как у девки, — кривится Уильям, а Сьюзи, завернувшись в мантию, с любопытством выглядывает из-за двери. — Эй, народ, вы поглядите, кто у нас здесь! — выплевывает он, хотя я точно знаю, что вокруг ни души. Но в тот момент чудится, что на поляне толпы людей, и все с камерами: «Улыбнитесь, мистер Блэк!»
— Отъебись! — звук рвет нить, натянутую между мной и Джагсоном. Уильям замолкает и давится слюной, а я меня подкидывает как на пружинах. Шея у него широкая, жирная, массивная и податливая под моими руками. Мудак хрипит и цепляется за пальцы, превратившиеся из пластилиновых в железные. Морда его краснеет от натуги, наливается, как воздушный шарик алыми чернилами, он сучит ногами по земле и пытается пнуть меня. Удары кулаков обрушиваются комками грязи, а палочка валяется в нескольких дюймах — моя, чужая, не важно. — Сектумсемпра! — это заклятие, накарябанное на корке учебника, въелось в корку мозга, и не отпускало, словно знало, что вскоре пригодится.
По телу Джагсона проходит судорога, и он замирает, подергиваясь. Пальцы разжимаются, палочка падает и катится прямо в лужу крови, в которой он барахтается, похожий на лягушонка. Рука моя дрожит, и все силы уходят на то, чтобы успокоиться.
Мерзлая тишина опутывает меня, Сьюзи, застывшую на месте, и раздевалку, по стене которой ползет ледяная дорожка. Уильям хватает ртом воздух, зажимает раны на груди и животе, но они расползаются по телу как насекомые: стоит прикрыть одну, как тут же появляется другая, разъедает кожу, как гной бубонтюбера.
Агония длится считанные секунды, извращая черты лица; руки и ноги Джагсона выпрямляются, точно в них вставили металлические прутья, спина выгибается, будто кто-то дергает за нужные нитки.
И все. Больше ничего, как будто на кнопку нажали.
Глаза щиплет, когда в них попадает пот. Я вытираю ладони о мантию, оставляя на ней красные разводы.
Теперь меня будут бояться, если, конечно, узнают.
А если узнают, посадят, ведь убийцы же сидят в Азкабане, правда?
Но бояться все равно будут.
Мама не обрадуется, а папа встанет из кресла, выбросит трубку и плюнет на пол. Сириус вбежит в комнату и выкрикнет: «А я говорил! Я предупреждал! Этот ваш Регулус такой же мудак, как и я!»
Джагсон непонимающе смотрит на меня с земли. Глаза ввалились, остались просто две дыры, и сквозь них я вижу, как он думает: «Вот идиот, на шутку повелся. Вокруг-то никого, я же пугнуть хотел, не больше, а он сразу с палочкой бросается. Слабак».
— Сукин сын, — шепчет Сьюзи, кутаясь в мантию.
Пустота в голове. Мозги и мысли вытряхнули в мусорную корзину.
У Сьюзи Эйвери маленькая грудь. Мантия падает на траву, обнажая костлявые ключицы и тонкую шею. Желание дотронуться до груди обжигает руки.
— Сукин сын, — она забывает другие слова, но может повторять то, что говорил Джагсон.
«Она все видела», — намекает сукин сын внутри меня. Палочка валяется в двух шагах.
***
«Мы вверяем Господу Всемогущему брата нашего Уильяма…»
Бумажный замок, сложенный из страниц «Истории магии» едва держался, как на соплях. Я боялся подняться на ноги с колен, чтобы не разорвать его в клочья. Сьюзен стояла рядом с братом, но тот оглядывался по сторонам и потирал левое предплечье. Наверное, гадал, кому не угодил молодой слуга Темного Лорда. Не видел сестру.
Тропинка, ведущая к Большому озеру, сделанная из веревочной закладки, исчезала с виду, а деревья можно было повалить пальцем — при желании.
Я убийца, мне уже можно.
— Ты совсем неправильно убил, сынок, — наставлял крохотный Дамблдор, взмахивая палочкой, чтобы комья земли забросали крышку гроба. — Не так убивать надо. Ради чего ты убил? Подумай!
— Потому что он хотел меня… опозорить. — Наверное. Я не уверен. Мне захотелось его убить.
