[House of York]

Название: Иллюстрация к фику

«Репортаж»

www.diary.ru/~wars-of-the-roses/p170897266.htm
Автор: House of York
Тип: Джен
Тема: экшн
Рейтинг: PG-13
Персонажи: НМП, братья Прюэтты
Техника: акварель, линер
Тема задания: Иллюстрация - вне конкурса
Дисклеймер: все принадлежит Дж. Роулинг, мы только играем
Саммари: «Я все разглядывал этого типа. Необычность... в чем она? Ах блин! Одежда! Как у американского гангстера тридцатых. Даже шляпа... Это точно спецслужбы?
– Кто вы такой? – спросил я. – И как попали ко мне в номер? Вас Макс впустил?
– Это не суть важно, – ответил он и снял шляпу. Видимо, она ему мешала.
И тут я его узнал». (Глава 3)
Предупреждение: Рисунок выполнен на командный конкурс «Война Роз»

@темы: светлые, арт, внеконкурсный материал

---

[House of York]

Название: Шаг за шагом, день за днем
Автор: House of York
Бета: House of York
Тип: гет
Рейтинг: R
Персонажи: ЛЭ/СБ, ЛП/ДжП
Жанр: романс, флафф
Размер: мини
Дисклеймер: все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: юные девушки думают не о благе страны и глобальных проблемах. Это прерогатива седовласых старцев. Взрослея, женщины тоже могут думать совершенно о другом.
Тема задания: Фик написан на тему «Рассказ о причинах, по которым люди решают вступить в подпольную организацию»
Предупреждение: героибыникогда!
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

19 июня 1976

Мне очень жаль, что так получилось. Но к этому всё шло.

Вода потихоньку остывала. Ванна была коротка, и Лили закинула ноги на край, расслаблено вытянув аккуратные, с высоким подъемом ступни. На запотевшем зеркале проявилось смеющееся сердечко, наверное, Джеймс нарисовал, а она и не заметила. Лили держала руки над водой бережно и немного торжественно, как маггловский хирург. Она очень не любила, когда кончики пальцев сморщиваются, тогда прикосновения становятся неприятны, как будто током бьет, и хочется, как в детстве, постоянно слюнявить ладони.
А вот красную потертую тетрадку Лили держала небрежно, двумя пальцами, и та опасно наклонилась. Вот-вот коснётся воды. Видимо, и касалась не раз: обложка покоробилась, чернила кое-где на листах расплылись. Лили глубоко вздохнула, перечитала запись ещё раз и перевернула страницу.

3 сентября 1976

Очень забавно, как по-разному все реагируют на моё курение. Тунья злится и обещает нажаловаться маме, но молчит. Билл смеётся и говорит, что я свой парень. Билла можно не учитывать: он сам дымит как паровоз, и видимся мы с ним только на каникулах. Интересно, что сказал бы Северус? А, неважно. Поттер смешной. Он так радуется, когда я обращаю на него внимание, что не замечает, курю я или нет.
Сириус вчера подошел, отобрал сигарету и потушил об ладонь. Спросил: «Будешь ещё курить?»
Не знаю, как реагировать.

Стоило только вспомнить, и покурить, прямо сейчас, немедленно, захотелось просто дьявольски. Хотя давно бросила. Вот ведь дурная привычка, и вредно, и зависимость (Лили больше всего на свете ненавидела быть зависимой), а рот тут же наполнился слюной, внутри привычно потянуло, пустота, которую надо заполнить. Но курить нельзя ни в коем случае, и есть шоколад нельзя, и пить горячий крепкий кофе... По-хорошему, и в ванной лежать не стоило, но так захотелось, пока спит Гарри, побыть одной, расслабиться. Позволить себе маленькую радость. Поспать, в конце концов, прямо здесь, в ванне. Но это тоже было нельзя, иначе она не услышит, как проснется малыш, ванная далеко от детской, а в итоге опять придется чинить кучу всего. Это не ребенок, а какой-то полтергейст, даром, что мама Джеймса уверяла: у всех маленьких магов такое, особенно, когда зубки режутся. Но Гарри ─ это нечто. Как-то раз она крепко уснула, так он окно разбил и карниз обрушил. С другой стороны, подумаешь, обычное Репаро ─ и порядок, но всё равно непривычно.
Представилась сигарета, её можно было бы устроить вон там, в пустой мыльнице, и прикурить от палочки, только палочка далеко, пришлось бы вставать, тянуться к тумбочке... Лили снова вздохнула: в воздухе явственно запахло дымом. Прислушалась. Нет, вроде всё тихо. Спит.
Она отбросила со лба потемневшую влажную прядь и снова перевернула страницу.

12 сентября 1976

Терпеть не могу, когда на меня давят! Какое его собачье дело, курю я или не курю? Я решаю сама! Захочу, и брошу! А теперь нарочно буду продолжать. Тоже мне, звезда Хогвартса, красавчик фигов, нашел перед кем рисоваться!
От Люпина никакого толку. Ничего он со своими дружками не может сделать, ни-че-гошеньки. Пустышка.
А ожоги он не заживляет. Так и ходит с ранками. Идиот.

Лили негромко фыркнула и дёрнула рукой. Дневник плюхнулся в воду. Она подхватила его, отряхнула небрежным жестом, капли застучали по полу. Вода почти совсем остыла, надо бы немного добавить теплой. Пальцами ноги Лили вытащила пробку. Сейчас ещё повернуть вентиль горячего крана... Вот так. Блаженно вытянувшись, Лили бросила тетрадку на пол и закрыла глаза.
Через минуту она поморщилась, приподнялась, опершись о край, и снова взяла дневник.

14 сентября 1976

Сегодня Мэри вернулась из лазарета. Боялась, что отправят в Мунго, но обошлось. Говорит, что до сих пор пытается избавиться от кое-каких последствий. Ей трудно, и так жалко ее. Какой кошмар, ведь и я могла очутиться на ее месте, и я бы... Нет, не хочу писать про это.
Северус больше не приходит. Поттер счастлив и еще больше передо мной выделывается. Он всегда выделывается, видеть этого не могу.
А Сириус снова недоволен. Я же знаю.

Вот действительно, хватит это читать. Лили нахмурилась, но дневник не закрыла. Такое время тяжелое, хорошо еще, что она не рассказала ничего своим родителям, те бы сейчас места себе не находили от волнения. Пусть думают, что всё хорошо. Зачем им знать? Война, убийства, их дочь в постоянной опасности, тут любой с ума сойдет, а мама такая нервная, с сердцем плохо, давление, и папа сдал совсем... Ещё и Дамблдор как-то странно на неё посматривает в последнее время, один раз даже вроде бы хотел о чём-то рассказать, видимо, важном, но перевел разговор. Лили теперь не знала, волноваться ей или нет, а лезть с расспросами как-то неудобно, и вообще, если бы это было действительно важно, Дамблдор точно бы всё рассказал, и сразу же. Он не стал бы от нее скрывать ничего такого, что могло бы навредить им и Гарри. Ни за что бы не стал.
И какой чёрт ее дёрнул сейчас это всё перечитывать? Думать надо совершенно о другом.
Она перевернула сразу несколько страниц.

9 октября 1976

Такого смешного пса встретила в Хогсмиде, он явно чей-то, черный, лохматый и классный! Дает лапу, улыбается. И глаза умные! Жаль, что нам нельзя заводить собак. Кошек можно, даже жаб можно, а собак нельзя, так обидно. Они преданные, верные и тоже могут приносить газеты, как совы.
Почему весь вечер Поттер на меня так странно смотрел? Ему собаки, что ли, не нравятся? Ни за что не поверю.

Дверь тихонько скрипнула, Лили, словно очнувшись от глубокого сна, резко вскинула голову. Но это был всего лишь их кот, Флаффи, который решил проверить, чем же занимается хозяйка. Как всегда, он вспрыгнул на тумбочку и с глубоким отвращением поглядел на Лили, лежащую в ванне. На мордочке было написано все, что он думает об этих сумасшедших людях, которые сами, по доброй воле лезут в воду. Нет чтобы умываться языком, как порядочные коты.
Лили засмеялась. Флаффи оскорблённо повел ушами и зажмурился. Интересно, о чём мог бы рассказать кот, если бы умел говорить? По собакам сразу видно, а вот коты... Они прирожденные окклюменты.
Флаффи спрыгнул с тумбочки, брезгливо дёрнул передней лапой и ушёл. Пушистый хвост мелькнул в дверях и исчез.
Гарри спит, иначе кот не пришел бы. Флаффи умный. Значит, можно немного полежать. Только вот из открытой двери тянуло холодком, зима всё-таки, но вставать ужасно не хотелось. Лили глубже погрузилась в теплую воду. Ещё две страницы.

28 октября 1976

Ах он мерзавец! Мерзавец!
*несколько густо зачеркнутых строчек*
Он пользовался тем, что я не знаю! Анимаг! Он же анимаг! Отличная маскировка ─ почеши животик собачке, как же!
Никогда больше ему не позволю прикоснуться к себе, ни за что!

Лили поморщилась. Столько лет прошло с тех пор... А, нет, всего три года. Как будто вчера, а ведь настолько всё изменилось, и она изменилась, и сейчас читает это вроде и не о себе, а о какой-то чужой, глупой девочке, которая угощала симпатичного пса печеньем и разрешала лизать себе руки. А потом вдруг узнала, что ее разыгрывали. По крайней мере, она так думала тогда, и та обида, смешанная с разочарованием и странной дрожью в коленках, теперь кажется далекой и смешной. Особенно на фоне того, что творится сейчас. Лили усмехнулась. А ведь Сириусу тогда попало от неё, ещё как попало. Он так и не признался, кто его заклял, мадам Помфри держала его в лазарете три дня. Джеймс потом, когда она уже носила Гарри, выспрашивал, из-за чего она так плохо относилась к Сириусу на шестом курсе. Лили тогда ответила расплывчато, и всё же прекрасно, что мужчины такие иногда недогадливые, иначе сейчас было бы неловко. Это всё в прошлом.

31 октября 1976

Какая же я дура.
Нет, правда. Он снова попытался меня поцеловать, ну как тогда, в лесу, а я вырвалась и дала ему пощёчину.
Сейчас сижу в спальне и думаю: почему? Потому что он красавчик и думает, что ему всё позволено, все девчонки кругом обязаны вешаться ему на шею, только свистни? Так ведь он постоянно с Поттером ходит, а на девчонок ─ ноль внимания. Почему я?
Не нужно врать себе, всё равно никто не прочтет, ведь я хотела, чтобы он это сделал, даже тогда, в лесу, когда он вдруг обернулся человеком. Как в сказке, заколдованный принц. Нет, это глупо. Правильно, что я убежала. Надо было его снова заклясть, но я не смогла.
Вот сейчас сижу, пишу, и всё внутри переворачивается.
А вдруг он обидится и больше не будет пытаться?
Всё равно, всё равно, всё равно!!!

Вода совсем остыла, Лили зябко поёжилась. Всё-таки стоит запереть дверь. Надо вылезать из ванны. Шлёпая мокрыми ступнями и оставляя за собой капли воды, Лили подошла к двери. Тихо. Гарри спит. Зелье Батильды отлично помогло, и кто бы сказал, что старая колдунья еще помнит рецепты для самых маленьких? То животик, то зубки. Магам ужасно повезло, Тунья очень мучается, у её сына тоже зубки, тоже колики, но ничего особо не помогает. Укропная водичка, какие-то дурацкие мази для дёсен, а её Дадли всё равно рыдает ночи напролет. А вот у Гарри дёсны сразу болеть перестали после зелья. Давно он так спокойно и хорошо не спал. Как тихо дома... Джеймс у Дамблдора, а может, уже освободился, хотя кто знает, куда он отправился? Лучше не думать об этом, потому что сидеть дома и постоянно беспокоиться о муже, когда нельзя ничем помочь, только ждать, невыносимо. Она это всё затеяла, она первой узнала об Ордене и вступила в него раньше ребят, а теперь застряла здесь, с сыном. Еще пара месяцев, и можно будет просить Батильду посидеть с Гарри, но это так долго...
Лили осторожно прикрыла дверь, посмотрелась в зеркало. Лицо раскраснелось, волосы влажные и совсем потемнели. Она завернулась в большое пушистое полотенце и присела на край ванны, подобрала с пола тетрадку и наугад открыла. Запись была необычно длинной, на полторы страницы.

20 декабря 1976

Скоро Рождество, на улице снежит, в спальне прохладно, а мне тепло-тепло, хотя я знаю...
У него нет любви в глазах, я всё это выдумала, надо быть честной, но хочется зажмуриться и вообразить, что всё так, как я себе представляю. Второй раз было настолько хорошо, до сих пор в голове карусель, а ноги ватные. И тепло. Совсем, как будто в животе печка. Я влюбилась? Никогда раньше со мной такого не случалось... Девчонки хихикают, заразы, пришлось задернуть полог и спрятаться от них. Они завидуют, конечно. Мэри вчера спросила, буду ли я и дальше менять ухажёров как перчатки? Сначала Северус, потом Сириус... И убежала, когда я достала палочку.
Никогда не думала, что первый раз будет таким. Теперь я могу писать об этом, я наложила на дневник заклятье, никто, кроме меня, не прочтёт. Для остальных в тетрадке рисунки. Как будто я учусь рисовать. Некоторые хвалят.
Да, мне сначала не понравилось, было немного больно, хотя я читала, что это всегда так, потом будет лучше. Ох, ну и как писать о таком? Просто надо запомнить, ведь я сама его выбрала, сама решила, что разрешу, а он как будто всё знал. Делал всё так медленно, а как только понимал, что я пугаюсь, улыбался и начинал целовать мне запястье, прямо под ладонью, у меня сразу голова шла кругом. Ещё осенью он, когда был собакой, понял, что мне это нравится. Тогда он лизал мне руку, а через мгновение стал собой и поцеловал.
А ещё он щекотал меня под коленкой. Я ужасно боюсь щекотки, обычно сразу отталкиваю, а тут... И смешно, и приятно, а потом я вдруг поняла, что он давно расстегнул пуговицы на моей блузке.
Тогда я очень боялась, что нас кто-нибудь застукает. Так глупо. Он сказал, что в эту комнату никто не сможет войти, пока мы там. У него такие странные глаза. Мне почему-то страшно писать его имя в дневнике. Чувствую себя поглупевшей. Неужели это всегда так, если любишь кого-то?
А еще мне много чего хочется. Хочу, чтобы он ластился ко мне и лизал пальцы ног, а я гладила его и ерошила шерсть. И чтобы он тыкался носом под коленку. И... Ох, как это всё неприлично, хорошо, что читать буду только я, иначе бы сгорела со стыда. Неприлично, а как подумаю об этом, сразу становится жарко и тянет облизнуть губы. Хочется ещё. С ума сойти, как приятно!
Я бросила курить и поправилась, а он сказал, что это красиво, что так и надо. А глаза холодные.
Или мне только кажется?

Лили крепко зажмурилась. Она прекрасно помнила, что там написано дальше, лицо горело, и какой чёрт дернул её перечитать это снова? Давно пора сжечь эту тетрадку. У неё всё по-другому, она замужем, любит Джеймса, а ведь ему было бы больно, если бы он узнал. Он любит её, всегда любил, а она вела себя как идиотка.
И ведь рассказать некому. Есть такие вещи, которые даже самой себе высказать страшно. Но она должна бороться и побеждать страх, ведь достаточно позволить ему один раз одолеть, и всё ─ он навсегда останется рядом. Именно потому она сейчас не захлопнула дневник, а перевернула ещё несколько страниц. Одна из последних записей.

8 мая 1977

Я никому об этом не буду рассказывать. Я сама виновата, я всё видела, всё знала, просто закрыла глаза, пусть будет, как будет.
Надо всё забыть. Алиса сразу после экзаменов выходит замуж, за Фрэнка, конечно. Мне ещё год учиться, а они будут вместе. Я ужасно ей завидую, это плохо, так нельзя. Она счастлива. Мы на днях долго говорили, и мне не хотелось рассказывать ничего, болтали о политике, это самая лучшая вещь, если не хочется о личном. Я тогда сказала, что готова делать что угодно, лишь бы остановить эту заразу, фашизм, насилие, а Алиса очень серьезно спросила, правда ли?
А ведь правда. Я давно об этом думала. Просто сейчас я ничем не связана, я свободна, полностью. Свободна выбирать и решать.
Алиса рассказала мне об Ордене. Им очень нужен тот, кто будет варить зелья. Только мне ждать еще год, и надо быть готовой, нужно больше практики. Эх, будь я немного старше!
Как это Поттер не видит, кого по-настоящему любит С.? Сейчас, когда он ушёл из дома и живёт у его родителей?

Нужно обуться, потому что ноги замёрзли, плитка на полу такая холодная. Тапочки... Лили поджала ноги, взяла с тумбочки палочку, небрежно взмахнула. И засмеялась: в дверь что-то глухо стукнуло, конечно же, она забыла её открыть.
Тапочки, такие теплые и мягкие, лежали у порога. Лили обулась, но привычная тревога... нет, даже не тревога, а так, предчувствие, легко кольнуло под сердце. Она подняла голову и услышала тихий, еще сонный плач. Гарри проснулся. Лили никак не могла понять, беспокоится она потому, что слышит плач раньше, и только потом понимает, что услышала, или это действительно магия, материнская, когда чувствуешь ребёнка, как саму себя.
Она разжала пальцы, и тетрадка упала. Лили небрежно отбросила со лба влажные волосы и направилась к лестнице.
В этот момент хлопнула входная дверь.
─ Привет! ─ радостно выкрикнул Джеймс, отряхивая с волос снежинки. ─ Я пришёл!
─ А я бегу наверх, Гарри проснулся, ─ отозвалась Лили. ─ Идём?
─ Идём! ─ Джеймс сбросил мантию и пошёл следом. ─ Ты же знаешь: куда ты, туда и я. Всегда это тебе говорил, говорю и буду говорить.
─ Я помню, ─ Лили вдруг остановилась и обняла его, счастливо улыбаясь. ─ Всегда помню.
Ведь так и вышло, потом, на седьмом курсе, и после Хогвартса, когда Лили по приглашению Алисы попала в Орден. Куда она ─ туда и Джеймс. Он всегда рядом. Хорошо ей или плохо, грустно или радостно...