— Только поэтому? — Дамблдор уставился на меня, сверкая очками-половинками, и я подвинул его палочкой.
Я бы мог сказать, что Темному Лорду нужны смелые слуги, но какой же я смелый? Я вообще не думал про Темного Лорда, Мерлин упаси.
— Чтобы одни люди были бессмертными, должны умирать другие люди, — директор вытер бородой пот со лба и уцепился за краешек моей мантии, чтобы ветром не сдуло.
Вы не поверите, профессор Дамблдор, но я и об этом не мыслил. В момент, когда Джагсон исходил кровью и слюной на земле, я не помышлял ни о славе, ни о бессмертии, ни о будущем. Я вообще не думал, потому что нечем было думать. Наверное, стоило поразмышлять о своем поступке, но у меня не осталось сил и времени, простите.
— У тебя еще будет возможность, малыш, много возможностей, — запыхавшийся фотограф сделал снимок и опустил фотоаппарат. — Ведь существует еще и вторая полоса газеты.
— Говорите проще, пожалуйста, — голова разламывалась на части, и обломки падали, туда, где уже лежали обрывки картонного замка. — И я не малыш.
К гробу потянулись люди, чтобы попрощаться с погибшим.
— Молодые люди, сюда-сюда, — засуетился господин, держа нас под прицелом фотокамеры. Сюда проходите, — и к гробу подталкивал. — Самые высокие во второй ряд, а те, что пониже — прямо перед гробом садитесь. И улыбайтесь! Вы же не на похоро… Все равно улыбайтесь! — хихикнул он прямо как Сьюзи. Про Сьюзи все забыли, даже ее брат. Странно, что я ее видел, впрочем, не удивлюсь, если она будет преследовать меня и смотреть огромными глазами. — Фотография пойдет на первую полову, и вы все получите по экземпляру, сможете вклеить в памятные альбомы…
— Обязательно это делать… сейчас? — меланхолично поинтересовался Дамблдор, теребя бороду.
— Нам нужна вся команда, — насупившись, отчеканил господин, раздув усы. — Время не ждет, редактор нервничает! Сделаем вид, что капитан жив. Видите, он почти улыбается!
Я не заметил, чтобы Джагсон улыбался, он умел только скалиться.
Вспышка осветила бумажные цветы, крышку гроба и бледное, почти призрачное лицо Сьюзен — в клеточку, вырезанное из маггловской тетрадки. Фотограф щелкнул затвором, делая вид, что все живы.
Ну, раз все живы, можно считать, что я не убивал. Разве только пытался.
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: гет
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Регулус Блэк, Уильям Джагсон, Сьюзен Эйвери
Жанр: ангст/драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: У подростков свои причины для убийства.
Тема задания: Рассказ о том, что происходит в голове у подростка, которому впервые приходится кого-то убить.
Предупреждение: нецензурная лексика, невинный вуайеризм
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"
читать дальше
Большой лист пергамента лежал на сырой траве. Влажные пятна расползались по нему, размывая строчки: «На второй десяток после варварского плена маги, пришедшие со стороны норманнов, заложили камень в основание…» Не пергамент на земле лежал, а «История Хогвартса», которую мама заставляла читать перед сном. Я знал эти сказания наизусть, хотя продираться сквозь них приходилось, уворачиваясь от локтей брата:
— Хватит читать, идиот, пошли в квиддич играть, мать разрешила… что это с ней? — и он хохотал как полоумный.
Откуда в Хогвартсе мама? Она ведь дома, аккуратно кладет эльфа на разделочную доску и ножом отрезает голову, потому что дыру на стене надо чем-то прикрыть. Домовики ведь не люди, а дыра — она дыра, она некрасивая, ее прикрыть нужно.