Раздался грохот и громкий рёв.
─ Опять карниз, ─ обреченно вздохнул Джеймс.
И они, не сговариваясь, побежали наверх.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Тот, кто не предаст
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: БК-мл., РБ, ЛВ
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари:
– Зачем мы это делаем, Барти? – сказал Регулус в тот вечер на исходе второй бутылки огневиски, глядя на меня совершенно трезвыми глазами.
– Чтобы править миром, Рег, – ответил я.
Тема задания: «Рассказ о причинах, по которым люди решают вступить в подпольную организацию»
Предупреждение: в фике допущены некоторые вольности с фактами канона – Барти Крауч-мл. является ровесником Регулуса Блэка, а дом номер 12 на площади Гриммо называется Блэк-холл.
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз»
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"


* * *

– Барти, если ты хоть что-нибудь про него знаешь, скажи нам, – говорит миссис Блэк. Делает паузу, отводит взгляд. Потом заглядывает мне в глаза и добавляет: – Пожалуйста… – и отворачивается.

Она хорошо держится, старается изо всех сил, ее выдают только едва заметные нотки в голосе. Просто я знаю эту интонацию. Мерлин, как же хорошо я ее знаю. Такое жалкое собачье поскуливание, от которого сводит зубы. Слыша его, сразу понимаешь: перед тобой проигравший. Лузер. Домашние эльфы говорят именно так, поэтому я когда-то и обратил внимание: временами речь моей матери – достопочтенной миссис Крауч – звучала точь-в-точь как речь Винки. Миссис Блэк до такого, как моя мать, не опускается, но того, что я слышу, мне вполне достаточно.

Она уже раскололась. Уже показала, что уязвима. Если бы мне хоть что-то от нее было надо, я бы сейчас мог из нее веревки вить.

Только мне ничего не надо. Мне просто противно и хочется побыстрее отсюда свалить. Потому, что я понимаю: гордая миссис Блэк из Блэк-холла – подделка. Дешевка.

Отец бы сказал: «Она меня разочаровала». «Разочаровала», понимаете? Хороший эвфемизм. «Барти, ты меня разочаровал», – говорил он по любому поводу, и пока я не пошел в Хогвартс, эти слова были главным кошмаром моей жизни.

Я предпочитаю обходиться без эвфемизмов. «Разочаровал» на самом деле значит «предал». Рано или поздно тебя предают все.

Люди обожают прикидываться теми, кем не являются.
Смелыми. Или умными. Или богатыми. Или чистокровными.
Прикидываться, что всё знают. Или что страшно круты.
Что хотят тебе добра.
Или что любят тебя.

А потом, рано или поздно, ты понимаешь, что это не так, и становится мерзко. Тебя обманули или пытались обмануть. Обвели вокруг пальца. Предали. А тот, кто готов мириться с предательством, – слабак и неудачник.

Когда я изложил эту теорию Регулусу, он сказал, что я ненормальный. Что, мол, совсем не все притворяются, а то, о чем я говорю, – еще не предательство. Мы так ни до чего и не договорились.

Тогда я не обратил на его слова особого внимания – Рег всегда был идеалистом, и мы с ним часто спорили до хрипоты на всякие умные темы. Теперь я понимаю, что это был первый звоночек. Он защищал лицемеров и предателей потому, что сам был таким. Тоже прикидывался тем, кем на самом деле не являлся.

И так всегда, понимаете. Почти всегда. За одним исключением, о котором позже.


* * *

…Когда я был маленьким, я считал отца живым воплощением Мерлина и основателей Хогвартса в одном лице. Если бы он меня хоть раз похвалил, я бы, наверное, описался от счастья. Но что бы и как бы я ни делал – все было бесполезно. Если у меня не получалось, я был неудачником: «Барти, ты меня разочаровал». Если получалось, этого было мало: «Главное – не останавливаться на достигнутом». Мерлин, я слышал это столько раз, что стоит мне закрыть глаза – и у меня в ушах звучит его голос. И меня от него тошнит.

Знаете, как у нас проходили семейные обеды?

Мы с матерью сидели и молчали. А он говорил. Вместо нас там могли сидеть два тролля с щебенкой вместо мозгов или вообще две деревянные чурки – он бы не заметил, потому что вообще ничего не замечал в такие моменты, кроме звука собственного охрененного голоса. «Борьба с коррупцией», «обеспечение законности», «противодействие чистокровному экстремизму» – и прочее, прочее, прочее… На нас ему было плевать, мы были даже не статистами – мы были зрителями в этом театре одного актера. Впрочем, нет – мать, видимо, была рабочим сцены. Она всю жизнь убила на то, чтобы его шоу шло без помех.

Однажды, когда мне было четырнадцать, я спросил ее, почему она от него не уходит.

Это был день ее рождения, о котором отец, как всегда, забыл. Ах нет, забывал он только в половине случаев, еще в половине он просто «был очень занят на работе». Я не помню, как было в тот раз. Помню только, что Винки приготовила праздничный ужин, а мы ждали и ждали отца, и мне уже до смерти хотелось жрать, но мать все говорила: «Ну давай подождем папу, он же скоро придет…» В конце концов она все-таки распорядилась подавать ужин, но сама вышла к столу с покрасневшими глазами, и хотя я был голоден, как мантикора, эта чертова пересушенная индейка встала у меня поперек горла.

– Почему ты от него не уходишь? – спросил я. Я знал, что не должен этого говорить, но у меня лопнуло терпение.

Мать заморгала и улыбнулась как-то криво и жалко, и я почувствовал, что кишки у меня в животе завязываются в узел. Больше всего мне хотелось шарахнуть по столу Бомбардо.

– Что ты такое говоришь, Барти! Ты же знаешь, папа много работает…

– Он всю жизнь работает! – заорал я. – Какого хрена он работает в твой день рождения? Какого хрена ты сидишь тут весь день и ждешь, когда он соизволит прийти? Почему у тебя нет подруг? Почему у тебя нет своей жизни? – Мать заморгала еще сильнее. Мне надо было остановиться, но я уже не мог. – Ему на нас насрать, неужели ты до сих пор не поняла? На тебя, на меня… Почему ты не видишь, что он просто самовлюбленный козел?

Кажется, мать аппарировала, потому что она оказалась возле меня в один момент. Она ударила меня со всего размаху – щека потом горела весь вечер. Ни до, ни после она меня никогда даже пальцем не трогала.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Глаза у нее были совершенно безумные – она глядела на меня с таким ужасом, будто по меньшей мере раскроила мне череп и теперь я валялся в крови у ее ног.

Потом она потянулась ко мне – рука тряслась, как у пьяной.

– Барти! – сказала она с той самой интонацией.

Я развернулся и бросился к себе наверх – только успел услышать, как в камине полыхнуло пламя. Его превосходительство господин глава департамента все-таки почтил супругу своим присутствием раньше, чем наступила полночь.

По-моему, именно тогда я понял, что я ее ненавижу. Что я их обоих ненавижу. Понимаете, до этого я думал, что она терпит все – равнодушие отца, его занудство, его вспышки плохого настроения – потому, что просто боится его, или боится, что, уйдя от него, останется без денег, или еще что-нибудь в этом роде… Думал, что вот я стану взрослым – и спасу ее, вытащу из этого болота, и мы будем жить совсем по-другому. А тут я понял – честное слово, по-моему, для моих тогдашних четырнадцати лет это было неплохое умозаключение – что она мирится со всем не из страха, а потому, что сама этого хочет. Что ей в кайф перед ним пресмыкаться, понимаете? Это я вижу, что он – лицемерный, надутый, холодный ублюдок, а она готова всю жизнь заглядывать ему в рот и при этом счастлива до поросячьего визга. И ей не нужно никакой своей жизни, никакой независимости, никакой, к боггарту, свободы выбора, о которых нам в школе твердит Дамблдор.
И, главное, на хрен не нужно, чтобы я ее спасал.

И кто скажет мне, что это не предательство – пусть катится к чертовой бабушке.

…А потом, знаете, я еще немного пораскинул мозгами – и понял, что таких людей, как моя мать, в мире до хрена.


* * *

И хватит о матери.
После того раза я никогда не оставался дома на день ее рождения – слава Мерлину, у меня уже были дела поинтереснее.

Что касается отца… о-о-о, это совсем другой разговор.

Даже после того, как я окончательно понял, он никогда не будет мной доволен, я еще некоторое время питал иллюзии относительно его самого. Я думал, что это я – ничтожество и лузер, понимаете? Я, а не он. К тому моменту, как я пошел в Хогвартс, моя голова была набита отцовскими рассуждениями, а сам я твердо стоял на пути к тому, чтобы стать полноценным задротом.

И тут на сцене появляется Регулус Блэк.

Понимаете, я знал его с незапамятных времен и всегда – всегда, блин! – он казался мне нереально крутым. Мы с ним какие-то десятиюродные братья – моя бабка из Блэков; так что, когда мы еще под стол пешком ходили, моя мать часто ездила в гости к его матери, и пока они распивали чаи, мы играли в поход к Фонтану удачи, или в основание Хогвартса, или во что-нибудь типа того.

Если бы вы побывали дома сначала у нас, а потом у Блэков, вы бы поняли, о чем я сейчас скажу.
У нас все было правильно и скучно до зубной боли, а Блэк-холл походил на огромную коробку с игрушками… с довольно странными игрушками, скажем прямо, но от этого было еще интереснее. Головы домашних эльфов на стенах корчили рожи, на чердаке жила крепко спевшаяся компания упырей, а старший брат Рега утверждал, что где-то прячется еще и боггарт, но, думаю, он врал. Кроме того, в комнатах было полным-полно всяких удивительных и опасных – реально опасных! – штуковин: музыкальных шкатулок, которые погружали в летаргический сон; щипцов для орехов, которые норовили откусить пальцы; кубков, сделанных из настоящих человеческих черепов и так далее. Разумеется, трогать все это строго запрещалось, и, разумеется, мы все равно трогали и регулярно огребали за это.

Когда нам было лет по семь, наши родители поссорились – точнее, мой отец поссорился с его родителями, и Рега я больше не видел до самого Хогвартса. Блэки, по мнению отца, были недостаточно благонадежны. Тирады против чистокровных волшебников, чьи извращенные понятия о фамильной чести толкают их на путь поддержки радикальных идей и попустительства преступной деятельности, звучали у нас за столом регулярно. Впрочем, по мнению отца, у половины Слизерина родители были недостаточно благонадежны. Если бы я к середине первого курса не обзавелся собственной головой на плечах, мне предстояло бы провести все семь лет в виде мебели в углу слизеринской гостиной.

Да, я собирался про Регулуса.

Грязнокровок в Слизерине не водится, да и нищебродов мало, но даже там – есть Блэки, а есть все остальные. У Регулуса был фирменный аристократический взгляд, который говорил: «Вы все – дерьмо». У его матери точно такой же, и у миссис Лестрандж, и даже у его дебила-брата. Когда я был гораздо младше и глупее, я, не поверите, пытался изобразить этот взгляд перед зеркалом. Бесполезно. То, что получалось у меня, в максимальном приближении гласило: «Умрите, суки!» А это совсем другое дело.

Понимаете, эта сволочь выросла в полной уверенности, что ему все можно. Ему не то что не приходило в голову в этом сомневаться… Он даже мысли не мог допустить, что кто-то может допустить такую мысль. Когда мы были на первом курсе и моя голова еще была полна той ересью, которую в нее вбивали дома, я загнул ему что-то про то, как нехорошо глумиться над грязнокровками. Он посмотрел на меня тем самым фирменным взглядом и спросил: «Почему?»

И, знаете, он спросил так, что я не нашел, что ответить.


* * *

Нам было по пятнадцать лет, мы сидели в Запретном лесу, курили маггловские сигареты и философствовали.

– Если бы ты мог поговорить по душам с любым человеком, живым или мертвым, кого бы ты выбрал? – спросил я.

– Урика Странного, – ответил Регулус. – По крайней мере, поржали бы.

Некоторое время мы перебирали самые дикие кандидатуры. Потом мне надоело. Рег сразу это заметил – он всегда замечал такие штуки.

– Ну ладно, если серьезно… я не знаю. С Монтегью Найтли, пожалуй. Я не шучу! – быстро сказал он. В то время Регулус – помимо своего обязательного квиддича – до странности увлекался волшебными шахматами. – А ты?

Я знал свой ответ, но еще раз мысленно взвесил его, прежде чем произнести вслух.

– С Сам-знаешь-кем.

Пару секунд Рег молчал. Потом спросил:

– И зачем тебе?

– Хочу разобраться… настоящий ли он. – По лицу Регулуса было видно, что он ни хрена не понимает, и меня это так зацепило, что я вытащил кое-что из самой глубины своей… не побоюсь этого слова – души. – Помнишь, я тебе говорил, что все притворяются? Весь мир из кожи вон лезет, чтобы что-то из себя изобразить. Посмотри на моего отца. Посмотри на Дамблдора. Посмотри… да на кого угодно. Думаешь, они на самом деле такие? Не верю. Одни стараются казаться лучше, чем они есть, другие – хуже. Мне интересно, действительно ли Сам-знаешь-кто такой, как о нем говорят. Или он тоже – подделка. А тебе – тебе разве было бы не интересно его увидеть?

Регулус медленно затянулся, потом так же медленно выпустил дым. Я хорошо его знал и сразу понял, что меня ждет бомба.

– Я уже видел.

Я старательно изобразил на лице невозмутимость, но он меня тоже знал хорошо, поэтому рожа у него стала страшно довольная. Ну да, а фигли я хотел – это ведь Блэки. Кроме того, Регулус уже как-то проболтался, что миссис Блэк училась с Сами-знаете-кем на одном курсе в Хогвартсе, а про миссис Лестрандж давно ходили слухи, что она у Сами-знаете-кого правая рука. Мне пришлось вдохнуть и выдохнуть, прежде чем я смог спросить максимально небрежным тоном:

– И какой он?

– Он… – Регулус, кажется, нарочно тянул с ответом. – Он очень крут.

И больше я так ничего и не смог от него добиться.


* * *

Моя мечта наконец сбылась, когда мы окончили Хогвартс. За это я тоже должен благодарить Регулуса, потому что без него хрен бы меня кто пригласил на прием в Малфой-мэнор.

– Позвольте мне представить вам нашего друга, милорд. Барти Крауч-младший, – сказал Малфой. – В отличие от своего отца…

Сами-знаете-кто сделал едва заметный жест, и Малфой умолк. Я не поворачивался к нему, но плечом почувствовал, что он будто уменьшился в размере. Лорд посмотрел мне прямо в глаза, и... Я не знаю, как это правильно объяснить – я почувствовал, что меня взяли и аккуратно разобрали, как модельку из конструктора, а потом собрали обратно, и все это быстрее, чем нормальный человек сумел бы произнести «Легилеменс!» Я даже не успел понять, что я об этом думаю. Просто выпал из реальности.

Я вспомнил, что говорил Регулус: «Возможно, он захочет тебя просканировать. Он часто так делает», – и сразу понял, что это воспоминание Лорд прочитал тоже, одновременно с тем, как оно всплыло у меня в мозгу. Он слегка усмехнулся.

Глаза у него были совсем не черные, как я когда-то себе воображал, а карие, цвета чая, и почему-то с красными бликами – прозрачные, но совершенно непроницаемые.

Потом внутри этих глаз будто закрылась дверь – и я выдохнул. Модельку поставили обратно на полку.

– Барти Крауч, – сказал он, протягивая мне руку. Я физически ощутил точку, которую он поставил после моей фамилии. Ощутил, что там не осталось никакого пространства, куда можно было бы всунуть ненавистное «младший». – Думаю, нам найдется, о чем поговорить.

И улыбнулся. Мне.

После приема – где все было так, как и полагается на приеме, когда гости расходятся трезвыми и голодными, – мы с Регулусом отправились в бар в Лютном переулке. Я бросил на стойку горсть галлеонов – все, что мне тайком от отца сунула мать, когда я приехал из Хогвартса, – и бармен заулыбался нам так, будто мы были Духом Рождества. Мы заказали самый дорогой коньяк и пили его прямо из горла, и я не чувствовал, что пьянею, – то есть мне хотелось орать и бегать по потолку, но сознание оставалось кристально ясным… или мне так казалось.

В конце концов я отключился и проснулся уже утром, дома у Регулуса, – как ни странно, свежий как огурчик и голодный как мантикора.

Дома меня ждала привычная рутина: выволочка от отца, слезы матери и причитания Винки – но я впервые был спокоен, будто Гигантский Кальмар. Я просто смотрел прямо в лицо отцу. Молча. Пока и он не замолк. Потом развернулся и ушел в свою комнату.

Через месяц я принял Метку.


* * *

– Думаю, он и правда ничего не знает, Вальбурга. Очень жаль, – говорит мистер Блэк. За неделю, что прошла с тех пор, как Регулус пропал, он внезапно постарел и сейчас, если откровенно, выглядит так, будто он на этом свете не жилец. Он всегда хорошо ко мне относился, и мне, наверное, должно быть его жалко. Но я ничего не чувствую. – Иди, Барти. Иди.

Я выхожу из успевшего стать мне ненавистным Блэк-холла – и у меня сразу будто крылья вырастают, я испускаю боевой клич, на меня оборачиваются прохожие, но мне плевать.

«Ты эгоистичный ублюдок, Барти», – говорю я сам себе голосом отца и смеюсь. Смеюсь от радости, что могу над этим смеяться.

Моя совесть чиста. Это меня предали.

Я знал это с того момента, как мы ликвидировали Маккиннонов. Знал, что Регулус сломался. Иногда мне кажется, что именно эта тварь Маккиннон во всем виновата, и тогда мне хочется вытащить ее из могилы и снова убить. Впрочем, в другие моменты мне кажется, что дело совсем не в ней.

У Маккиннон была дочка. Мелкая совсем девчонка – не знаю, сколько ей было лет, я не помню досье. Наверное, дочка его и доконала. Они с отцом и дедом очень не вовремя вернулись домой.

…Понимаете, нас ведь инструктировали. И раньше, и непосредственно перед заданием. Трэверс говорил: «Не отвечайте на вопросы, не вступайте в диалог, блокируйте сознание, не всматривайтесь в глаза… Это простейшие правила гигиены». Кто мешал Регулусу послушаться?

– Я тебя знаю, – сказала сука Маккиннон, посмотрев ему в глаза. Неизвестно, владела ли она легилеменцией и успел ли он что-то блокировать – или ему хватило одной фразы. – Ты брат Сириуса. – Она ведь не могла не понимать, что этими словами подписывает себе смертный приговор? Впрочем, он и так был подписан.

…Ну, и, конечно, девчонка. Трэверс был прав – что мы должны были с ней делать? Отвести за ручку в аврорат? Утешить? А так – а так, может, хоть кто-нибудь из этих недоделанных героев задумается.

– Зачем мы это делаем, Барти? – сказал Регулус в тот вечер на исходе второй бутылки огневиски, глядя на меня совершенно трезвыми глазами.