Книга была настолько велика, что могла накрыть опушку леса, квиддичное поле, дорогу в Хогсмид и всех-всех людей. Но вместо этого один из листков медленно согнулся пополам, огромные ножницы сделали несколько разрезов, и уголки завернулись. Повинуясь ловким пальцам, пергамент складывался в оригами; легкий шорох бумаги, подобно ветру, носился по ветвям орешника и теребил листья. Я стоял на коленях и смотрел, как на поляне вырастал бумажный замок: сначала пальцы сложили фундамент, потом отогнули Северную башню, затем — Астрономическую; скрутили из пергамента провисающий мост, оторвали клочок и пристроили его вместо окошка в кабинете директора. Замок возвышался над поляной, распахнув картонные двери, а я палочкой шевелил человечков, выбегающих на парадную лестницу. Человечки огибали палочку, с писком уходили в стороны, висли на полированном ясене и падали на траву. Траву, кстати, тоже вырезали из пергамента и покрасили зелеными чернилами. В детстве у меня была игрушечная армия, и в ней служили такие же людишки в одинаковых мантиях.
Большой зал, наполненный человечками, как мешок горохом, тлел, потому что кто-то подпалил край гриффиндорского стола. Вслед за столом занялись скамьи и подсвечники: они обращались пеплом и крошились, стоило до них дотронуться. Я не решался подняться с колен, чтобы не разрушить замок, и без того обреченный на гибель. Я палочкой подталкивал однокурсников к выходу, ведь не желал, чтобы они сгорели. Однокурсники пищали и идти никуда не хотели — сначала следовало позавтракать, а лучше пообедать. И я злился: их спасают, а они еще и выделываются! Тогда взял да и раздавил одного указательным пальцем, вдавил в картонный пол и размазал. А потом второго, только на третьем опомнился и на ноги вскочил. Замок покачнулся, по швам затрещал, обрывки бумаги в воздухе болтались, и край стола тлел. Человечки бросились бежать, но я не позволил — перетоптал всех, а потом долго стряхивал со ступней трупы. Сухие трупы в клеточку, как страницы из маггловской тетради, которую Сириус как-то домой притащил. Где только взял? Я вырывал листки, комкал и выбрасывал, и топтал, и швырялся бумагой. Комки заполняли все пространство от Запретного леса до завтрашнего дня. И покойника вместо белой ткани накрывали лохмотья пергамента.
«Мы вверяем Господу Всемогущему брата нашего Уильяма…» — пробормотал Дамблдор под ухом и сложил кончики пальцев вместе. Он-то наверняка знал, отчего умер Уильям, а мне не говорил, только ухмылялся, гад такой.
У Сьюзи Эйвери тонкие руки и длинная шея, и это делает ее похожей на цыпленка. Цыпленок с такой шеей наверняка сдох, а может, ему помогли сдохнуть, и я уверен, что цыпленок попал в цыплячий рай, а его шея досталась Сьюзи. Сьюзен стояла рядом с братом, а тот ее не замечал, Сьюзен умоляюще смотрела на него, и по щекам ее катились слезы. Деревья по краю Запретного леса выстроились в колонну, как солдаты дубовой армии. У Запретного леса только был один край, второго нет, лес обрывался, как ветхая ткань, зато с той, другой стороны, тянулся и тянулся, пока не истлел.
«…в надежде и уверенности на воскрешение его души к вечной жизни…» — ворчал Дамблдор, прикрыв веки. Люди вырастали из травы, как тени, толпились вокруг, пялились огромными глазами и качали головами.
У Сьюзи Эйвери острые плечи и большие ступни. Вчера я жевал длинную жесткую травинку и разглядывал Сьюзи, а сегодня она гуляет с хаффлпаффцем Майклом.
«Храни его господь, и будь к нему милосерден, и даруй ему вечный покой, — Дамблдор ухмылялся, и очки-половинки блестели на солнце. Директор нахватался маггловских словечек, да и речь эту одолжил у маггловских священников — тех самых, что зарабатывали на подобных монологах. Так Сириус говорил, я сам не в курсе. Казалось, Дамблдор что-то задумал, но мне, само собой, рассказывать не собирался. — И покарай губителя его Регулуса Блэка страшными карами твоими, Господь Всемогущий. Аминь».
А. Да, я ведь убийца. Я убил двух человек. И теперь они стояли рядом со мной, усаживались на скамью за слизеринским столом и пристально наблюдали, как я запивал тост тыквенным соком. Наверное, они были голодны.
***
— Эй ты, слабак! — это меня окликают, больше кругом на несколько миль слабаков нет, только я. — Тащи свою задницу быстрее, ждать нас никто не будет.