– Чтобы править миром, Рег, – ответил я. А что он хотел услышать? Можно подумать, я с пеленок мечтал убивать детей! Мы ведь оба знали, что вступаем не в Общество юных театралов.

…Впрочем, знаете, я ведь и тогда еще не мог поверить, что он меня предаст. Прошел месяц – все было почти так же, как всегда, только Рег был молчаливее, чем обычно. Я думал – переварит и забудет. Это же была наша мечта, понимаете? Весь мир горит синим пламенем, и мы посреди него, крутые, как я не знаю что, – и чтоб все по-настоящему, чтоб никакой тухлятины, никаких званых обедов по воскресеньям и плюшевых чехлов на креслах. Чтоб никогда не превратиться в своих отцов. Охрененная мечта, разве нет?

А потом он как-то вечером заявился ко мне. Кружил по комнате, молол какую-то чушь. То про Хогвартс, то про детство… Например, брякнул вдруг:

– А помнишь, Барти, ты говорил, что у тебя была нянька-эльфийка?

– Ну… да. Она и сейчас есть, – я честно не понимал, что происходит, а следующий вопрос мне и вовсе показался бредом.

– А если бы… если бы с ней что-нибудь случилось, ты бы расстроился?

Мне это начинало надоедать.

– Рег, ты обкурился, что ли? Это эльфийка. У вас дома их головы на стенах висят.

Он вдруг остановился, как вкопанный, и с минуту смотрел на меня. Очень задумчиво.

– Ладно, проехали, – усмехнулся он наконец. – Помнишь, я тебя как-то спрашивал, зачем мы это делаем? Напомни ответ.

– Чтобы править миром, Рег.

– Точно, – сказал он. – Счастливо, Барти.

Больше я его не видел. На вторые сутки после его исчезновения я наконец поверил в то, что случилось, и отправился к Темному Лорду. Я сказал одно слово: «Регулус». Остальное он считал сам.

– Спасибо, Барти, – сказал он очень серьезно. – Я ценю.

А через неделю меня позвали в Блэк-холл.


* * *

Темному Лорду бесполезно врать. Умалчивать о чем-то тоже практически невозможно.
Впрочем, я и не собирался. Я допускал, что в коньяк подмешан веритасерум, но мне было нечего скрывать. Я – вот он. Вполне настоящий. И мне до сих пор хотелось знать, настоящий ли он.

– У тебя интересный взгляд на жизнь, Барти, – ему по-прежнему удавалось произносить мое имя так, будто других людей с таким именем в мире не существовало – уж точно не в моей семье. – И интересный взгляд на меня. Почему бы нам не открыть карты? Ты хочешь знать, действительно ли я – жестокий, алчный, властолюбивый ублюдок без жалости и совести, каким меня считают в магической Британии? – Он смотрел на меня с откровенным любопытством. Меня такой поворот разговора настолько заинтересовал, что я как-то забыл о том, чтобы все отрицать. – Ты чудесно формулируешь, Барти. Я действительно именно такой. Более того, я предоставляю тем, кто со мной, все возможности быть такими же. Пока мир горит синим пламенем. Я ответил на твой вопрос? – Я кивнул. – Думаю, на будущее тебе будут полезны занятия окклюменцией. Не сомневаюсь, что миссис Лестрандж согласится дать тебе несколько уроков.

…Помните, я говорил вам, что есть одно исключение? Ну, в смысле, что все притворяются теми, кем не являются, – кроме одного человека?

Что бы я ни думал теперь про Регулуса, в одном он был прав.
Темный Лорд действительно очень крут.

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Дорога в ад
Автор: House of York
Бета: будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG
Персонажи: АД, Наземникус Флетчер, ЛП, СБ, НЖП, НМП
Жанр: общий
Размер: мини
Дисклеймер: все принадлежит Дж. К. Роулинг, мы только играем
Саммари: «Как только они выяснят, кто угрожает ребенку Поттеров, а может, ребенку Лонгботтомов, волшебство завершит круг, сыграет свой последний тайм, повернется обратной стороной и навсегда исчезнет из жизни наемного убийцы и гробовщика».
Тема задания: Фик написан на тему «возможности участия маглов в Первой войне на стороне ОФ/УПСов»
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

Мэгги Райт не принимала поспешность. Спешка в ее понимании была синонимом расхлябанности, потому Мэгги Райт развила в себе счастливую способность договариваться со временем и никогда не спешить.
Поставив сковороду на плиту и бросив на нее пару ломтиков бекона, она взглянула на кухонные электронные часы. Восемь двадцать две. К девяти она успеет позавтракать, вымыть посуду и проверить содержимое своей сумочки.
В девять утра Мэгги аккуратно захлопнула за собой дверь. Копы потом, конечно, определят, что тут пользовались отмычкой, в замке царапины все равно остались, но в любом случае два дня форы у нее есть. Пока сюда не приедут из Лондона, местная полиция будет в уверенности, что доктор Генри Споррок, плотно позавтракав, отправился на свою обычную утреннюю пробежку и пропал без вести.
Тело доктора, со всей возможной неспешностью упакованное в плотный целлофан, покоилось в багажнике автомобиля Мэгги. Мэгги, накрасив губы светло-розовой помадой, вывела машину с дороги, закрытой с обеих сторон мощными кустами рододендронов.

Джонни Райт любил свою работу. Нельзя сказать, что она была интересной, как работа его жены. И все же Джонни получал удовлетворение от трудов, честно уставал к концу дня, веря, что день не был прожит зря, а еще его работа приносила неплохой доход. Не сравнить, конечно, с доходами Мэгги.
Клиентами Джонни становились, как правило, люди уважаемые, может быть, не самые богатые, но уважаемые, из таких, которые в случае беды собирают вокруг себя сознательный народ. Полисмены в отставке, скажем, королевские адвокаты, доктора, тихонько ведущие практику на две-три забытые деревушки. Священники. Хорошие садовники. В общем, люди имевшие вес в обществе. И Джонни приятно было с ними работать – не торопясь, не волнуясь, со знанием дела провожать приятных людей в мир иной. Порой, сняв мерки с какого-нибудь господина или госпожи, он колотил гробы для них,сознательно оттягивая момент сдачи готового скорбящим родственникам. Просто так, для души. Уж больно не хотелось расставаться с плодом рук своих, простым и, несомненно, удобным, который вместе с приятным клиентом погрузится в грязь, чтобы сгнить в ней через пару десятков лет. Джонни, правда, не увлекался, все же бизнес важнее, а трупы ни дома, ни в областном морге никак больше трех сутокне держат.
Джонни мог и о себе сказать – он уважаемый человек. И сам себе он стал бы привлекательным клиентом. Однажды в вечер пятницы, мирно качаясь в кресле-качалке в компании с бокалом неплохого бренди, он даже начертил эскиз собственного гроба и остался им доволен. Гроб себе он сколотит из ясеня, дерева крепкого и красивого, а ложе обошьет черным бархатом, который очень даже неплохо оттенит светлую древесину. На гладкой, старательно отлакированной крышке он вырежет вензель «Д.К.Р&М.Х.Р», Джонатан Керт Райт и Магдала Хелен Райт, несомненно, ведь Мэгги с ним вместе будет упокоена, в лучших традициях. Может быть, затуманенное парами бренди сознание Джонни слегка повело руку, которая чертила эти буквы на вырванном из старой записной книжки листке, и потому они вышли кривыми и некрасивыми, но в реальности все выйдет очень хорошо, а двойной гроб станет его, Джонни, лучшей работой.
Иногда, как например сегодня, сама Мэгги поставляла ему клиентов. Ими становились те, кого по ряду причин нельзя было оставить на месте их безвременной кончины. Мэгги, пусть на многое и смотревшая иначе, все же старалась временами преподносить Джонни маленькие сюрпризы, убивая порядочных людей, с какими ему было по душе работать.
Доктор Генри Споррок вел тихий образ жизни, взяток не брал, врачебными ошибками не грешил. Но человек, столь сильно желавший его смерти, что не пожалел денег на наем Мэгги Райт, нашелся, и теперь тело Генри Споррока лежало на деревянном столе в подвале их уютного домика. Джонни сам устроил там свою мастерскую, устроил и оборудовал со всеми возможными удобствами, чтобы работать можно было в спокойствии и с благом для собственного самочувствия. Мэгги знала, что мастерская мужа – это его храм и личные покои; без особой надобности она не спускалась в подвал. Джонни в свою очередь никогда не ворчал, если она пропадала на несколько дней и он оставался без завтраков и ужинов. Их семейную жизнь можно было назвать идеальной.
Сколотив для доктора Генри Споррока гроб - хороший гроб, по готовому шаблону – Джонни тем же днем отвез его в единственный в округе крематорий.
Старый Мак вопросов никогда не задавал. Он и Джонни были людьми одной профессии, не профессии даже... они оба зарабатывали себе на жизнь верой людей в смерть, и это накладывало свой особый отпечаток. Если бы люди не придавали такого значения смерти, не сопровождали уход ритуалами, в их работе не было бы нужды. На фоне общего почитания смерти Джонни и старый Мак сами себе казались богохульниками - еслибы оба однажды взяли да задумывались о подобных вещах. Они были отличными от остальных, были членами тайного кружка безбожников, которые в смерти не видели ничего особенного. Смерть стала их рутиной; можно сказать, люди, считавшие их ненормальными слегка, были в чем-то правы. Ненормальность – это ведь отличие немногого от большинства, но никак не ненормальность. Как бы то не было, Джонни и старый Мак отлично понимали друг друга.
Местная газета, выходившая дважды в неделю, запестрела заметками о пропавшем докторе, а Мэгги Райт, добропорядочная домохозяйка, жена почтенного мистера Райта, проживающих в доме номер четыре, Сосновый переулок, Годрикова впадина, получила свой заслуженный гонорар.

В конце августа на имя мистера и миссис Райт пришло первое письмо.

Мэгги, задумчиво кусая губы, смотрела на мятый тетрадный лист. Дешевый конверт, штемпель деревенской почты – не похоже, чтобы отправитель особо утруждал себя в сохранении анонимности. А письмо было анонимным. И Мэгги, несмотря на свой профессионализм, вторую неделю не может вычислить, кто его отправил, равно как и остальные два письма. Содержания они были одинакового, написаны одним и тем же мелким, словно даже крадущимся почерком, бумага всегда пользовалась дешевая, как и чернила. Письма слабо пахли одеколоном и сильно – спиртным, предположительно, пивом. На них можно было не обращать внимания, если бы не ненавязчивость, с которой ей демонстрировалось, что она, Мэгги Райт, не сможет найти отправителя, если только тот сам не захочет себя проявить. Даже слежка за зданием почты, куда заходят полтора человека в месяц, не принесла результатов.
«Дорогие мистер и миссис Райт!
Спешу сообщить вам, что я знаю, где сейчас доктор Генри Споррок.

С пожеланиями дальнейшего сотрудничества,
доброжелатель».

Обращение написано от руки, как и имя доктора, а вот «спешу сообщить» и пожелания вырезаны из какой-то рекламной открытки или чего-то подобного, неаккуратно и криво. Мэгги, впрочем, определила откуда – из рекламных листовок пылесосов, что не далее, чем месяц тому назад, наводнили Годрикову впадину.
Мэгги встала из-за стола и, сдвинув кружевную занавеску тонкой рукой, уставилась в окно – осень в этом году наступила рано, навалилась дождем и непогодой как-то безоговорочно и сразу, срывая листья с деревьев и запихивая их в большие черные мешки, совсем такие, в какие Мэгги обычно упаковывала клиентов. Кто бы ни был этим доброжелателем, он, несомненно, понимал, в какие опасные игры играет. Что же он хочет предложить ей и Джонни? Это кто-то из местных, даже Джонни сразу догадался. Мэгги вздохнула. Несмотря на то, что она любила свою работу и принимала некие условности, что так или иначе эта работа накладывала на ее жизнь, потребность определиться наконец с гнездышком, с местом, куда всегда можно возвращаться, никуда не исчезла. Мэгги с детства хотела иметь свой дом. Хотела жить в нем с дорогим мужем и даже, возможно, через пару лет, скопив достаточно денежек на безбедную старость, родить в этом доме, в гнездышке, ребенка. Семь лет назад, когда она только вышла замуж за Джонни, Годрикова впадина показалась ей идеальным вариантом. Тихая, маленькая деревушка, со всех сторон скрытая холмами – здесь можно жить до старости, покупая в местной лавке сыр и масло, общаясь с соседскими кумушками и выращивая кудрявую герань на подоконнике. Джонни очень быстро освоился, открыл свое дело, продолжил традиции семьи, в которой и отец, и дед с прадедом были гробовщиками. И все у них было ладно и спокойно, и Мэгги уже присматривалась к чудесному голубому одеяльцу с вышитыми кроликами и барашками в костюмчиках, увиденному в лавке миссис Эндрюс... как пошли эти письма.
Мэгги была уверена, что ошибки она допустить не могла. Никак. Что сработано было все аккуратно и чисто, не зря она считалась крупнейшим в северной Англии специалистом. Доктора Генри Споррока признали без вести пропавшим, спустя месяц появились слухи, что его видели где-то на континенте в компании с сомнительными особами, а в Годриковой впадине так и вовсе сошлись на мнении, что Генри Споррок сбежал из налоговых соображений. Глэдис Мейл, поденщица, дважды в неделю приходившая убираться в его доме, после двух рюмок хереса так прямо и сказала на собрании в пабе «Кошка и сапог», что от этого прохвоста всего можно было ожидать. Глэдис, конечно, поверили.
Промаха быть не могло. Тот, кто пишет письма, несомненно, следил за ней и за Джонни. Возможно, он следил и за доктором.
Оставалось только ждать предложения.

Наземникусу Флетчеру нравилась его жизнь. В ней было грязно и бестолково, зато никто от него не ожидал свершений, как и не возлагал надежд, что однажды Земник возьмет и устроится на приличную работу, заведет семью и собаку по кличке Дружок. Наземникус считал, что все в мире просто, если не думать и не усложнять, что нужно плыть по течению, уметь пользоваться мозгами да не просить от жизни слишком многого, чтобы потом она, жизнь, не стребовала слишком большой должок. То, что за все придется платить рано или поздно, Наземникус усвоил давно, можно сказать, впитал с молоком матери, потому относился к этой истине спокойно, философски наплевательски даже. Жить просто, не задавать лишних вопросов, проворачивать нехитрое дельце там, толкаться здесь, брать то, что плохо лежит, иногда ударяя для верности кирпичом по голове, чтобы не сопротивлялось, и быть незаметной, но незаменимой частью общего пейзажа. Последнее было необходимо, конечно, - незаметной, чтобы особо кого не раздражать, и незаменимой, чтобы нельзя было потихоньку убрать. В общем и целом, Наземникус Флетчер по праву считал себя мудрым человеком.
По этой причине его всегда смущало, как это он так прокололся. Однажды по-крупному попался. Случилось непоправимое и негаданное – Наземникус оказался настолько глуп, что перебежал дорожку не кому-нибудь, а самому Альбусу Дамблдору.
Земник никогда не учился в Хогвартсе. Его родители, милейшие держатели собственной фермы угрей в Йоркшире, полагали, что домашнего образования продолжателю их дела будет вполне достаточно. Однако о директоре Хогвартса он слышал и слышал многое – из услышанного Наземникус сделал верный вывод, что последний, с кем стоило иметь дело в теперешние гиблые времена, есть Альбус Дамблдор. Тот-Кого-Нельзя-Называть, говорят, считает его своим личным врагом.

Наземникус, запахнув плотнее старую шерстяную мантию, слезящимися от ветра глазами в который раз посмотрел на часы. Нельзя сказать, что профессор опаздывал, еще не было трех, а Дамблдор обещался к трем, но все равно Наземникус хмуро клял его на чем свет стоит. Холод от кирпичной стены, к которой он прислонился, несмотря на теплую мантию склизкими струйками стекал по телу, и больше всего Наземникусу сейчас хотелось плюнуть на все, аппарировать из этой чертовой Годриковой впадины в Дырявый Котел и напиться там в хлам. Нервы в последнее время расшалились. Будто мало им всем свихнувшегося Того-Кого-Нельзя-Называть, его псов Упивающихся смертью, заданий Ордена, от которых, ну честно, только плакать хочется, никакого воодушевления, так теперь еще и это. Эти. Два чокнутых маггла. Кто-нибудь сказал дружище Флетчеру, что один из них, пусть и выглядит рохля рохлей, глаза жесткие, мертвые имеет? Такой убьет и не поморщится, разве что улыбнется слабо. А девка? Наземникус вообще не понимал, как можно такой хваткой быть, ведь миленькая, ну разве что не облизнешься, кудряшки смоляные, ручки маленькие, в платьице вечно ходит, в ситцевом, летящем, а вона же, гляди, - чуть не выследила его, губки так сурово поджала, когда очередное письмо с порога подняла, что у Земника самым позорным образом поджилки затряслись.Что же делать? У Наземникуса и мантия-невидимка была, и палочка, и сам он, что не говорить, вовсе не слабак, однако... такое чувство, такое тоскливое чувство, что зря он их, этих магглов, нашел. Еще одна ошибка, дай Мерлин, чтобы это было не последним, что он вообще совершит в жизни...
- О, здравствуй, Наземникус, - поприветствовал его Дамблдор.
В отличие от нормальных людей директор аппарировал бесшумно, потому что наверняка не аппарировал вовсе, а просто скользил во времени и пространстве. С него станется. И ему снова удалось застать Наземникуса врасплох, чего Наземникус очень не любил. В этом темном проулке и так неуютно, а еще всякие лучезарные старики из воздуха за спиной неслышно выпадают...
- Альбус, - кисло отозвался он.
- Давай немного пройдемся, не возражаешь? – Дамблдор с приязнью смотрел на него сквозь очки-половинки. – Я знаю здесь прекрасный паб, пойдем дойдем до него и там поговорим.
Наземникус пожал плечами. Будто у него был выбор, ага.
По дороге разговора не получилось. Идти против пронизывающего ветра оказалось делом заведомо неприятным, и Наземникус, недолго думая, предпочел спрятаться за широкой спиной директора, першего вперед с непосредственностью танка.
Добрались до «Кошки и сапога». Пропустив Наземникуса вперед, Дамблдор повесил свою шляпу на лосиные рога, служившие пабу вешалкой, и прошел к дальнему столику. Наземникус решил, что сейчас директор наложит чары неслышимости или там недосягаемости, можно даже будет кое-что выгодное провернуть, например, вон те уродские зонтики в подставке – старая ведьма Хоспис их за сикль, а то и за два возьмет, даром, что сумасшедшая. Но вместо этого Дамблдор, ничуть не смущаясь, заказал две пинты темного, вежливо выдвинул стул для Наземникуса и стянул с ног самые уродские калоши, которые Земнику доводилось видеть.
- Ну как продвигаются дела, Наземникус? – спросил он.
- Я бы сказал, отлично, - осторожно отозвался Наземникус, присаживаясь на самый краешек стула. – Магглы в панике, не знают, что делать.
- Прямо-таки не знают? – прищурился Дамблдор.
- Девушка меня точно скоро вычислит, Альбус. Точно голову открутит по самое не балуйся. Я от нее магией защищаюсь, но чувствую, она эту магию за гланды из меня вырвет, чтоб не бесил ее, значит, а потом заставит собственные уши сожрать, это я вам еще раз точно говорю, - Земник скорбно поглядел в свой бокал с пивом. – Муженек ее – еще тот типчик. Убивец, вам, Альбус, видеть таких не доводилось. Хороша парочка, да? Наемный душегуб и гробовщик. Семейный подряд, чтоб их трижды и через мерлинову жо...
- Спасибо, Наземникус, - перебил Дамблдор.
И чего он тут улыбается? Наземникус насупился еще больше. Не ему ж с этими ребятками общаться.
- Выходит, ты подобрал нужных людей. Уверен, что они сделают все, как надо?
Наземникус пожевал губами.
- Сделают-то они, сделают. Вот только... не стоит оно того, Альбус, не стоит таких людей в дела наши вмешивать, это те еще волки, волшебники мы, не волшебники, а все равно найдут они способ вред нам причинить.
- Так вышло, что выбора нет, - сказал Дамблдор. – Совсем. Или мы в самое ближайшее время находим предателя, или Волдеморт убивает ребенка, дабы Пророчество не сбылось. Мы знаем, что среди друзей Поттеров появился предатель. Это уже риск, потому что Волдеморт... Наземникус, прошу тебя, не расплескивай пиво мне на бороду, пожалуйста. Так вот это значит, Волдеморт предполагает, что сын Поттеров – и есть его враг, иначе бы он не пошел на такой риск, как привлечь в свои сторонники кого-то из членов Ордена, зная, что Орден основан мною, принадлежит и подчиняется мне.
- Лонгботтомы тоже в составе Ордена, может быть, предатель ихний друг, а не Поттеров...
Дамблдор в задумчивости водил стаканом по столу. Смотрел вокруг. Посетителей в пабе собралось немного, и вроде бы смысла возводить вокруг чары не было, Дамблдор и не возводил, однако сам вид Земника – встревоженный, напряженный да еще глаза эти грустные... в общем, он не удивился, что бармен нет-нет, да косится в их сторону, а молодой длинноволосый человек у стойки так и таращится. Лишь пьянчужка у двери, чего-то там пересчитывающий на ладони, может быть, даже не мелочь, был единственным, кому они с Земником были заметно не интересны. Альбус улыбнулся.
- Нет, Наземникус, все указывает на то, что предатель – близкий друг Поттеров, ближайший прямо-таки. Задача кажется простой, не так ли? – и Дамблдор откинулся на стуле, выжидательно глядя на Наземникуса.
Тот ответил ему печальным взором.
- Я мог бы использовать легилименцию или Веритасерум, - подсказал директор. – Их всего трое, ближайших. Но я велел Поттерам скрыть себя заклятием Тайны, Джеймсу нужно лишь выбрать того, кто будет ее Хранителем. Я не могу применить легилименцию или зелье к Сириусу Блэку, Ремусу Люпину и Питеру Петтигрю, потому что, если один из них все же окажется предателем, о вмешательстве в их разум узнает Волдеморт. Он, как известно, непревзойденный легилимент.
- Я думал, вы непревзойденный легилимент, профессор.
- Я тоже так думал.
- Что с того, что Тот-Кого-Нельзя-Называть узнает?
- Он станет действовать незамедлительно. Он придет за ребенком, за Избранным, убьет его, и Пророчество никогда не сбудется, - губы Дамблдора двигались, а сам он смотрел на свои руки. – По этой причине Джеймс защитит свой дом Фиделиусом. По этой причине свой дом Фиделиусом защитит и Фрэнк Лонгботтом, потому что я могу чудовищно ошибаться во всех своих выкладках. А мы с тобой пока попробуем найти предателя, не прибегая к магии.
- Но прибегая к помощи магглов-маньяков, - съязвил Наземникус.
- Не без этого, - согласился Дамблдор. – Ты сделал все на высшем уровне, мой мальчик. Я не сомневался, что ты найдешь подходящих людей.
- Чего это вы доверяете мне, директор? – ворчливо сказал Наземникус. – Почем вы знаете – вдруг я предатель, а?
Дамблдор внезапно развеселился.
- Вполне можешь быть и ты, - отозвался он. – И еще полтора десятка членов Ордена, которых Джеймс и Лили, а также Фрэнк и Алиса считают своими друзьями. По какой-то неведомой причине я доверяю тебе, Наземникус, не только свои планы, но и суть Пророчества, и предположения, к кому оно может относиться, и даже привлекаю тебя для дела... Удивительная вещь – доверие, не правда ли? Я знаю, что тебе можно доверять, - добродушно закончил он.
«Это потому что я у тебя в неоплатном долгу, свинья ты этакая», - тоскливо подумал Наземникус, открыл было рот, чтобы потребовать себе еще пива...
- Ты был прав насчет профессионалов высшего уровня, Земник, - подмигнул ему Дамблдор, выдвигая еще стулья с правой и левой стороны от себя, вставая и галантно кланяясь давешнему пьянчужке, подошедшему со спины к Наземникусу. - Все, что ты мне рассказал о Джонни и Мэгги Райт – все это прекрасно, я так и думал, что они нам подходят, но теперь... браво же, миссис Райт, я впечатлен.
- Чего-ой?.. – вскинулся Наземникус, но был остановлен тихим «Сидеть!». Что-то острое – Земник не хотел верить, что это нож, нет, нет, только не перышко, мамочки мои!.. – нежно прижалось к его горлу.
- Добрый вечер, миссис Райт, - спокойно продолжил Дамблдор. – Не желаете ли присесть? Ваш супруг, так понимаю, присоединиться к нам позже?
Пьянчужка пинком отправил стул вбок, чтобы не загораживал подходы к Дамблдору.
- Ах да, - директор располагающе улыбнулся. – Думаю, пора.
Он неторопливо взмахнул волшебной палочкой, и их столик наконец стал невидимым и не слышимым для окружающих, а бармен, проныра Ник Полански, вдруг вспомнил, что у него никогда не было столиков в том пустом и скучном углу паба.

Мэгги сузила глаза. Аккуратно размотав видавший виды шарф Наземникуса, чтобы облегчить доступ лезвия ножа к его горлу, она спросила:
- Кто вы?
- Гха-а...
- Позволь мне, Наземникус, - Дамблдор сложил ладони домиком. – Меня зовут Альбус Дамблдор, я директор замечательной школы... название которой не скажет вам ровно ничего. Это мой хороший знакомый, его имя Наземникус Флетчер, и я был бы вам очень благодарен, Мэгги, если бы вы убрали нож от его горла. Право же, именно благодаря его усилиям наша встреча состоялась, не хочется портить впечатление от будущего взаимно приятного сотрудничества досадными недоразумениями.
- Положите оружие, что вы держите в руке, на стол. Медленно, прошу вас, - Мэгги обогнула стул, на котором сидел Наземникус, и встала прямо напротив Дамблдора. – Есть более эффективные способы нанять меня, мистер Дамблдор. Необязательно применять дешевые трюки с письмами.
- С чего вы взяли, что я собираюсь нанимать вас?
- Другого вида сотрудничества я попросту не могу вам предложить. Положите оружие на стол. Я прошу в последний раз.
- Вы правы, я собираюсь нанять вас. Вас и вашего мужа, - спокойно сказал Дамблдор. – Пожалуйста, присаживайтесь, мы все обсудим.
- Боюсь, не выйдет, - тихо ответила Мэгги. – Если вы знаете, кто я, вы должны быть в курсе, что наем происходит по договоренности с...
- С неким мистером Броуди, - подхватил Дамблдор. – Поверьте, это особый случай, когда нам придется обойтись без него.
- Что же в нем особого?
- Ну для начала, Мэгги, – нанять вас собирается волшебник.
Мэгги секунду вглядывалась в его лицо.
- Ясно, - безучастно кивнула она. – Так, мистер Флетчер пойдет со мной, вы очень медленно досчитаете до ста – с чувством, не пропуская ни одной цифры, - потом покинете паб. Если будете вести себя хорошо, ваш друг останется жив. Пошли.
Она потянула Наземникуса за воротник, заставляя подняться.
- Я говорю правду, Мэгги, - Дамблдор не шелохнулся. – Я действительно волшебник. Наземникус – тоже. Неужели вы не обратили внимания на то, что вас больше не интересует палочка в моей руке, оружие, как вы выразились? А палочка Наземникуса, направленная вам в сердце – Земник, опусти ее, пожалуйста – вас также не трогает. Я, простите великодушно, применил к вам заклятие Конфундус.
Мэгги хотела улыбнуться, может быть, небрежно или иронично, ведь это был полный бред, бред сумасшедшего, вот только улыбаться не хотелось совершенно. Нож выскользнул с ее пальцев, а может, - просто пропал, испарился, как и беретта из внутреннего кармана. Словно по волшебству.
- Мистер Райт уже здесь, - продолжал Дамблдор спокойно, даже чуточку отстраненно. – Он не видит нас, потому что мы ограждены чарами невидимости и неслышимости, но я впущу его в круг. Вы хотите, чтобы я впустил его, Мэгги?
- Да, - еле слышно сказала Мэгги, чувствуя, что потные руки Наземникуса, удерживая за запястья, усаживают ее на стул. От него разило пивом, тем самым дешевым одеколоном, а еще страхом, страхом, но это не обнадеживало, как обычно, а напротив внушало необъяснимый ужас. Точно такое же чувство посетило однажды Мэгги, когда Билли Паркенс, который должен был умереть от пули в сердце, прополз те пять ярдов, что отделяло его от двери в кладовую, и засел там с отрезом в трясущихся руках, готовый сражаться за свою долбанную жизнь до последнего.
- Джонатан, добро пожаловать, - Дамблдор вежливо поклонился Джонни, с решительным видом приближавшемуся к их столику. В вытянутой руке его был пистолет и направлен он был на Дамблдора, мирно попивавшего пиво, а не Наземникуса, до сих пор державшего палочку направленной на Мэгги, что, по мнению Дамблдора, ясно говорило о способности Джонни к быстроте понимания ситуации. – Вы с Мэгги в безопасности, уберите это, - он кивнул на пистолет. – Наземникус, закрой дверь в паб. И спрячь в конце концов палочку, тебе больше ничто не угрожает. Как видите, Мэгги, - он добродушно улыбнулся бледной, как смерть Мэгги, – мы неплохие волшебники. Все в пабе кроме нас, четверых, спят крепким, оздоровительным сном. Нам никто не сможет помешать.
- Помешать чему? – громко поинтересовался Джонни. – Кто вы, черт возьми?
- Волшебники, Джонни, волшебники. Мы уже обсудили этот вопрос с вашей очаровательной супругой. Волшебники. Я профессор АльбусДамблдор, директор школы чародейства и волшебства Хогвартс.
- А я Джонни Райт, местный гробовщик. И если вы продолжите нести чушь, так и быть, вы станете моим клиентом.
- Магия существует. Ее полно в самом деле, где-то даже чересчур. Мы скрываемся от вас, магглов, - Дамблдор откинулся на стуле, испытующе смотря на Джонни. – Магглами мы называем не волшебников. Вас большинство, нас меньше, но вы, Джонни, ведь всегда лояльно относились к меньшинству, не так ли? Потому что сами считаете себя его частью, я прав?
Джонни перевел взгляд на жену.
- Что здесь происходит?
- Они отправляли нам письма, - сумрачно ответила Мэгги. - Они знают про Генри Споррока.
- Безусловно! – воскликнул Дамблдор, хлопнув в ладоши. – Безусловно, мы знаем. С этого и надо было начинать беседу, мои извинения, Мэгги.
- И чего вы хотите?
- Я желаю нанять вас.
Наземникус кашлянул.
- Вас обоих. Мне нужно, чтобы вы оба сделали для меня кое-какую работу.
Джонни переглянулся с Мэгги.
- Вы волшебники, почему бы вам не убивать самим?
- К сожалению, магия не всесильна. Есть ситуации, когда люди, ею не владеющие, способны разрешить проблемы, а волшебники, напротив, все испортить.
Джонни и Мэгги стало неловко от взгляда этого старика. Он сравнил его с рентгеном, она - с лучом прицела снайперской винтовки, но ощущение у обоих было одинаковым – мыслей от этого взгляда не скроешь, чувств тоже, обнажение души совершенное, надо ж, интимную связь с этим Дамблдором чувствуешь...
- Я попробую объяснить, - проговорил Дамблдор. – У нас война. Вы, должно быть, заметили, что несчастья – печаль и горе, ураганы, необъяснимые и жестокие убийства, массовые исчезновения – что несчастья наводнили Британию. Все это происходит не просто так, все эти вырезанные деревушки, спаленные леса, смерчи на Темзе, - все это делает война, наша война.
- Вы хотите сказать, что волшебники воюют друг с другом? – медленно сказала Мэгги. Отчего-то от мыслей о том, что эти придурки с всесильными палочками в руках еще и дерутся между собой где-то рядом, стало совсем грустно.
- Да. Один волшебник, очень сильный и могущественный волшебник, собрал вокруг себя сообщников, чтобы погубить всех нас. Он ненавидит магглов, презирает и боится их, потому добивается власти, чтобы погубить вас.
Джонни закатил глаза. Все больше становится похоже на мелодраму.
- Здорово. Ну а вам-то какое дело до магглов?
- Без магглов нам не выжить, - просто сказал Дамблдор. – Мы зависим от вас, Волдеморт не понимает этого. Если мы раскроемся, открыто проявим себя, скажем, завоюем мир...
- Вам это не удастся, - отрезал Джонни. – Вы же живете среди нас. О таких штуках, как зарин, бактериологическое оружие, атомная бомба слышали? Водородная бомба, а? Неужели вы полные кретины?
- Нет, - глаза Дамблдора блеснули. – Может быть, слегка. Как раз в той степени, чтобы понимать, что применение любой из перечисленной вами, как вы выразились, штуки приведет к уничтожению всего живого. Да, Джонни, и магглов в том числе. Вы же не научились контролировать цепные реакции.
- С чего вы взяли?
- Я говорю о душе, - Дамблдор слабо улыбнулся. – Вы не воспитали в достаточной степени свои души, чтобы суметь остановиться, когда действительно станет такой вопрос – доказать или все же сказать себе стоп. Впрочем, как и мы, волшебники. Но оставим это – вы, Джонни, Мэгги, - он поклонился каждому, - все равно не великие философские умы, да и я тоже, чтобы обсуждать то, что лежит в ведении разве, что Бога. Вернемся к нашему вопросу. В Британии сейчас война, незаметная большинству магглов, но от того не менее губительная для них, чем для нас. Существует Пророчество, по которому Волдеморта – как вы помните, так себя называет, а вернее, велит не называть, наш враг, лидер темных волшебников, - сразит ребенок. Волдеморт хочет сместить существующую власть и воцариться в магической Англии. Это в его ближайших планах, перспектива, как вы понимаете, у него простилается дальше. Ребенок же...
- Не буду спрашивать, откуда вам известно о планах этого вашего Че Гевары, - лениво проговорил Джонни, беря Мэгги за руку. – Согласитесь, я не могу знать, как на самом деле обстоят дела в волшебном славном Авалоне; вдруг у вас там все настолько прогнило, что этот Волдеморт окажется спасителем? Может быть, волшебники не против свободы и Волдеморта, а вы, мистер, просто, так скажем, придерживаетесь старых порядков, ибо сытнее, теплее и кое-какие грешки могут всплыть?
Наземникус не выдержал:
- Это Тот-Кого-Нельзя-Называть спаситель-то? О да, от возможности умереть собственной смертью в постельке, вот от этого он точно спаситель.
- Ну сторонники ведь у него нашлись, - пожал плечами Джонни. – Значит, не все ладно у вас, ребята.
Дамблдор откинулся на стуле. Он молчал, переводя взгляд с Джонни на Мэгги.
- Давайте уточним, - наконец сказал он. – Вы хотите быть уверенными, что станете воевать на стороне правды? Что будете сражаться за нее?
Мэгги коротко улыбнулась.
- Хотим.
- Откуда у наемных убийц подобная щепетильность?
- От бабушки. Ну так? Правда ли, что Волдеморт воплощение зла, сеет ужас и хаос в крае добрых безвинных овечек? Вы впутываете нас в свои дела, мы по сравнению с вашими возможностями – парочка слепых ощипанных голубей, будьте любезны объяснить за что, в случае нужды, мы сложим головы, - Джонни улыбнулся, только вот веселого в его улыбке было маловато.
- Что, правда сложите? – хмыкнул Наземникус.
- Если вы в курсе, что случилось с доком, нам не отвертеться.
Дамблдор наклонился вперед.
- Нет, - тихо произнес он. – Нет, вы не станете сражаться на правой стороне. Хотя бы потому, что наши противники считают, что их сторона – правая. Увы, это проблема всех воин. Но могу вас уверить – то, за что мы сражаемся, тот мир, который еще существует – это неплохой мир. Нас немного, мистер и миссис Райт. Мы могущественны, вы правы, но мы такие же люди. У нас есть свои слабости, и первая из них – могущество не делает нас взрослыми. Волшебники, Джонни, – это большие дети, и сейчас, когда возникла угроза поражения, когда столько смертей вокруг, они попрятались в свои уютные шкафы и под свои уютные кровати. Не знают, что делать. Я помню Волдеморта ребенком, я учил его. Скажу вам честно - по-настоящему ребенком он никогда не был, мир больших детей не для него, он всегда был... всегда был слишком взрослым, слишком циничным, слишком умным и слишком не восторженным не волшебником для мира волшебства, чтобы жить в нем. Смириться с ним.
- И сколько таких ребят, таких не приспособленных есть еще?
- Да Мэгги, прекрати уже, неужели всех хочешь осчастливить? - Наземникус в сердцах сплюнул. – Ну не пошла у этих сволочей жизнь у нас, ну что, идти всех кромсать в капусту? Ты же убийца, дракл тебя раздери! Мы тебе денег отвалим, только сделай свою работу, не разводи тут мораль, тошнит уже всего.
Мэгги секунду глядела на него, словно прикидывала, куда сподручнее будет воткнуть в него вилку, потом перевела взгляд на Джонни. Тот ответил ей едва заметным кивком.
- Хорошо, мы согласны, - бодро сказала она, поворачиваясь к Дамблдору. – Так что это за Пророчество?
Дамблдор выдохнул.
- Только запомните – убивать никого не надо, - деловито начал он. – Вы должны приглядеть за двумя семьями и вычислить в их окружении предателя. Это все.
- И в одной из этих семей растет ребенок, что должен прикончить вашего Че Гевару?
- Что за че?
- Неважно, Земник. Да, Джонни, так говорит Пророчество, - ответил Дамблдор.
- Что вам известно о предателе? - спросила Мэгги.
- Только то, что он есть. Волдеморт знает о Пророчестве, и он придает ему большое значение. Две семьи – Фрэнк и Алиса Лонгботтом и Джеймс и Лили Поттер подходят под описание, данное в Пророчестве. В обеих семьях растут сыновья, два мальчика, и оба эти мальчика в опасности, равно как и семьи. Лонгботтомы и Поттеры защищены мощнейшими заклинаниями, но от предательства чары не спасут. Единственный выход для них – не доверять никому, однако Джеймс и Лили, а также Фрэнк и Алиса являются бойцами нашего сопротивления, они сражаются, каждый день видят гибель людей, потому дружбу и верность считают главными приоритетами... такое на войне случается, отвага, дружба, верность, готовность прикрыть спину, клятвы мщения за погибших товарищей – оно случается, - Дамблдор устало прикрыл глаза. – Сами понимаете, что в этой обстановке любое предположение, что друг, с которым ты накануне прикончил парочку инферналов, - предатель, готовый по первому слову сдать тебя Темному Лорду, заранее будет встречено крайне враждебно.
- То есть вы хотите...
- Да, хочу. Вы магглы, у вас совершенно другое мышление, к тому же Земник специально искал преступников, у них мышление еще более иное. Вы без сантиментов, без этой ненужной романтики и прочей шелухи, люди сторонние и не заинтересованные, а также не привыкшие полагаться на магию как на универсальную помощницу в любых ситуациях, вычислите предателя.
Джонни в упор смотрел на Дамблдора.
- И сохраните жизни шестерым хорошим людям, - скучно закончил тот. – Простая миссия, у которой благие прекрасные цели.
- Благими намерениями дорога в ад вымощена, - процедил Джонни.
- Не без этого, - директор снял очки и потер переносицу.
Наземникус хмыкнул.
- Так сколько вы хотите? – ласково улыбнулся Дамблдор.