В команде у нас шесть с половиной человек: три охотника, два загонщика, вратарь и половина ловца. Хреновая половина, как говорит наш капитан Уильям Джагсон. Его братец поддакивает, обнажая желтоватые зубы, и распахивает покосившуюся дверь. Раздевалка темная и сырая, в углу стоят метлы, а на лавках валяются забытые носки.
— Давайте быстрее, ребятки, меня еще две команды ждут, — полноватый господин с пышными усами, обвешанный фотоаппаратами, как новогодняя елка — шарами, распахивает объятия. — Три человека позади, а четверо сюда, на стулья, посередине, наверное, лучше капитана посадить…
Господин наводит на нас объектив самой большой фотокамеры, и во вспышке растворяются очертания комнаты, исчезает фотограф, остаются лишь звуки и цвета:
«Нет-нет, капитан слишком высокий, лучше вы, молодой человек, как вас зовут? Регулус? Мистер Блэк! Вот сюда, на стул».
Слабак, да, как раз такой, чтобы сидеть посередине, словно девчонка. Сьюзи Эйвери, у которой скверный характер и секущиеся волосы, любит фотографироваться, а еще она поджимает губы при виде меня. Эйвери сестру не любит, потому что та попала не в Слизерин, а значит, позорит семью. Ну, вот примерно как наш Сириус — глаза материнские его бы не видели.
Вспышка прожигает веки, проедает кожу и слепит глаза.
— Ты не должен закрывать глаза, Регулус, — мама своими руками прибивает голову эльфа к деревянной дощечке. Мама приехала в Хогвартс, чтобы следить за мной.
Голова эльфа сморщенная и заляпанная кровью — не отличимой от человеческой.
«Улыбайтесь, молодые люди, вы же попадете на первую полосу «Ежедневного пророка», — верещит голос, и объектив подмигивает бликами.
Для этой фотографии я оставлю место в коллаже. Думаю, рядом с заметкой о последнем появлении Темного Лорда она будет смотреться замечательно. Мама будет гордиться. И Сьюзи увидит первую полосу, конечно же, взглянет на того, кто сидит посередине, и вспомнит, что этот кто-то — ее однокурсник.
— Ты ведь со Слизерина, верно? — Сьюзи щурится и разглядывает меня, как червя на разделочной доске. — Что тебе нужно?
Я… можно я подарю тебе цветы и проведу по дорожке от замка до домика Хагрида? Мы будем сидеть на опушке Запретного леса и смотреть на верхушки деревьев. Я возьму тебя за руку и коснусь твоих губ, пока никто не видит и…
— Ты не знаешь, что нам задавали по трансфигурации?
Доспехи шевельнулись и захихикали, а может быть, в них просто засел Пивз. В эту секунду я хочу убить полтергейста и разгромить доспехи. Жаль, что Пивз — нежить, а доспехи крепко стоят на постаменте, и я чувствую себя гномом в сравнении с дементором: не вызываю ни страха, ни трепета, ни боли, только смех. И Сьюзи смеется, широко раскрывая рот, обнажая белые зубы, запрокидывая голову назад. Она машет на меня рукой и выдыхает:
— Ох-х, твой братец намного оригинальнее, чем ты. Вчера он предложил подарить мне дементора, перевязанного голубой лентой. Как думаешь, притащит? — у Сьюзи большие глаза и пухлые губы, к которым хочется прикасаться.
Мой братец безумец: мать его ненавидит не потому, что он позорит семью, а потому, что он гораздо умнее всех нас. Он не клеит коллажи из газетных вырезок и не утирает носы своим обидам, а просто хватает дементора за мантию и преподносит в подарочной упаковке. Ненавижу его за это. Моя ненависть превращается в ежа и сворачивается клубком, стоит дотронуться — выставляет иглы.
«Я валяюсь на кровати, у меня нет сил застегнуть штаны после сортира, и мой член, «как острая шпага»… пока что в ножнах, — Сириус ржал и курил в спальне, и запах дыма доносился до моей комнаты. — Чо ты смотришь, а? Так пишут в романах, которые читает эта твоя… Эйвери? Я не помню, братишка, и ты тоже не вспоминай. — Сириус был пьян, он наорал на мать, когда та начала визжать, и заперся у себя. — Эта твоя Эйвери, — брат сплюнул на пол, а я все стоял в дверях. Дверь моей спальни скрипнула. — Шлюшка эта твоя Эйвери.