Джонни печально глядел, как Лили Поттер с ловкостью, достойной восхищения, переворачивает блинчики. Легенда им с Мэгги была придумана заурядная, зауряднее некуда – вроде как дальние родственники, кузены кузенов Наземникуса Флетчера, захудалые маги, желающие отомстить Темному Лорду за убийство родителей. Представились они братом и сестрой Джонни и Мэгги Флетчер, и их вступление в Орден Феникса было одобрено самим Дамблдором, так что даже если и возникли вопросы, очень скоро вопрошающим до них дела не стало.
Джонни показал себя хватким малым в охоте на темных волшебников, Сириус Блэк так прямо и сказал однажды – и это при том, опять же по словам Сириуса, что руки у Джонни по части магии явно росли не из того места, простейшего заклинания не мог, не напортачив, сотворить. Джонни отшучивался тем, что у них, в западной Англии, все волшебники давно наловчились тварей и без магии давить, за зря не растрачивать. Мэгги быстро сдружилась со всеми, ребята говорили, что второй такой хохотушки не сыскать, а лучшими подругами у нее вскоре стали Лили и Алиса, что не мудрено, Сириус как-то сразу подумал, что обязательно станут.
Он с первых дней взял обоих под контроль. Новенькие, обстановки до конца еще не понимают, верят пока, что смерть одна и случается она с другими. Такие для Упивающихся легкая добыча, их и самих поначалу, выпускников зеленых то есть, только на браваде и ловили. Ремус вон правильно говорит – самое лучшее не победить, нет. Самое лучшее - выжить в первом бою, бойцом хорошим стать, остальное приложится. Только бы выжить.
Что-что, а выживать Джонни и Мэгги умели. Когда уводили из-под удара две семьи магглов, имевших несчастье оказаться родней погибшей Марлин Маккиннон, Джонни, не колеблясь, не сомневаясь ни секунды, спас с десяток людей – детей, женщин, мужчин. Выводил их один за другим из охваченного огнем ангара, куда их согнали Упивающиеся; его тысячу раз могли убить, однако, гляди-ка, крепыш держался до последнего, ни дюйма от своего не отступил. Тогда же Сириус увидел, как они, Джонни и Мэгги, страхуют друг друга, прикрывают спины. Слаженно и четко работали, так и не подумаешь, что обычные фермеры, или там родня их Земнику, который в серьезной операции участвовал лишь однажды, да и то потому, что выпил лишку.
- Давайте ешьте, потом будем планы разбирать, не сейчас, - строго сказала Лили, ставя на стол блюдо, полное румяных блинчиков с черникой. – Сириус, убери чертежи. Все равно Питера еще нет.
- А что нам Питер? – проворчал Сириус. – Тут половины участников нет, твоего мужа в том числе, а ты только Питера вспомнила. Два куска, спасибо, Мэгги, что ты делаешь сегодня вечером?
Мэгги аккуратно размешала ему чай, села на стул, придвинула к себе чашку и только потом ответила:
- Буду разбирать чертежи и планы катакомб, где наш общий друг устроил себе штаб-квартиру, и разработать идеальный маршрут передвижения диверсионных групп, если Дамблдор одобрит и надобность в таковых возникнет. Как и все, Сириус.
Сириус улыбнулся ничего не значащей улыбкой.
- Про группы при Джеймсе лучше не говорить, - предупредила Лили.
- Разумеется, - отозвался Джонни. – Кстати, что-то он задерживается.
Сириус пожал плечами.
- Может быть, в лавке заболтался с кем-то. Ремуса тоже нет, Питер уже с полчаса должен был появиться, Земник, если он только провернул это свое дельце с котлами, а не попался в лапы министерским, вообще уже два дня здесь должен ошиваться. Куда все запропастились?
- Питер собирался достать недостающую часть плана, помнишь? Без нее нам все равно нечего обсуждать.
- Ладно, Лили, никто не верит, что он сможет добыть чертежи.
- Это ты, Сириус, не веришь, а Джимми точно знает, что Хвостик...
- Да-да...
- Не отмахивайся от меня, Сириус! Вы видели – он от меня отмахнулся!
- Хорошо, Лили, - Сириус нежно улыбнулся разгневанной девушке. – Питер действительно обведет охрану вокруг пальца, проникнет в библиотеку Лестрейнджей и выкрадет из архивов те несколько обгрызенных листков пергамента с остатками плана катакомб. И благодаря чертежам мы сможем незаметно прокрасться в логово Волдеморта, застать его врасплох и каким-то чудом прикончить раньше, чем он доберется до вас с Джеймсом. Очень мило с его стороны, что он выбрал влажные, темные катакомбы в качестве жилища, правда? Убивать его там будет намного приятнее.
- Прекрати, - в наступившей тишине тихо произнесла Лили. – Не нужно хоронить нас заранее. Тот-Кого-Нельзя-Называть не достанет меня и Джеймса.
- Он уже достал, ты разве не видишь? Джеймса заперли здесь, он должен опасаться своих друзей, сидеть сложа руки и каждый день ждать, что Волдеморт появится у него на пороге. Почему бы нам не плюнуть на все и сразиться с этим скотом в открытую? Сколько можно прятаться?
Джонни не спеша отставил чашку.
- Сириус, ты предлагаешь Лили и Джеймсу выдать себя? – спросил он, располагающе, дружелюбно улыбаясь. Не будь Сириус так зол, его бы определенно передернуло от подобной улыбки.
- Это лучше, чем прятаться здесь и ждать смерти, - с вызовом сказал Сириус. – И надеяться на всякие безмозглые планы и чертежи. И доверять дело Хвосту, это ж надо. Он может шпионить, да. Может вынюхивать. Может пойти за компанию и набить кому морду. Но рисковать своей шкурой в одиночку – вы слишком многого от него хотите. Нельзя было ему это поручать, вы должны были мне сказать, на что его отправляете, я бы его прикрыл.
- Вот как? – отозвалась Мэгги.
Сириус повернулся к ней.
- Я бы доверил ему свою жизнь, - буднично заметил он. – Правда. А его собственную не доверил бы никогда.
Мэгги опустила глаза под его взглядом.
- Если вы не начнете есть блинчики сейчас же, они окончательно остынут, и я вам этого до смерти не прощу, - Лили загромыхала тарелками. – Сириус, тебе положить?
Сириус откинулся на стуле.
- Да, Лили, спасибо, - он попробовал улыбнуться.
- Вот, держи. Джонни? Мэгги, полей сиропом, его прислала Тунья, она замечательно варит варенье и джемы, только сладкого не любит. Между прочим, Джеймс уже на подходе.
- Откуда ты знаешь? – удивился Сириус.
- Чувствую, конечно, - теперь пришла пора удивляться Лили. – У тебя такого не бывает?
И побежала открывать дверь.
- У нас с ним не те отношения, угу, - пробормотал Сириус. – Проверь его!
- Не учи ученую, - отозвалась Лили из прихожей. – Это Джимми.
Мэгги и Джонни переглянулись.

Через несколько дней зарядили настоящие октябрьские дожди, накрывшие Годрикову впадину влажным невесомым пологом сизого тумана. Ночи стали холоднее, темнее и куда более страшными, и дело было даже не в тумане, как порой приходило в голову Лили, а в смрадном дыхании дементоров, наводнивших деревню. Ей отчего-то думалось, что дементоры избрали их долину в качестве последнего оплота, с которого станут вести погибельный бой, когда Орден и светлые волшебники победят и отправят Того-Кого-Нельзя-Называть в вечное изгнание. То, что Орден победит – в этом Лили не сомневалась. Победит, победит, ну конечно же, разве Бог допустит, чтобы после всего, чтобы после стольких смертей они взяли и не одержали великую победу? Разве возможным станет, что все было напрасным? Это несправедливо, а Лили не верила в несправедливость мира, - не смотря ни на что.
Лили, если честно, считала себя счастливой женщиной. Ее Джимми рядом с ней. У нее есть Гарри. Даже Тунья со своим смешным Верноном в безопасности, Тот-Кого-Нельзя-Называть едва ли подумает о них, а если и подумает да нагрянет в гости, вскорости сбежит из-за опасения окончательно сойти с ума. По сравнению с другими, с Боунсами или Прюиттами – бедная Молли! – у Лили и вовсе была замечательная жизнь. Правда, Тот-Кого-Нельзя-Называть открыл на них охоту, но все ведь когда-нибудь закончится, а потом и забудется. Все будет хорошо. Кто-то пусть и подшучивает над этой искренней верой, однако сути это не меняет – Лили действительно знала, что все будет хорошо. Наверное, в таких людях скрывалось что-то от искры Божьей – не хотелось думать, что, может, что-то от его усмешки.
Нежная Мэгги очень нравилась Лили. Весельчак Джонни – тоже. Они был добры к Гарри, и не так, чтобы неискренне добры, как случается порой с Земником или с той же Гестией Джонс, просто, чтобы расположить к себе родителей, а добры по-настоящему. Джонни, если только в такие вечера не случалось рейдов, мог целыми часами играть с Гарри – даже Джиму наскучивала бессмысленная возня с малышом на ковре, а Джонни, нет, Джонни действительно веселился. Мэгги часто напевала Гарри незнакомые Лили песенки – неподдельно грустные, словно даже нездешние, далекие. Прекрасные.
Лили думала, что им как-то очень повезло, повезло не заслужено, что такие хорошие люди сражаются вместе с ними. А может, так должно было быть. Бог присматривает за нами, улыбалась про себя Лили, и ангелы присматривают за нами.

Мэгги положила голову на плечо Джонни.
- Что мы скажем?
Джонни не спешил с ответом. Он, прищурившись, смотрел на звездное морозное небо, рассыпавшееся горьким крошевом над головой. Ночь всех святых, а даже напиться не с кем – да и настроения из-за такого рождественского, пустого что ли неба нет.
- Сначала я решил, что это Блэк, - медленно проговорил он.
- Ты не решил.
- Да, я был уверен, что это Блэк.
- И что же?
- Теперь я знаю, что это не так, что не он предатель, - хмыкнул Джонни. – Не то, чтобы он не может им быть, а просто потому, что у него нет возможности.
Мэгги бледно улыбнулась.
- Вдруг он просто не способен предать?
- Предать способны все, ты же знаешь, солныш. В этом и сомнений нет, вопрос только в цене. Блэку достаточную цену пока не предложили.
- Ты имеешь в виду...
- Конечно, я не имею в виду деньги, - Джонни скривил губы. - Я говорю о поводе, что потом оправдает предательство. О благой цели, которую достигнуть можно по-разному, и предательство, и убийство в этом самом достижении не станут казаться ужас какой мерзкой вещью, потому что результат все искупит. Таким, как эти дети, классная штука вроде великого оправдания необходима, ты не заметила? Они же не мы с тобой.
- Точно не мы с тобой, - Мэгги благодарно сжала ладонь Джонни. - Они намного хуже.
- Мы убиваем, например. Но не творим пакости, одновременно называя их моралью.
- И что мы скажем? – помолчав, повторила Мэгги.
- Что нашли предателя. Питер Петтигрю сдаст их всех, потупив свои красивые глазки в пол и заламывая руки в прискорбном ужасе. Может, ему и правда некуда деваться...
- Знаешь, а я ведь могла...
- Дамблдор не нанимал тебя убить предателя.
- Да, но это будет в качестве дополнительной услуги, - деловито сказала Мэгги. – Он Хранитель тайны, и мы дважды видели его с Волдемортом. Надо бы прикончить на всякий случай...
Джонни пожал плечами. Они стояли на веранде своего дома, почти слышали, как рушатся чары, путающие умы и память и не позволяющие, по воле Дамблдора, никому из волшебников вспомнить об уважаемых жителях деревушки Годрикова впадина по имени Джонни и Мэгги Райт, а легко принять на веру сказку о дальней родне Наземникуса Флетчера. Все скоро закончится. Как только они выяснят, кто угрожает ребенку Поттеров, а может, ребенку Лонгботтомов, волшебство завершит круг, сыграет свой последний тайм, повернется обратной стороной и навсегда исчезнет из жизни наемного убийцы и гробовщика. Что им сказать? Что они знают, что Волдеморту известно, где скрыт дом Поттеров? И да, все-таки сын Джеймса и Лили тот бравый, который сокрушит эту бледную образину?
- Я думаю, ты права, - пробормотал Джонни.
- Что?
- Ты права, - твердо сказал он, беря ее за плечи. – Ты убьешь Петтигрю. Это будет честно.
Глаза Мэгги лукаво блеснули.
- Ты в самом деле судишь о чести? – тихо спросила она.
- Ну надо же как-то соответствовать тому несказанному впечатлению благородных идальго, что мы оказали на Дамблдора. Я просто хочу все доделать до конца, хочу, чтобы все было правильно.
- И аккуратно.
- Да, аккуратно. Труп кремирую у старого Мака.
Мэгги улыбнулась.
- Завтра, - пообещала она. - Первого ноября Петтигрю не станет.
- То есть сегодня мы ничего не скажем Дамблдору? - уточнил Джонни, волнуясь.
- Почему не скажем? Заверим, что ничего не выяснили.
- Молодец. Так будет лучше. Это благое намерение – промолчать и сделать все самим. Даже не знаю, что может быть благороднее.
Мэгги грустно улыбнулась.
- Еще мы промолчим, если все пойдет не так, хорошо? Не надо говорить... ты понимаешь, о чем я.
- О том, что знаем, что Волдеморт придет за Гарри сегодня? – отозвался Джонни. Голос его был странно далек. – Конечно, не надо.
Они смотрели на небо.
Быть может, и небо смотрело на них.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Дождь над Вестминстером
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонаж: Антонин Долохов
Жанр: общий
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: см. тему задания: УПСы пытаются использовать магглов в войне
Тема задания: Возможности участия магглов в Первой войне на стороне ОФ/УПСов
Предупреждение: намек на ненормативную лексику.
Примечание: фик написан на командный конкурс «Война Роз».

Проклятая Англия!

Облокотившись о перила моста, Антонин Долохов смотрит на стены и башни Вестминстера с такой ненавистью, будто именно эта часть Лондона виновна во всех грехах страны (и, соответственно, его нынешних проблемах).

Ну почему Господину понадобилось его назначать ответственным за возможное вовлечение магглов в Дело? Почему не Снейпа, у него же отец... Ну да, конечно... "Отец Снейпа принадлежал к низшим слоям населения, о других магглах у него познаний нет. Разумеется, мы используем его опыт. Но ты, Антонин, тебе предстоит взаимодействовать с магглами, имеющими образование, влияние, возможности. Ты ведь помнишь своего отца, Антонин? И чему он учил тебя, помнишь?"

Помнит ли он?.. Антонин с силой ударяет кулаком о парапет и разбивает костяшки пальцев в кровь - палочку при магглах не вытащить, черт, и надо еще терпеть чей-то сочувственный взгляд и предложение помощи. Доколе?

Уроки отца он помнит, Господин может не сомневаться, помнит лучше, чем основные заклинания. Отец всегда стоял для него выше всех профессоров Дурмштранга вместе взятых, выше Гриндельвальда, выше... нет, нет, это нечаянно, этого он не хотел подумать.

Надо идти. Лучше пройтись лишний раз по набережной, чем торчать на мосту. Антонин смешивается с магглской толпой и поднимает в подражание окружающим воротник плаща - опять дождь, проклятая Англия, и ни заклинанием не закрыться, ни зонтика не открыть, дождь не сильный, подумают, что иностранец, ему это сейчас ни к чему.

Ну вот с какой, собственно, стати "ни к чему"? Что, туристов в Лондоне мало, приглядывается к ним кто-нибудь? Антонин не впервые задает себе этот вопрос и всякий раз понимает, что усвоенные в детстве уроки слишком сильны: иностранец - это нечто подозрительное, нечто, всегда привлекающее внимание. Глупо, но лучше он без зонтика обойдется.

Все началось с Мальфоя, мать его (иногда Антонин позволяет себе думать на родном языке). "Господин, лучшие волшебники Англии, те, что имеют честь состоять у вас на службе, ежедневно рискуют жизнью и свободой, выполняя подчас задачи опасные, но не требующие магического дара. А ведь у нас под ногами неиссякаемый источник расходного материала - магглы! Если мы сумеем использовать магглов, то сможем уменьшить риск для себя. Представьте себе - опасная операция и никакого беспокойства о потерях!"