— Заткнись! — еж выставил иглы и набросился на Сириуса, готовый заколоть до смерти. Он ведь не знал, что Сириус его не боится.
— У-тю-тю, — просюсюкал он. — Наш малыш подтянул штанишки и рвется захватывать мир. — Тошнота поднималась из желудка, горло обожгло, а Сириус лениво приподнялся на локтях и процедил: — Хочешь быть сукиным сыном? Зачем тебе это, глупыш? — схватил палочку и сотворил из воздуха платок. — Ты ведь маменькина радость! — он повязал платок на волосы и пошамкал губами. — Ты же даже снитч поймать не можешь, — Сириус смеялся совсем как Сьюзи, широко раскрыв рот и запрокинув голову. — Правильно, квиддич не для Блэков, ведь короли должны сидеть на трибунах и потешаться, а не гоняться за мячиком.
«Юные звезды спорта»… Как вам заголовок?» — восхищается своей находчивостью фотограф и щелкает затвором еще разок. Я наверняка получился с открытым ртом и глазами-щелочками. Сьюзи скомкает газету и кинет ее в камин, а Уильям поманит ее и поцелует.
— Между прочим, на фотографии и я есть, — якобы обижается Джагсон и с лживой тоской смотрит на зеленоватое пламя.
Он притягивает Сьюзи к себе и целует в пухлые губы, расстегивает ей мантию и сажает себе на колени, опрокидывает на спину. Ее белые бедра мелькают в разрезе юбки, когда Джагсон раздвигает их. Его широкие плечи заслоняют Сьюзи, и я невольно вытягиваю шею, подавляя тошноту. Зачем я в раздевалке, почему задержался, и с какой стати моя палочка завалилась за шкафчик — мне неведомо. Но я слышу сдавленные стоны и не могу закрыть глаза, хотя кто-то (тот, кто стоит за плечом) подсказывает выбираться отсюда, пока эти двое заняты друг другом. Но я же слабак, мне брат много раз это говорил, и Мальсибер, и даже мама намекала. Маме я верю. Мне видны лишь узкие ступни Сьюзи и задница Джагсона, и я тяну шею, как будто она пластилиновая, чтобы увидеть чуть больше. Пальцы сжимают добытую из-за шкафа палочку, пот выступает над губой, и противный пушок, который даже брить рано, намокает. Мокнет под мышками, пот течет по спине, а Сьюзен выдыхает имя Уильяма и не думает обо мне. Скорее всего, она не помнит о моем существовании.
«Никто из нас не осмелится вступить в ряды последователей Темного Лорда, потому что… — мама на мгновение замолчала. — Нельзя покупать наргла в мешке», — она закурила вонючую трубку, и отец поморщился, однако проглотил недовольное «не дыми» и вместо этого вставил:
«Я предпочитаю делать вид, что не знаю о его существовании. Кто он такой и откуда взялся, нам неведомо, — прокряхтел он, разминая плечо, и мама согласно покивала. — Надо обладать недюжинной смелостью, чтобы пойти за ним с завязанными глазами».
«Важно не то, знаешь ты о его существовании или нет, — каркнула мать и постучала себе по лбу. — Важно то, знает ли Темный Лорд о нашем существовании, а он ведь знает — наш древнейший род…»
— А я уже записался, — похвастался Уильям, показываясь из-за шкафа. Весь в пыли, он прошелся по гостиной и уселся напротив отца: — Темный Лорд сказал, что я подаю надежды… Брат меня порекомендовал, и я оправдал ожидания.
Откуда на Гримаулд Плейс Джагсон?
Пальцы меня не слушают и сами расстегивают пуговицу на брюках. Кровь приливает к паху, горячая-горячая, обжигающая, кажется, что сама кровь пульсирует в висках, в подушечках пальцев и бьет в переносицу. Уильям переворачивает хрупкую Сьюзи на живот и ставит на колени, чтобы трахать сзади. Она не сопротивляется, а я дергаюсь, будто это я лежу под Джагсоном; комната вздрагивает, и палочка падает на пол. Уильям резко оборачивается, но ничего не замечает, и я продолжаю наблюдать, не в силах оторваться.
Вспышки фотоаппарата мечутся по раздевалке, будто толпа пухлых волшебников с пышными усами направили на нас объективы фотокамер. «Еще один кадр!» — хором кричат они и щелкают затворами, а стоны Джагсона и Сьюзен забивают комнату от пола до ужина и от обеда до потолка.
Уильям пользуется Сьюзи, моей Сьюзи, у меня под носом. Той Сьюзи, которой я хотел подарить цветы и показать рассвет. Руки сводит судорогой, спина болит, а в висках стучит желание швырнуть Уильяма на пол и превратить в кузнечика. Или в бесчувственный камень, который можно выкинуть в окошко — пусть я потом вылечу из команды, пошло оно все.
— Сукин сын, — шипит Джагсон сквозь зубы и скатывается с дивана, оставляя Сьюзи. — Глянь-ка, кто у нас здесь.
Он хватает меня за шиворот, и кровь, покинув виски, пальцы и переносицу, несется к щекам. Я представляю, как выгляжу: красный, вспотевший, с выпростанным из штанов членом, а Сьюзи, распахнув большие глаза, разглядывает меня, как безделушку на витрине. Бесстыдно шарит по мне взглядом, а я трепыхаюсь, как рыбина на суше, но сделать ничего не могу, и вою от бессилия. Взгляд ее останавливается на моем животе, и она хихикает, прикрыв ладошкой рот:
— Так ты все видел? — ее забавляет мое унижение. — Он теперь всем разнесет, — Сьюзи надувает губы, посмотрев на Уильяма.
— Не разнесет, утю-тю-тю, малыш, — Джагсон хохочет и похлопывает меня по паху, его ладонь сухая и твердая, та, что только что гладила Сьюзи по груди.
Еж катится и бросается на Джагсона, прокалывает иглами, и он падает на пол, а я оказываюсь над ним. Палочка в двух шагах, дотянуться до нее — раз плюнуть, прошептать пару слов еще проще.
— Трусишка, — дразнит Уильям. — Не расстраивайся, Сьюзи больше ломается, а вообще-то она согласна. Или тебе маменька уже подобрала невесту-то?
— Заткнись… сука, — в горле застревает комок из кислой ненависти, сырой злости и пыльного возбуждения. — Завали рот.
— Ты неудачник, Блэк. — спокойно говорит Джагсон, словно это не он валяется на полу, а я. — Везде второй. А хочешь, я поговорю со Сьюзи, и она тебя утешит? Давай его в таком виде в гостиную притащим? Пусть народ повеселится, — он подмигивает Сьюзи и с размаху лупит меня по щиколоткам.
Раздевалка переворачивается вверх дном, и я лечу на пол. Тело, как мешок с костями, сталкивается с деревом, и боль с визгом взлетает под потолок, набрасывается на меня, рвет острыми зубами. Кто-то сильно, мучительно кричит, и лишь спустя пару секунд я понимаю, что это я.
— Пусти! Пусти, Джагсон! — он тащит меня по полу за ноги, брюки сползают, занозы впиваются в плоть, а Сьюзи по-дурацки хихикает. Голая, как будто только что появилась на свет. — Пусти, мудак!
— Не-е-т, сейчас все увидят, чем промышляет отродье Блэков, — скалится тот. И мне уже чудится, как мать орет издалека, сочиняя письмо: «Так опозорить славное, древнейшее семейство Блэков!»
— Отпусти, слышишь, ты! Отпусти!
— То-то братец твой с дружками поржут, — предвкушает урод, бросает меня на холодную землю и принимается стаскивать с меня штаны.
Нетнетнет, только не брат с клоуном Поттером и благочестивым старостой Люпином. Только не это, лучше сразу прибей.
— Задница, как у девки, — кривится Уильям, а Сьюзи, завернувшись в мантию, с любопытством выглядывает из-за двери. — Эй, народ, вы поглядите, кто у нас здесь! — выплевывает он, хотя я точно знаю, что вокруг ни души. Но в тот момент чудится, что на поляне толпы людей, и все с камерами: «Улыбнитесь, мистер Блэк!»