Подоплека этого выступления была ясна даже Крэббу с Гойлом. Незадолго до того Люциус практически провалил важное задание, ибо слишком старался уменьшить риск для себя, и теперь пытается умилостивить Господина многообещающей идеей. Причем осуществлять ее придется другим, ибо невежество Люциуса во всем, что касается магглов, общеизвестно. Макнейр, слушая его, был готов рычать, Белла только что не шипела, Лестранжи мрачно сверкали глазами, а Снейп поднимал брови. Высказываться, разумеется, не решались, ждали реакции Господина.

- Лорд Вольдеморт обдумает твое предложение, Люциус. Если оно будет принято, то, вне всякого сомнения, потребует расходов. Ты ведь захочешь принять участие в осуществлении своей идеи?

Вот так Антонин оказался перед необходимостью устанавливать связь с английским истэблишментом. Истеблишмент, мать их! Жалкие людишки, получающие власть на основе груды бумажек и, хуже того, покорно, как стадо овец, отдающие эту власть на основании тех же бумажек.

Отец Антонина был ответственным за связь с магглами при Гриндельвальде. Вячеслав Долохов с людишками дела не имел, он вел дела с двумя величайшими магглами XX века. Именно его стараниями был заключен между ними союз, союз, который мог бы сделать Гриндельвальда повелителем мира. Что за время было, даже теперь от воспоминаний голова кружится.

"Запомни, Антонин: великие цели требуют великих средств, - говорил отец, - а мы работаем для высшего блага. Этот мир погряз в пороке и ничтожестве, его надо поджечь и создать новый. Магическое сообщество мы очистим от ничтожных и мелких и обратим остальных к величию. И для магглов будет польза: они займут подобающее им место и научатся понимать дарованное им благо. В нашей стране они уже учатся - посмотри в окно, Антонин".

Антонин невольно ускоряет шаг, почти переходя на бег, и на кого-то натыкается. Приходится извиняться. Приходится замедлить шаг и запретить себе вспоминать два года в Дурмштранге, всеобщее почтение к его фамилии, горящие энтузиазмом лица друзей - где они теперь, эти друзья?.. Погибли в боях, умерли в тюрьмах или, хуже того, отбыли сроки и смирились, забыв о великих целях. Не осталось никого с тех времен, – ах да, Игорь, но его Антонин презирал прежде и не доверяет ему теперь. Та, прежняя жизнь оборвалась одной июньской ночью: союз, заключенный Вячеславом Долоховым, оказался непрочным.

Отец был с Гриндельвальдом, когда это случилось, и пал первой жертвой его ярости. Антонин проводил каникулы дома, у мамы: их успели предупредить. Он помнит: с улицы уже доносился голос из репродуктора, мама собирала самое необходимое и что-то бормотала - на нее иногда находила сентиментальность - о мальчиках, которые только что окончили школу, и что же теперь с ними будет... "Не твоя забота! - рявкнул отцовский друг, пришедший с предупреждением. - Поторапливайся!" Антонину было все равно, что станет с этими магглами, но он едва сдерживал крик ярости при мысли о том, что погибнут они не за то великое Дело, которое было им предназначено.

Они бежали в Англию - где еще можно было найти убежище? Гибель отца от руки Гриндельвальда дала им статус политэмигрантов. Антонина приняли в Хогвартс, где он оказался просто одним из многих. Даже среди слизеринцев мало кто знал его фамилию, а те, кто знал, не проявлял к ней особого почтения. Слагхорн смотрел на него настороженно и не приглашал в круг своих избранных. Некоторые из профессоров выказывали сочувствие, но это было хуже всего. "Вы будете рады узнать, мистер Долохов, что магическое сообщество вашей страны порвало с Гриндельвальдом". Предатели. "Магглы вашей страны, мистер Долохов, - мы все восхищаемся ими. Такие люди не заслуживают тирании. Уверен, когда война кончится..." Антонин прятал руки в складках мантии, чтобы не было видно, как он сжимает кулаки, и отвечал: "Да, конечно, сэр".

Первый год в Хогвартсе прошел как в тумане, без цели, без красок. Он не заводил друзей: слизеринцы казались частью общей безликой массы: он не интересовался историей своего (своего?) Дома, он не прислушивался к разговорам в Общей комнате. На второй год, праздничным октябрьским вечером, все изменилось. Стало ясно, что в Хогвартсе, в Слизерине, ставшем настоящим Домом, существует возможность величия. Подлинного, непревзойденного величия. У него появился кумир, вождь, цель, Дело.

Друзей - таких, как в Дурмштранге - он в Слизерине не завел, зато теперь появились соратники. До Слагхорна (так и не принявшего его в свой клуб) ему уже не было никакого дела. Но он так и не научился спокойно выслушивать от профессоров нечто вроде "Наступление, мистер Долохов! Поздравляю", и публичное - в Большом Зале - объявление о высадке врагов во Франции привело его в ярость. Ее пришлось скрывать даже от своих: в Слизерине было достаточно болванов, считающих, что всякий, кто угрожает Англии, - враг. Но у Антонина был вождь - и поддержка.

- Злишься, Тони? А напрасно. - Самые звуки Его голоса успокаивали и придавали уверенности. - Подумай, кто бы ни победил в этой магглской бойне, среди победителей будет союзник Гриндельвальда. Он был недальновиден: ему бы благодарить твоего отца за разрушенный союз. – Рука на плече, пристальный взгляд. – Ты больше не принадлежишь Гриндельвальду, Тони, помнишь?

Кажется, что-то оборвалось в душе (нет-нет, он этого не было, этого он не думал), но Антонин запомнил. Запомнил настолько хорошо, что в апреле сорок пятого смог выдержать известие о… о победе Дамблдора, ну а к майским событиям остался почти равнодушен.

Антонин спускается с моста и бросает взгляд на Биг Бен: как он и ожидал, сейчас еще слишком рано. Дождь усиливается, и над толпой появляется пара зонтиков - женских, черт. Магглские кафе внушают ему отвращение. Придется смириться с необходимостью прогулки по набережной, где в этот час, несмотря на дождь, многолюдно. А это еще хуже дождя.

В отличие от большинства соратников, Антонин не был воспитан в отвращении к магглам. Разумеется, как и у всех, у него вызывал негодование Статут секретности. Разумеется, бесила необходимость вести себя среди низших существ как один из них. Как с равными. Но не поэтому лондонская толпа в последнее время вызывала у него ненависть. А потому, что с ней сперва смутно, а теперь все четче связывались мысли о возможном провале.

Та часть проекта "Магглы", которая была поручена Снейпу, уже провалилась. На настоящих уголовников у зельевара выхода не было. Тот сомнительный элемент, с которым он установил контакт благодаря детским знакомствам, исправно брал деньги за нападения на одиночных волшебников из вражеского лагеря, но результаты были ничтожные. Проблема (как Снейп и предупреждал, но недостаточно убедительно) заключалась в том, что в уединенном месте даже предатели крови не колебались использовать против нападающих магию - с последующим стиранием памяти, а в людных местах на сколько-нибудь решительные действия сомнительный элемент не был способен. В конце концов Люциус устроил скандал из- за напрасной траты денег, Снейп напомнил, что он же предупреждал, и эта часть проекта была закрыта.

Перед тем, как заняться истеблишментом, Антонину удалось вступить в контакт с весьма энергичной группой приверженцев идеи "Англия для англичан". Он назвался представителем некоей силы, которая сможет в ближайшее время приобрести серьезное влияние в Парламенте и избавить английских патриотов от понаехавших индийцев, африканцев и проч., - если английские патриоты сперва помогут некоей силе избавиться от ее врагов. Патриоты готовы были действовать, но проявили чрезмерный интерес к новым союзникам и их совершенно неизвестным врагам, а главное, им не понравилось слово "сперва". Вдобавок, безошибочным патриотическим чутьем они угадали в Антонине иностранца и тем более не спешили доверять обещаниям. Антонин на очередном собрании у Господина предложил устроить широкомасштабную акцию в каком-нибудь иммигрантском квартале: тогда помощь патриотов будет им обеспечена, а от нее можно многого ожидать. Господин, вместо того, чтобы тотчас высказаться, по обыкновению, самому, предложил высказываться другим (это случалось редко и почти неизменно приводило к скандалу).

- Ты уверен, что эти не запросят денег? - осведомился Люциус.

- Если им не все равно, на кого работать, - заметил Руквуд, - тебе понадобится более основательная легенда, чем "некая сила". Ты в состоянии ее придумать? - Недавно присоединился, а позволяет себе поучать ветеранов.

- Что, они чуют иммигрантов, как мы грязнокровок? - вставил Розье. - Берегись, Антонин, если они догадаются, откуда ты взялся, как бы тебе на магглский аврорат не наткнуться при следующей встрече.

Антонин собрался отвечать (кое-какие из замечаний были дельные), но тут слово взяла Беллатрикс.

- Подождите. Это что, для того, чтобы магглы работали на нас, мы должны будем работать на них?

Тут начался скандал. Господин бесстрастно слушал несколько минут, затем свистящим шепотом приказал всем замолчать - и вторая часть проекта "Магглы" была закрыта.

Дождь усилился, и к женским зонтикам над толпой стали присоединяться мужские. Наконец! И, пожалуй, уже можно поворачивать и возвращаться к Вестминстеру.

О том, что представляет собой английская парламентская система, какие в Англии есть партии, почти никто из приближенных Господина не имел ни малейшего представления. В чем разница между двумя партиями, не мог понять даже Антонин - несмотря на усиленное чтение газет. Слишком прочно было внушено ему в детстве, что никакого различия не существует. Для него было очевидно, что великими целями не удастся увлечь ни тех, ни этих. Поэтому вначале - перед тем, как установить контакт с патриотами - он решил действовать напрямую и взять под контроль правительство. Мать вашу! Чертова баба битых пять с половиной секунд сопротивлялась Империусу - из чистого упрямства, другого объяснения нет. На шестой секунде она бы, конечно, сломалась, но тут появилась парочка переодетых авроров, и пришлось уносить ноги. Больше к ней подобраться не удалось и к другим министрам тоже - Багнольд об этом позаботилась, а может быть и Дамблдор. Определенно, правительство надо менять: у лейбористов таких особей нет, это точно. И вот теперь он идет на встречу с одним из малозаметных членов - как это у них называется? - теневого кабинета, которому надоело быть в оппозиции. Слово-то какое гнусное, у нас в свое время... Ладно, не время ностальгировать, у этого типа есть редкостное, уникальное достоинство, с ним можно будет говорить не так, как с другими.

Вестмистерское Аббатство, Уголок поэтов. Судя по тону, каким эти – совершенно непонятные слова были сказаны, спрашивать об их значении у контакта не стоило. Пришлось спросить у Снейпа и вытерпеть выражение его физиономии при объяснении. А этот чертов полукровка еще и пугать вздумал. «И не боишься ты в подобное место заходить? Сам я, разумеется, не пробовал, но Крэбб как-то раз укрывался от погони в соборе святого, как он утверждал, Петра, что сомнительно, и говорил, что у него очень болела левая рука». Антонин тоже об этом слышал, но считал сомнительным любое утверждение Крэбба, а потому не стал придавать значения.

Экая нелепая архитектура! Он не будет ничего спрашивать у прохожих, не будет, он вспомнит… Ага, вот оно, в точности как Снейп рассказывал! Ох!..

Терпеть боль Антонин умел – Господин об этом хорошо заботился. И не то, чтобы эта боль была хуже Круциатуса, нет, она была, пожалуй, слабее, но… какая-то неправильная. Она вызывала ощущение, будто все его, Антонина Долохова, существование, отрицается. И хотелось бежать, бежать прочь от этого проклятого места, подальше, там она пройдет… Он выдержит. Для дела, для великой цели. Выдержит.

– Ваш билет, пожалуйста.

Проклятие, предупреждал же Снейп, и магглские деньги наготове. Но руки дрожат, на ладони среди магглских монет оказывается сикль, он ловит удивленный взгляд кассира… Так, про Уголок поэтов можно спросить, Снейп говорит, что в Аббатстве кто угодно может заблудиться. Спрашивать приходится дважды. Ну вот и пришел. Могильные плиты, статуи, бюсты. Есть знакомые имена, но ни одного значимого. Контакт на месте.

– Мистер Робинсон.

– Мистер Энтони. – Контакт (его фамилия, разумеется, не Робинсон) пытается повыше поднять воротник плаща.

– Может быть, вам лучше накинуть капюшон? – Слова должны были прозвучать иронически, но, судя по выражению лица «Робинсона», Антонин сказал что-то не то. Надо переходить прямо к делу. – Я окончил ту же школу, что и ваш брат.

На лице «Робинсона» появляется нечто среднее между паникой и настороженностью.

– Если вы хотите высказать мне соболезнования, то опоздали на пятнадцать лет.

– Увы... – Антонин очень правдоподобно вздыхает. – Есть болезни, пока недоступные ни вашей, ни нашей медицине. Нет, я не с запоздавшими соболезнованиями, я даже не был знаком с вашим братом. Я упомянул о нем, чтобы вы знали, кто я и почему могу быть с вами откровенным. У нас с вами общие интересы, мистер Робинсон. – Игра началась, и боль в руке чувствуется меньше.

– Какие, позвольте спросить. И у кого именно.

– Я представляю очень влиятельное сообщество (Антонин долго выбирал подходящее слово: «группировка» представлялось чем-то подозрительным, а «партия» – вдруг контакт знает, что у волшебников партий нет). Мы хотим привести лейбористов к власти. Мы верим в социальную справедливость, в большее экономическое равенство (так, тут главное не переборщить), в то, что идея laissez-faire безнадежно устарела.

– Рад это слышать. Но что значит «привести лейбористов к власти? (А он не дурак. Вызубренные фразы на него так просто не подействуют). Вы хотите нас финансировать? Существуют определенные процедуры…

– Деньги у нас, разумеется, есть. Но наши возможности, как вы сами понимаете, очень велики… Едва ли вы знаете, до какой степени. Мы с вами могли бы выработать надлежащую стратегию, и вам была бы обеспечена победа.

– Я нужен вам для того, чтобы выработать стратегию? Поэтому вы не станете меня принуждать – да, я об этом слышал – и угрожать тоже не станете?

– Разумеется, не стану, мистер Робинсон, о чем вы… Мы с вами вместе вырабатываем стратегию, наше сообщество оказывает вам помощь и, разумеется, приобретает определенную долю влияния на вашу политику.

– Вы, конечно, понимаете, что мы придем к власти в результате ближайших выборов… или следующих.

– Вы сами не верите в то, что говорите. Ни ближайших, ни следующих, ни еще следующих. Мистер Робинсон, я же вам власть предлагаю. Навсегда.

– Что… значит… «навсегда»?

Ага, наконец-то на «Робинсона» подействовало!

– Мистер Робинсон, власть берут не для того, чтобы от нее потом отказываться. Вы понимаете?

– Понимаю. Теперь понимаю. – Маггл оглядывается по сторонам, как будто его глаза скользят по могильным плитам, статуям, бюстам, по надписям на них. Можно подумать, что имена значат для него что-то большее, чем школьная программа. Пауза длится долго, а к Уголку поэтов тем временем приближается целая группа. – Я вынужден отказаться, мистер Энтони. Надеюсь, мы больше не встретимся.

И он теряется в толпе.

Антонин выходит из Аббатства и переводит дух – только сейчас он понимает, что рука по-настоящему не переставала болеть. Он мог бы найти укромный угол и аппарировать, но ему хочется пройтись – плевать и на дождь, и на магглов. Проект провалился, и с провалом он возвращается к Господину. Проект не мог не провалиться, потому что великие цели требуют великих средств. Не надо было связываться ни с сомнительным элементом, ни с подпольными патриотами, ни с истэблишментом. Надо зажечь всю Англию. А зажечь всю Англию не получится, потому что Люциус испугается, как бы при этом не сгорело его поместье. Неужели его, Антонина Долохова никто не понимает? Гриндельвальд бы понял. А Господин? Каковы по-настоящему его цели? Они точно великие? Нет-нет, этого он не думал, это нечаянно.