— Отъебись! — звук рвет нить, натянутую между мной и Джагсоном. Уильям замолкает и давится слюной, а я меня подкидывает как на пружинах. Шея у него широкая, жирная, массивная и податливая под моими руками. Мудак хрипит и цепляется за пальцы, превратившиеся из пластилиновых в железные. Морда его краснеет от натуги, наливается, как воздушный шарик алыми чернилами, он сучит ногами по земле и пытается пнуть меня. Удары кулаков обрушиваются комками грязи, а палочка валяется в нескольких дюймах — моя, чужая, не важно. — Сектумсемпра! — это заклятие, накарябанное на корке учебника, въелось в корку мозга, и не отпускало, словно знало, что вскоре пригодится.
По телу Джагсона проходит судорога, и он замирает, подергиваясь. Пальцы разжимаются, палочка падает и катится прямо в лужу крови, в которой он барахтается, похожий на лягушонка. Рука моя дрожит, и все силы уходят на то, чтобы успокоиться.
Мерзлая тишина опутывает меня, Сьюзи, застывшую на месте, и раздевалку, по стене которой ползет ледяная дорожка. Уильям хватает ртом воздух, зажимает раны на груди и животе, но они расползаются по телу как насекомые: стоит прикрыть одну, как тут же появляется другая, разъедает кожу, как гной бубонтюбера.
Агония длится считанные секунды, извращая черты лица; руки и ноги Джагсона выпрямляются, точно в них вставили металлические прутья, спина выгибается, будто кто-то дергает за нужные нитки.
И все. Больше ничего, как будто на кнопку нажали.
Глаза щиплет, когда в них попадает пот. Я вытираю ладони о мантию, оставляя на ней красные разводы.
Теперь меня будут бояться, если, конечно, узнают.
А если узнают, посадят, ведь убийцы же сидят в Азкабане, правда?
Но бояться все равно будут.
Мама не обрадуется, а папа встанет из кресла, выбросит трубку и плюнет на пол. Сириус вбежит в комнату и выкрикнет: «А я говорил! Я предупреждал! Этот ваш Регулус такой же мудак, как и я!»
Джагсон непонимающе смотрит на меня с земли. Глаза ввалились, остались просто две дыры, и сквозь них я вижу, как он думает: «Вот идиот, на шутку повелся. Вокруг-то никого, я же пугнуть хотел, не больше, а он сразу с палочкой бросается. Слабак».
— Сукин сын, — шепчет Сьюзи, кутаясь в мантию.
Пустота в голове. Мозги и мысли вытряхнули в мусорную корзину.
У Сьюзи Эйвери маленькая грудь. Мантия падает на траву, обнажая костлявые ключицы и тонкую шею. Желание дотронуться до груди обжигает руки.
— Сукин сын, — она забывает другие слова, но может повторять то, что говорил Джагсон.
«Она все видела», — намекает сукин сын внутри меня. Палочка валяется в двух шагах.
***
«Мы вверяем Господу Всемогущему брата нашего Уильяма…»
Бумажный замок, сложенный из страниц «Истории магии» едва держался, как на соплях. Я боялся подняться на ноги с колен, чтобы не разорвать его в клочья. Сьюзен стояла рядом с братом, но тот оглядывался по сторонам и потирал левое предплечье. Наверное, гадал, кому не угодил молодой слуга Темного Лорда. Не видел сестру.
Тропинка, ведущая к Большому озеру, сделанная из веревочной закладки, исчезала с виду, а деревья можно было повалить пальцем — при желании.
Я убийца, мне уже можно.
— Ты совсем неправильно убил, сынок, — наставлял крохотный Дамблдор, взмахивая палочкой, чтобы комья земли забросали крышку гроба. — Не так убивать надо. Ради чего ты убил? Подумай!
— Потому что он хотел меня… опозорить. — Наверное. Я не уверен. Мне захотелось его убить.
— Только поэтому? — Дамблдор уставился на меня, сверкая очками-половинками, и я подвинул его палочкой.
Я бы мог сказать, что Темному Лорду нужны смелые слуги, но какой же я смелый? Я вообще не думал про Темного Лорда, Мерлин упаси.
— Чтобы одни люди были бессмертными, должны умирать другие люди, — директор вытер бородой пот со лба и уцепился за краешек моей мантии, чтобы ветром не сдуло.
Вы не поверите, профессор Дамблдор, но я и об этом не мыслил. В момент, когда Джагсон исходил кровью и слюной на земле, я не помышлял ни о славе, ни о бессмертии, ни о будущем. Я вообще не думал, потому что нечем было думать. Наверное, стоило поразмышлять о своем поступке, но у меня не осталось сил и времени, простите.
— У тебя еще будет возможность, малыш, много возможностей, — запыхавшийся фотограф сделал снимок и опустил фотоаппарат. — Ведь существует еще и вторая полоса газеты.
— Говорите проще, пожалуйста, — голова разламывалась на части, и обломки падали, туда, где уже лежали обрывки картонного замка. — И я не малыш.
К гробу потянулись люди, чтобы попрощаться с погибшим.
— Молодые люди, сюда-сюда, — засуетился господин, держа нас под прицелом фотокамеры. Сюда проходите, — и к гробу подталкивал. — Самые высокие во второй ряд, а те, что пониже — прямо перед гробом садитесь. И улыбайтесь! Вы же не на похоро… Все равно улыбайтесь! — хихикнул он прямо как Сьюзи. Про Сьюзи все забыли, даже ее брат. Странно, что я ее видел, впрочем, не удивлюсь, если она будет преследовать меня и смотреть огромными глазами. — Фотография пойдет на первую полову, и вы все получите по экземпляру, сможете вклеить в памятные альбомы…
— Обязательно это делать… сейчас? — меланхолично поинтересовался Дамблдор, теребя бороду.
— Нам нужна вся команда, — насупившись, отчеканил господин, раздув усы. — Время не ждет, редактор нервничает! Сделаем вид, что капитан жив. Видите, он почти улыбается!
Я не заметил, чтобы Джагсон улыбался, он умел только скалиться.
Вспышка осветила бумажные цветы, крышку гроба и бледное, почти призрачное лицо Сьюзен — в клеточку, вырезанное из маггловской тетрадки. Фотограф щелкнул затвором, делая вид, что все живы.
Ну, раз все живы, можно считать, что я не убивал. Разве только пытался.
-
-
05.01.2012 в 01:17-
-
05.01.2012 в 21:19Но... даже не знаю как сказать...все время такое ощущение как будто описываются не реальные события, а бред или кошмарный сон. Я понимаю, что, скорее всего, так и было задумано. Но прием здесь перевесил сам себя: "сонный" эффект настолько удался, что возникают сомнения, подходит ли фик под тему, то есть он их правда убил или все это ему только кажется? Поверить, что так все могло произойти у Регулуса Блэка в канонной реальности, практически невозможно...
Ну, если убийства и правда были... 10/8... а если нет, тогда наоборот, в смысле, баллы.
-
-
06.01.2012 в 09:39Стиль, конечно, замечательный; ощущение перепутанности сна и воспоминаний в утреннем дурмане, и напряжение переданы очень точно.
Не верю, что канонный Регулус мог вот так убить двух сокурсников. Даже если убийство Джагсона можно списать на аффект, то убийство Сьюзи было совершено из эгоистических побуждений, а в каноне Регулус эгоистом не был.
Насчет раскрытия темы, - вообще-то конкурс посвящен Первой Магической, и хотелось бы в фиках видеть больше отражения тех реалий. Эта история точно так же могла случится и во времена учебы ТР, и во времена учебы ГП, и даже в 2080 году.
-
-
07.01.2012 в 22:59-
-
23.01.2012 в 11:56-
-
27.01.2012 в 08:10-
-
28.01.2012 в 13:44подросток есть, и путанные его мысли, сомнения и кошмары тоже есть. Ну и вроде как самое главное. Я вообще не очень люблю такие вещи, но у вас такой Регулус получился. Настоящий подросток. Как все в голове путается любовь, обида, амбиции, планы. Хочу думать, что никого он не убил, он же хороший, мы все знаем.
-
-
30.01.2012 в 13:59Это лучшее место в фике.
10/7
-
-
31.01.2012 в 09:43Сюрреалистично.
-
-
31.01.2012 в 13:26-
-
31.01.2012 в 13:43