---

[House of York]

Название: На войне как на войне
Автор: House of York
Бета: House of York
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Алиса Лонгботтом, братья Прюэты
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: Алиса вынуждена делать выбор между работой и домом
Тема задания: Фик написан на тему "Женщина, сражающаяся на войне наравне с мужчинами"
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"



Светило солнышко, пели птички. Небо было отвратительно безоблачным.
Алиса Лонгботтом сидела на открытой веранде кафе Флориана Фортескью и меланхолично помешивала ложечкой мороженое.
Ей надо было успокоиться. И хорошенько подумать, что же делать дальше.
Найденный свекровью доверенный колдомедик давал самые неутешительные прогнозы: тридцать процентов вероятности рождения сквиба, десять – полное и неизлечимое бесплодие. И что через год шансы будут уже пятьдесят на двадцать.
Если она, конечно, не бросит службу в аврорате и не займется своим здоровьем вплотную.
Как будто она не понимает, что Непростительные заклинания называются непростительными не только потому, что это ужас какая темная магия. А боевым заклинаниям в школе не учат не только из-за боязни, что ученики применят новообретенные знания друг на дружке.
Авада – совсем не то заклинание, которое следует применять, когда точно не знаешь, враг впереди или друг.
И, по уму, вообще не то заклинание, которое следует применять.
Свою первую Аваду, пущенную в человека, Алиса помнила до сих пор.
И непростительно хорошую летнюю ночь. И те несчастные полузаброшенные доки, в которых обосновались Пожиратели. Настоящий лабиринт из строений, контейнеров и вагонов, когда знаешь, что свои – где-то есть, где-то рядом, но здесь и сейчас – ты одна. Страх, заставляющий вжиматься в стену, без всяких заклинаний сливаясь с глубокими тенями. Мелькнувший в одном из проходов человеческий силуэт. Мгновенную вспышку ужаса и животное желание выжить любой ценой. Холод смертельного проклятья, с кажущейся неторопливостью скользящий от сердца к пальцам, зеленой вспышкой срывающийся с кончика палочки.
Как она чуть не плакала, когда сообразила, что вполне могла попасть в кого-то из своих. И совершенно искреннюю радость, когда в свете слабенького Люмуса на лице убитого тускло блеснуло серебро маски.
Как ее выворачивало после боя, Алиса тоже прекрасно помнила. И как Грюм отпаивал ее огневиски, приговаривая, что в первый раз оно всегда так, и что она молодец, и что потом будет легче. Умолчал только, что убитый Пожиратель был ей кузеном.
Она потом узнала сама. Почти случайно. Глупое женское любопытство.
А легче так и не стало.
Как там: «Женщина на войне, прежде всего, перестает быть женщиной. Физиологически».
Что бы он понимал, хлыщ ученый.
Что бы он понимал…
Были люди, которые прикрывали спину ей, которым прикрывала спину она, и уйти было бы предательством.
Тридцать на десять. Пятьдесят на двадцать.
Что сказать мужу? Что сказать родителям и свекрови?
Алиса отрешенно проследила за полетом наколдованной кем-то ярко-малиновой бабочки. Мороженое таяло и она, воровато оглянувшись, подморозила его заклинанием. Флориан не одобрял посторонней магии в своем кафе.
И отрешенно подумала, что надо было аппарировать домой.
Братья Прюэтты, при всех своих достоинствах, имели совершенно уникальный талант появляться в самый не подходящий момент из всех возможных.
- Сестренка! – Фабиан, воплощение бесшабашного панибратства, не спрашивая разрешения, плюхнулся напротив. – Грюм доверил нам очень важное дело!
Задорной улыбкой можно было без проблем осветить обеденный зал Хогвартс. И еще пару коридоров сверх того.
- Разгрести макулатуру, до которой у него никак не дойдут руки? – Алиса вопросительно выгнула бровь.
Нелюбовь легендарного аврора к лишнему бумагомаранию давно уже была притчей во языцех, едва ли не большей, чем его паранойя.
- Почти, – как и ожидалось, Гидеон не сумел долго хранить молчание и умный вид. Пододвинулся поближе и заговорщически ухмыльнулся. – Разобраться с письмами восторженных поклонников. И знаешь, что мы выяснили?
- Что ты потрясающе популярна, сестренка!
На столе медленно материализовывалась стопка разнокалиберных огрызков пергамента, куда братья, похоже, выписывали самые интересные цитаты.
- Мы тут почитали…
- Ты – почти кумир женского населения магической Британии. Первая женщина-аврор!
- Только пишут почему-то Грюму, – Алиса ухмыльнулась. Тяжесть на душе, навалившаяся после визита к колдомедику, потихоньку отступала.
Был у общения с Прюэттами такой забавный побочный эффект…
- Не ревнуй! – Фабиан ловко вытащил из кучи одну из записок, откашлялся и зачитал, пытаясь подражать не то маггловским дикторам новостей, не то самому министру. – Миссис Лонгботтом своим героическим примером доказала, что женщина вполне способна защитить себя сама, и ей не надо полагаться только на заступничество мужчины. Женщина и ведьма должна и может сама позаботиться о себе и защитить своих близких от опасности. Я всемерно восхищаюсь миссис Лонгботтом, бросившей вызов замшелым традициям, и мечтаю после школы поступить в аврорат!
- Александра Боунс, семнадцать лет. – Гидеон светился задором. – Начальство в этом году предрекает наплыв излишне активных девиц.
- Почему именно сейчас?
- Ну, это я, что ли, в этом году практически в одиночку обезвредил банду оборотней, терроризировавших половину Вустершира? – Фабиан заговорщически подмигнул. – Пророк сделал из тебя чуть ли не вторую Скатах.
- Ты прекрасно знаешь, как все было на самом деле.
- Важно не как было, а как написали! – Гидеон с глубокомысленным видом поднял палец. – А миссис Лонгботтом теперь идеальный аврор и, вообще, лицо всей организации. Автограф дашь?
Алиса хмыкнула, покачала головой и отвесила наглецу подзатыльник. С воспитательными целями.
Не то, чтобы она надеялась на долговременный эффект, но попробовать стоило.
- Теперь пылкие головы и горячие сердца, в возрасте от восьми до восемнадцати, рвутся в аврорат. По твоим следам.
Действие заклинания закончилось, и мороженое таяло.
Ушедшая было горечь вернулась снова.
Одно дело – просто уметь постоять за себя. Совсем другое – стать аврором. К сожалению, в восемнадцать лет эта разница совершенно не очевидна.
В восемнадцать хочется защитить весь мир. Настолько, что забываешь спросить, нуждается ли он в твоей защите.
Алиса по себе помнила.
Будь у нее возможность все переиграть, она поступила бы гораздо менее… по-гриффиндорски.
Девчонки пойдут за состряпанной журналистами легендой. За красивой и героической сказкой про принца на белом коне.
Сколько из них точно так же однажды будут комкать в пальцах бумажку с диагнозом, проклиная тот день, когда купились на пафосные слова?
Стоит ей сказать пару нужных слов нужным людям, и этого не случится. Журналисты спустят на Министерство всех собак. Хорошие девочки будут тихо сидеть у окошек и качать колыбельки.
Скольких талантливых бойцов недосчитается Аврорат в смутные времена, когда на счету каждая палочка? Даже ненавязчивая пропаганда директора Дамблдора не поможет.
- Между прочим, очень кстати, – Фабиан чуть прищурился и мгновенно посерьезнел. – Учитывая последние потери.
- Учитывая последние потери, – эхом откликнулась Алиса.
Решительно смела принесенные братьями пергаменты и запихала их в сумочку. Поверх папки с результатами анализов.
Вряд ли её сыну, кем бы он ни был, найдется место под солнцем, если сами-знаете-кто победит. Как и многим другим детям, виновным лишь в том, что родились не в тех семьях.
Есть те, кто прикрывает ей спину. Есть те, кому спину прикрывает она. Недостойно гриффиндорки сбегать с поля боя.
Муж поймет. И примет ее решение.
Лежавшая на коленях сумочка вдруг показалась неподъемно тяжелой.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Грязная Кровь
Автор: Дом Ланкастеров
Бета/Гамма: Будет объявлена позже
Тип: гет
Рейтинг: R
Персонажи: Вальбурга Блэк / Орион Блэк, Кричер, прочие Блэки и не-Блэки по мере надобности
Жанр: Драма
Размер: миди (~106 тыс. знаков)
Дисклеймер: Канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Подлинная история Вальбурги Блэк, урождённой Блэк
Тема задания: Размышления о жизни, войне и судьбах чистокровных родов женщины, выбравшей свою сторону, но остающейся в стороне от войны
Предупреждение: Не AU, но некоторым деталям канона дано альтернативное толкование
Примечание 1: Фик написан на командный конкурс «Война Роз»
Примечание 2: За этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"
Примечание 3:

Хронология основных событий

Хронология основных событий:
1925 – родилась Вальбурга Блэк
1926 – родился Альфард Блэк, родной брат Вальбурги*
1929 – родились Сигнус Блэк, младший брат Вальбурги, и Орион Блэк, её троюродный брат и будущий муж
1949 – умерла Урсула Флинт-Блэк*
1950 – бракосочетание Сигнуса Блэка и Друэллы Розье*
1951 – бракосочетание Ориона Блэка и Вальбурги Блэк*, родилась Беллатрикс Блэк
1953 – родилась Андромеда Блэк*
1955 – родилась Нарцисса Блэк
1959 – умер Регулус Блэк-старший, дядя Ориона
1959 – родился Сириус Орион Блэк*
1961 – родился Регулус Арктур Блэк
1970 – бракосочетание Теда Тонкса и Андромеды Блэк*, имя Андромеды выжжено с родового древа
1976 – Сириус Блэк ушёл из дома, его имя выжжено с родового древа
1979 – умер Сигнус Блэк, имя Альфарда Блэка выжжено с родового древа*, умер Орион Блэк, умер Регулус Блэк (порядок этих событий – авторский)
1981 – Сириус Блэк осуждён по обвинению в убийстве Питера Петтигрю и случайных свидетелей
1985 – умерла Вальбурга Блэк
1995 – Сириус Блэк вступил в права наследства дома на площади Гриммо, 12
* Звёздочкой обозначены события, точная дата которых из канона не известна; авторская датировка не противоречит известным фактам канона.

1

1.
Закрепив вуаль, она медлит перед зеркалом, слушая, как затихает растревоженный дом. Ей слышно, как поскрипывают, злословя о незваных гостях, половицы, как отфыркиваются ковры, стряхивая отпечатки аврорских ботинок, как чихают портьеры от травяного запаха министерского эксперта по зельям, как кряхтит, распрямляя сгорбленную спину, кресло, в котором нынешним утром обнаружили тело.

Бренная оболочка, единственное, что от него осталось. В конце всё оказывается проще, чем в середине, когда она жила чувством долга и цеплялась за надежды, почти так же просто, как в самом начале, когда она ещё не знала ни долга, ни безнадёжности. Её собственное тело напоминает о себе ноющей усталостью в поднятых над головой руках, зыбким колыханием отражения, неумолимо живого в ватной тишине, объявшей, наконец, дом двенадцать на Площади Гриммо. Она легонько ударяет по стеклу кончиками пальцев, и тёмно-серое облако, клубясь и сгущаясь, заволакивает это зеркало и всех прочие зеркала в доме.

Вальбурга Блэк, урождённая Блэк, выходит из спальни и спускается по лестнице. Она слышит, как бесшумно закрывается за нею дверь, слышит, как позади неё скользит на волосок выше ступеней край чёрной мантии. Дом успокоился, и Вальбурга тоже спокойна.

Машинальным движением велев кинувшемуся под ноги домовику отправляться восвояси, она проходит в гостиную. Удел эльфа – суетиться, освобождая госпожу для главных дел, которых у неё всего два – рожать и хоронить, и убаюкивающий шёпот дома подсказывает ей, что ко второму она приспособлена куда лучше, чем к первому. “Кричер будет прямо тут, если хозяйке что-нибудь понадобится, что угодно, Кричер будет прямо тут,” – верещит тот, пока дубовые створки не смыкаются, оставив Вальбургу наедине с последней обязанностью.

Супруг ждёт её на ложе, торжественный и покорный среди пенящихся кружев. Парящие вокруг гроба свечи расступаются, позволяя приблизиться, чтобы поцеловать его. Она касается губами прохладного лба, поправляет на восковой коже блестящую чёрную прядь, и вьющиеся волосы пружинят безжизненно и механически. Вальбурга отстраняется, чувствуя, что Орион уже стал для неё предметом, такой же вещью, как погашенная люстра или притихшая мебель, но только лишней в этом доме. Опускаясь в кресло, она признаётся себе в том, что это произошло ещё до того, как домовик до скрипа вымыл его, узловатыми пальцами выбрав из порезов осколки, и уложил в эту стерильную постель. Нынешним утром, глядя на искорёженные предсмертным хрипом губы, на посиневшее лицо с расплющенной о столешницу щекой, на прожилки крови в лужице зелья, растекшегося из раздавленной склянки – уже тогда она видела не более, чем вещь. Тело её мужа, красивый инструмент, позволивший ей стать матерью, оставаясь Блэк, покоилось теперь в роскошном футляре, выполнив свою бесполезную, как оказалось, задачу.

Вальбурга слышит, как свистит холодный воздух, завихряясь вокруг крыльев совы, несущей в Министерство просьбу об открытии портала до кладбища, кажется, даже ощущает дрожание Струн, несущих весть её сыну. Другой сын – тот, что больше ей не сын – узнает о происшедшим из завтрашних газет. Это и к лучшему – конечно, похороны, на которых будет присутствовать Друэлла Блэк, вряд ли окажутся полностью благопристойными, но есть хотя бы слабая надежда, что обойдётся без откровенного скандала. Она морщится, припоминая ощущение неловкости, охватившее всех свидетелей нелепой сцены с рыданиями, которую учинила Друэлла неделей раньше, на похоронах своего мужа Сигнуса, младшего брата Вальбурги.

Новоиспечённая вдова Блэк задумывается над краткой, но исполненной достоинства отповедью, которой осадит рыжую самозванку, если та посмеет разыграть подобный спектакль над телом Ориона. За тридцать без малого лет своего брака Вальбурга ни на минуту не забывала о том, что приличия велели стереть из памяти семьи и общества: когда-то Орион Блэк и Друэлла Розье были помолвлены. Она не слепая, и ей известно, что неблагодарная француженка, в сущности, обязанная Вальбурге своим супружеским счастьем, всю жизнь была неравнодушна к её мужу, играя немыслимым “А что, если бы?..”.

Вальбурга приглушает раздражающий огонёк подобравшейся слишком близко свечи. Да, невестку надо будет поставить на место. Потерявшей всякий стыд дальней родне, всем этим вырождающимся Крэббам, обнищавшим Гэмпам и якшающимся с невесть каким отрепьем Лонгботтомам, и без Друэллиных выходок достанет поводов шептаться по углам, разбегаясь, будто вспугнутые мыши, при звуке шагов законной вдовы. Когда двое троюродных братьев, родившихся в один год, умирают, едва справив пятидесятилетие, рождаются слухи и о родовых проклятиях, и о коварных жёнах и наследниках, и о жестоких заговорах с участием секретных Орденов и Братств, чья тайная борьба уже давно кипит у самой поверхности, грозя вот-вот прорваться кровавыми пузырями… И только одному человеку ни к чему догадки и сплетни: Вальбурга Блэк знает всё, и не только об этой истории, но она позаботится о том, чтобы правда, более простая и более уродливая, чем замысловатые фантазии сплетников, умерла вместе с нею. Честь старинного и благородного семейства Блэк теперь в её руках, и надёжней рук не найти.

Ничего, думает Вальбурга, вскидывая голову так, что чёрное кружево высокого воротничка царапает шею, пускай болтают. Двадцать лет назад, когда Орион унаследовал этот дом, о странных занятиях и скоропостижной кончине его дядюшки Регулуса ходила такая молва, что тот, должно быть, крутился в гробу, будто Вредноскоп на общем заседании Визенгамота. Теперь же никто и не вспоминает об обстоятельствах вселения Вальбурги в заколдованный особняк, который она так привыкла именовать “домом своих отцов”, что и сама в это верит.

2

2.
Новый дом определённо понравился Вальбурге, понравился весь и с первого взгляда. Сколько она ни ходила по его этажам и лестницам, ей не попалось ни одной щеколды, ни одного портьерного шнурка, который хотелось бы заменить! Даже щели в оконных рамах, даже густая, свалявшаяся комками пыль на перилах, даже сажа, липнувшая к манжетам, стоило лишь приблизиться к любому из каминов – всё было именно таким, как должно было быть в жилище Блэков. Она прислушивалась к себе снова и снова, но не находила ни капельки раздражения, никаких отголосков привычного уже разочарования. Совершенно одна в этом пустом доме, казавшемся огромным по сравнению что с её коттеджем, что с трещавшим по швам от визга племянниц замком родителей, она, судя по отражению в оловянном зеркале, предупредительно опустившемся ради неё на фут вниз по стене, была счастлива, как никогда со дня... пожалуй, что со дня своего рождения!

Хотя... нет, не совсем одна – молодая очаровательная (нет, это зеркало просто замечательно! просто прелесть, как и всё в доме!) женщина-отражение погладила едва заметный живот под высокой талией. Да и дом был не совсем пуст – поминутно откуда-то появлялся домовик, в надежде, что молодой хозяйке что-то понадобится.

– Ну, что там у тебя, Кричер?
– Ваши домашние тапочки, мадам Блэк! Они согревают хозяев и берегут паркет.
– Да я вовсе не мёрзну! – Труба камина одобрительно, как показалось Вальбурге, загудела при этих словах. – Однако паркет… Пожалуй, милый домовик, я их надену!

Конечно же! Как она могла и помыслить о том, что двое чистокровных Блэков могли бы растить наследника в безликом, даже после семи лет так и искрящемся расширяющей магией коттедже, раньше служившeм летним домом каким-то обедневшим неудачникам? Настоящий дом Блэков – вот чего ей не хватало всё это время!

Домовик застыл посреди покрытого неопрятными пятнами пола гостиной, выпучив глаза и растопырив руки с расшитыми золотом бархатными туфлями. Ласковое обращение хозяйки ошеломило его, хотя он изо всех пытался привыкнуть к её странностям с тех самых пор, как она одна объявилась в доме в восьмом часу утра.

Новый владелец дома, молодой мистер Блэк, предупредил о своём прибытии неделей раньше, и Кричер едва не лишился рассудка от радости и от ужаса одновременно. Поводом к радости было то, что вместо Мастера Регулуса, благороднейшего джентльмена, но всё же при том холостяка, склонного – только будучи пьян, а так грех жаловаться! – к приступам жестокого сумасбродства, у Кричера наконец-то будут настоящие хозяева, его семья. Может статься, появится и маленький наследник, а значит, и смысл в жизни, помимо возможности украсить (Да, украсить! Для домовика Кричер довольно-таки привлекателен!) своей головой стену над кухонной лестницей. Ужас же переполнял его потому, что привести в порядок этот безумный дом, яростно сопротивляющийся всем его попыткам хоть что-нибудь изменить, было просто невозможно.

Убедившись в бессилии всех известных ему магических способов уборки, Кричер день и ночь бегал по лестницам с тазом мыльной воды, совком и длинной палкой с венчиком для смахивания паутины, но стоило ему почистить хотя бы одну комнату, как она опять стремительно зарастала пылью и паутиной – было от чего прийти в отчаяние! Приходилось смириться с мыслью, что новые хозяева, брезгливо пожав плечами, двинутся к выходу, а гвоздь над кухонной лестницей так и останется пустовать в этом грязном, холодном и ужасно упрямом доме, потому что Кричер просто-напросто засохнет от одиночества в одной из его многочисленных щелей…

– Апчхи! – раздалось вдруг из камина.
Едва позволив Ориону Блэку войти в гостиную, молодая хозяйка бросилась в его объятия с радостным криком:
– Сюрприз, дорогой – я уже тут! Пойдём скорей, я всё тебе покажу! Здесь так… здесь так мило!

*
– Я хочу-хочу-хочу этот дом – слышишь? – хочу его, вот и всё!

Орион с трудом узнавал жену. Вальбурга, обычно чопорная и сдержанная, хватала его за руки, заглядывала в глаза, и вообще вела себя так, как будто взяла у Друэллы несколько уроков женского кокетства – мысль, вызывавшая у него безотчётное отвращение. Он на многое готов был согласиться, лишь бы прекратить эту шумную и неприличную сцену, но требования Вальбурги были совершенно неразумны.

– Я знаю, что тебе не нравится на Оркнейских Островах, – начал он осторожно, – но ты должна признать, что тот дом в куда лучшем состоянии…
– Он мерзкий! – Вальбурга даже притопнула ногой в нелепой бархатной туфле. – Там негде повернуться! Ты бы ещё в наш замок предложил переехать!
– Странно, ещё на прошлой неделе ты и не думала спорить с Сигнусом, когда он расхваливал преимущества жизни с родителями, – удивился Орион. – Они наставляют внуков, помогают мудрым советом, своим примером способствуют утверждению нравственности…

Домовик, согнувшись в три погибели и подобострастно прижав уши, подтащил хозяевам два кресла. Орион вопросительно взглянул на жену и, пожав плечами, уселся. Та осталась стоять, сложив на груди руки и слегка подавшись вперёд, что придавало её невысокой фигуре неожиданно грозный вид.

– Если Сигнус считает, что нравственность его жены нуждается в утверждении, пусть сам там и живёт! – глаза Вальбурги заблестели, а в голосе появились звонкие нотки. – Все эти разговоры – сказки для легковерных! Простой способ объяснить, почему чистокровные семьи расширяют горстку разваливающихся поместий, пока те не лопнут от магии, или пока наследники не отравят дедушку. Не признаваться же, что в Англии не осталось настоящих мужчин, чтобы потеснить зарвавшихся магглов! Скоро за это придётся взяться ведьмам!

Орион молчал. Одержимость, внезапно проснувшаяся в жене, пугала его даже сильнее, чем тот факт, что она позволила себе оскорбительный намёк по поводу настоящих мужчин. Самым же обидным было то, что Вальбурга была права: если бы действительно нашёлся кто-нибудь, кто взял бы на себя задачу вернуть волшебникам территории, на которых распространились магглы, его деятельность можно было бы только приветствовать. Впрочем, такой проект шёл бы вразрез с осторожной политикой нынешнего Министерства, до полусмерти напуганного последней войной, так что поддерживать такого смельчака открыто нынче могли бы только глупцы. Выходило, что самым смелым и одновременно самым благоразумным поступком на данный момент было выполнить желание супруги.

– Пожалуй, если тебе так хочется, мы могли бы попробовать переехать сюда на время, – пробормотал он, улыбаясь настолько снисходительно, насколько это возможно сделать, глядя снизу вверх, – Если, конечно, тебя не пугают, э... странности.
– Странности?
– Ну да! Говорят, – Орион понизил голос и оглянулся на безразличные обшарпанные стены, – говорят, что с этим домом трудно ужиться, что он как-то действует на хозяев, и что происходят всякие... э... странности.
– Чушь! Это самый милый дом в Лондоне! Нет! Наверняка он самый лучший дом в мире! Тут великолепно, тут всё просто великолепно! Ну, Орион, согласись же со мной! – и Вальбурга вдруг порхнула на колени к ошеломлённому мужу. – Ты должен уступить мне, хотя бы только в один этот раз, – прошептала она, нежно обнимая его за шею, – а потом я расскажу тебе об ещё одном сюрпризе…

*
– …Кстати, я перенесла детскую на второй этаж, и вчера прислали другую кроватку для ребёнка, ты видел? С маленькими совами? Нет, нет, это просто чудо, ты должен посмотреть!

Похоже, дом действительно как-то действовал на своих обитателей – всё, решительно всё в Вальбурге переменилось с переездом сюда. Прежде апатичная и настороженная одновременно, постоянно готовая сорваться какими-то безумными ссорами и напуганная чем-то, казалось, непрерывно происходившим в её голове, теперь она бросила все силы на устройство “своего гнёздышка”, и несносный дом, похоже, благоволил новой хозяйке. Старый домовик, заваленный её указаниями, едва успевал вешать портьеры, полировать канделябры и перетаскивать с этажа на этаж заказанную по каталогу мебель. Вальбурга даже решила вдруг сама заняться кулинарной магией, хотя к счастью скоро оставила кухню на верного Кричера, увлекшись изготовлением собственной копии фамильного дерева Блэков. Но самым удивительным было то, что она не стала устраивать для себя отдельной комнаты, как было в доме на Оркнейских Островах, а заказала для хозяйской спальни огромную золочёную кровать под балдахином. Всё это было ново и непривычно, но Орион, впервые за семь с лишним лет размеренной и однообразной совместной жизни, ощущал такое спокойствие, что готов был забыть все странные и пугающие истории о Гриммо, двенадцать.

3

3.
То ли сырой осенний ветер шевельнул фонарь у дома номер тринадцать на Площади Гриммо, то ли усталая ночная птица задела его крылом, но рассеянный желтоватый свет, отразившись от рябой грязной лужи, падает вдруг на витрину магазинчика обувных принадлежностей и скользит, едва не запутавшись в мохнатых нитях паутины, по неплотно закрытым ставнями окнам старого дома Блэков. Ненадолго осветив буковые панели потолка, выдохшийся и потускневший луч, уже умирая, задевает краешек рамы портрета, закрытого тёмной шалью.

Едва различимое в темноте золотистое пятно растворяется в вязком сумраке.

Но убаюкивающее дыхание слабенького ветерка в чердачных сводах сбивается, мерное клокотание в водогрейном котле стихает. Дом силится удержать сонное оцепенение, но уже ясно, что покой сегодня так и не вернётся к нему.

– Кричер! Кричер, шелудивая ты тварь! Криче-е-ер!
– Кричер здесь, хозяйка.
– Я ничего не вижу! Ты что, опять сожрал все свечи?
– Простите, хозяйка, Кричер не ест свечей…
– Куда же ты их деваешь!? Отвечай! Да где ты, водянка тебя изведи?
Старый, почти прозрачный эльф-домовик подтаскивает тяжёлую рассохшуюся скамеечку к портрету и пытается дотянуться до тёмной шали, из-под которой раздаётся дребезжащий старушечий голос.
– Мне холодно и темно! Затопи камины и открой окна! Или нет, только камины. Дерьмо! Я ничего не вижу! И мёрзну! Да где же ты, неблагодарная болотная нечисть?

Домовику наконец-то удаётся в каком-то жалком прыжке ухватиться за край шали, и та соскальзывает с одного из верхних углов рамы, открывая портрет.

Дама поднимает над собой масляный светильник и щурится во тьме. Желтоватое пятно нарисованной лампы слабо освещает только часть портрета – лицо рано постаревшей женщины, часть строгого воротничка, чепец с выбивающимися прядями серебрящихся сединой волос.

– Один чёрт, я ничего не вижу! Где моя шкатулка из розового дерева? Темно, как в кишках у дементора! В кишках у дементора! Кричер, у дементора есть кишки?
– Кричер не знает, откуда Кричеру знать, не к ночи будь помянуты…
– Что-о?!
– … про дементоров. Кричер знает про шкатулку, Кричер всё сделал, как велела хозяйка, положил прямо в гроб, только она не открывалась, негодный Кричер не сумел открыть, но Кричер собрал и уменьшил всё, что лежало вокруг, и положил рядом, хозяйка, прямо под подушку.
Миссис Блэк успокаивается, но ненадолго:
– Да зажги же, наконец, свет! Или мне это делать за тебя? Люмекс! Люпус! Люмбаго! Люминора мареус! Где моя палочка? Дерьмо! Кричер!
– Сейчас, миссис Блэк, сейчас – бормочет эльф, зажигая от крючковатого пальца толстые серебристые свечи в оловянном подсвечнике.
– Вот так-то! Я пока что тут хозяйка!
– Да, миссис Блэк, конечно, миссис Блэк.

Тёплый свет свечей освещает гостиную – огромный красновато-бурый стол, огромный же камин с нависающими над пыльной полкой наядами и ряд пустых тёмных портретных рам на стенах.

– Эй, Орион! Орион Блэк! Не пытайся избегать меня, тебе всё равно никуда от меня не деться, трусливое ничтожество!

Неясный силуэт показывается в одной из рам, изображение становится чётче. Мужчина лет пятидесяти, ещё не утративший гордой осанки и определённой привлекательности правильных черт, оглядывает гостиную и, стряхнув несуществующие табачные крошки с пушистого восточного халата, приветственно кланяется портрету пожилой дамы.

– Что ты, дорогая... я и не думал избегать тебя, но разве немного покоя – это не то, чем ценна для нас смерть?
– Может быть – для тебя! Это ведь ты умер! Бросил меня и умер, мерзавец! Скажи мне, зачем ты взялся сам варить это проклятое протрезвляющее зелье?! Ты знаешь, что все подумали, что я отравила тебя?
– Но ведь ты-то знаешь, что тебя не в чем обвинить, – будто бы оправдывается Орион.
– Тогда скажи, для чего ты умер? Устраиваешь грязную ссору, а наутро просто берёшь, и умираешь! Хорошенькое дело! Взял и умер, а наш дом превратился в притон предателей крови, прохиндеев и мятежников!

Портрет Вальбурги отшвыривает куда-то за раму ненужную уже лампу, подслеповато осматривается и злобно и громко шепчет:
– Как ты сказал? Да, меня не в чем обвинить! Мне не в чем себя винить! Это ты, ты виноват во всём! Ты и грязнокровные свиньи, осквернившие наш дом!

По лестницам старого дома пробегает сердитая дрожь, а пара черепичных плиток срывается со свинцовых закрепов и съезжает по покатой крыше до самого водосточного жёлоба, забитого прелой листвой, невесть как занесённой на такую высоту с чахлых деревьев.

– Будь проклят день, когда я встретила тебя!
– Вальбурга, опомнись! Вспомни, разве ты сама не мечтала…
– Я? Мечтала связать свою жизнь с безмозглым трусом, разрушившим все мои надежды?!

Вальбурга набирает в лёгкие воздуха, чтобы обрушить на портрет мужа новые обвинения, но вдруг осекается, что-то вспомнив. Бледное, искажённое злобой лицо принимает задумчивое выражение. Женщина на портрете прикрывает глаза ладонью, не оглядываясь, опускается в нарисованное позади неё кресло и шепчет изменившимся голосом:
– Да. Ты прав, Орион Блэк. Было время, когда я так мечтала выйти за тебя замуж, что ни о чём другом и думать не могла...

Орион Блэк устало взглядывает на каминные часы, кивает домовику, сосредоточенно изучающему рисунок шнура для вызова прислуги, что не звонил уже лет пятнадцать, и, подавляя зевоту, уходит куда-то за край полотна. Кричер, приличия ради, ждёт ещё пару минут, гасит тем же скрюченным пальцем свечи и, стараясь не шуметь, выходит из гостиной.

Вальбурга остаётся сидеть в кресле. Плечи её вздрагивают, но она больше не плачет и не клянёт свою осквернённую жизнь. Мысли её уже далеко-далеко.

*
Тонкий звон фарфоровой вилки (к обеду подавали только настоящие, старинные столовые приборы, хранящие прохладу, в отличие от жалких подделок из Косого Переулка) заставил Вальбургу вздрогнуть. Тотчас же Сигнус пролил соус на скатерть.

Вальбурга посмотрела на мать. Та переглядывалась с отцом, будто бы не заметив столь вопиющей оплошности.

По лицам родителей она поняла, что случилось что-то важное и неприятное. О радостных событиях не было принято рассылать Оповещения, а сейчас, похоже, было именно Оповещение, дурная весть. Вальбурга тоже ощутила какое-то смутное беспокойство, да ещё резкий укол в кончиках пальцев и ухнувшую пустоту внутри, но не сумела с отчётливостью понять, что именно произошло.

Братья как по команде опустили взоры в тарелки, отец отложил вилку и нож, а глаза матери наполнились слезами.

Ясно. Умер кто-то из родни, и через Тонкие Струны разослали предупреждение, которое поможет со всеми достойными чистокровных волшебников приличиями воспринять скорбную весть о невосполнимой утрате, которая вскоре последует по обычным каналам.

Сова подобающей расцветки прилетела к вечеру. Все необязательные дела и, тем более, развлечения были загодя отменены.

– Закончила земные дни ваша прабабушка Урсула. – Отец отложил вощеный пергамент на серебряный поднос, и стал собственноручно, как было принято в таких случаях, подвязывать сове заранее написанный ответ с выражениями скорби. – Завтра мы отправляемся в Девон.

*
Именно там, в поместье Блэков, или, как говорили, “Старых Блэков”, Вальбурга впервые увидела Ориона. Нельзя сказать, что обстоятельства их знакомства отличались какой-нибудь особенной романтичностью. Низкое небо со свинцовыми тучами, безжизненная громада старинной усадьбы, угрюмые волшебники в траурных мантиях, стоявшие на ветру – всё это мало походило на изображения встреч томных красавиц из “живых развлекательных историй” и их ослепительных суженых. Но двадцатитрехлетней девушке, даже такой серьёзной, как мисс Блэк, нелегко было третий день подряд сохранять на лице скорбное выражение, и Вальбурга, шедшая в конце процессии, не смогла удержаться: слишком уж сильно всё сборище волшебников, чинно переваливавшихся по смёрзшимся комьям аллеи, напоминало шествие ужасно неловких и ужасно же важных чёрных птиц с короткими крыльями.

Незнакомый молодой волшебник, шагавший впереди неё, обернулся, будто почувствовав её беззвучный смешок. Вальбурга, конечно же, тут же опустила глаза, но он, казалось, разглядел ускользнувшую улыбку сквозь густую вуаль и не придумал ничего лучше, чем приветственно поклониться, чуть приподняв мягкий траурный колпак.

*
Озябшие Альфард и Сигнус отправились в малую гостиную, чтобы за ароматными трубками и янтарным виски дожидаться приглашения на поминальную трапезу, как и подобало почти взрослым мужчинам семьи Блэк. Вальбурга же, будучи самостоятельной девушкой, в чьей добродетельности никто не мог бы усомниться, сочла приличным прогуляться в парке одна.

Прилично.
Слово, которого и быть не должно, как нет слова “лепица” или “лепость”. “Прилично” это и есть так, как всё должно быть, всегда. Есть неприличные вещи, и есть все остальные, которые, если они не являются неприличными, то и смысла нет как-то отдельно называть. Это полагается чувствовать – не думать, взвешивая будет ли что-то приличным или нет, а просто не уметь поступать неприлично, недаром же “приличие” связано с самой личностью. Пожалуй, даже размышлять о приличности слова “приличие” неприлично. И только жутко испорченная девчонка может думать о неприличном сразу после похорон прабабушки Урсулы…

Она так глубоко задумалась, что чуть было не налетела на того же самого волшебника, что некстати оглянулся, когда её разобрал неуместный смех. Несколько секунд они молчали, растерянно глядя друг на друга и не решаясь улыбнуться. Незнакомец опомнился первым.
– Здравствуйте. Я – Орион Блэк.
– Вот как? Забавно! – Вальбурга едва не прикусила язык, слишком поздно поняв, насколько кощунственно звучало сегодня это слово. Казалось, что в неё против её воли вселился какой-то насмешник, и он-то и заставлял её то рассмеяться во время траурной процессии, то, как теперь, произнести эту нелепицу. – Я имела в виду, что это... это небезынтересно, потому что я тоже Блэк.
– Это... удобно, – сказал Орион, и заметив, удивление Вальбурги, смущённо пояснил: – Я хочу сказать, что тогда мы можем обойтись без церемоний.

Теперь она могла как следует его разглядеть: гладкий открытый лоб, прямой нос с небольшой горбинкой, ничуть его не портившей, небольшая ямочка на твёрдом подбородке. В этом лице действительно было что-то такое, что, по её глубокому убеждению, должно было присутствовать в облике каждого Блэка, позволяя им всем безошибочно узнавать друг друга. Осознав, что смотрит на него в упор уже с минуту, Вальбурга окончательно сконфузилась, но Ориона это, казалось, не беспокоило. Похоже, этот молодой человек (вблизи он выглядел совсем юным – пожалуй, моложе Альфарда) был ещё более бестактен, чем она сама – заговорил с нею, не будучи представленным, да ещё и практически прямо на поминках!

Вальбурга немного нахмурилась:
– Что вы имеете в виду?
– Ну как же? Я не силён в разных учтивостях, но раз мы, по всей видимости, приходимся друг другу какими-нибудь кузенами, то можем разойтись себе спокойно... то есть, я мог бы проводить вас до крыльца, как брат сестру, а там разойтись.
– И о чём мы могли бы говорить... как брат и сестра? – спросила Вальбурга, неуверенно принимая предложенную руку.
Что-то особенное, какое-то новое, прозрачное тревожащее чувство заставляло её медлить, вместо того, чтобы покинуть странного кавалера, ретировавшись под защиту благочестивой родни, что прогуливавлась ближе к дому.
– Н-ну, например, не забавно ли, что поминальная трапеза называется “пир”? – после долгой неловкой паузы ответил Орион. – Ведь пир – это какое-то торжество, на котором предаются чувственной несдержанности, праздности и утехам…
– Простите? – перебила Вальбурга, безудержно краснея под вуалью.
– Я говорю, “торжество, с которым более соотносится чувство надежды или празднование успехов”, – повторил он с расстановкой, не отрывая глаз от того места, где серая от инея дорожка терялась среди голых деревьев. – Вам это скучно? Тогда, может быть, попробуем выяснить, кто наш ближайший общий предок? Кстати, как вас зовут?

Смущённая Вальбурга замешкалась с ответом, и он, не дождавшись, продолжал всё тем же размеренным тоном:
– История рода – чрезвычайно увлекательный предмет, потому что раз мы не брат и сестра, ничто не может помешать тебе отправиться за мной хоть на край света, стоит мне лишь поманить, ведь я Блэк, а на свете нет ничего лучшего настоящего Блэка.

Вальбурга задохнулась от возмущения и остановилась, как будто споткнувшись.
– Немедленно прекратите! Вы говорите невозможные, непристойные глупости и дерзости и я не желаю вас слушать!
Орион, невольно обогнавший её на шаг, тоже остановился и, казалось, был чрезвычайно удивлён её реакцией.
– О... простите меня. Для многих генеалогия – чувствительная тема, но я не хотел обидеть, тем более что ты просто великолепно выглядишь в этой траурной мантии… Как насчёт поцелуя, Вальбурга Блэк?
– Я не желаю ничего слушать! Никаких грязных слов, прекратите, пожалуйста! – на крик Вальбурги обернулись даже глуховатые пожилые ведьмы, чинно расхаживавшие перед домом. Она отступила на пару шагов, выставив между собой и озадаченным Орионом планки левантийского веера, в котором помещалась её палочка, потом резко повернулась и опрометью бросилась к дому.

*
– Ты просто устала, Бурж. Похороны близкого человека – это всегда тяжело... Впрочем, ты-то эту старую кикимору и знать не знала.
– Мама, это ты сейчас сказала? – Вальбурга приподнялась с канапе, убрав со лба платок, пропитанный успокаивающим травяным настоем, которым пропах весь дом “Старых Блэков”.
– Что именно, принцесса?
– Нет, нет, ничего... Мне показалось, что я слышала чей-то голос. И он сказал… какую-то глупость!
– Говорят, Блэки иногда слышат голоса домов, – рассеянно отозвалась Ирма Блэк, направляя вихрь чёрного шёлка в дорожный сундук. – А послушать то, что говорили за чаем, у дома Старых Блэков должен быть тот ещё характер. Тебе лучше, детка? Голова не болит? А живот?
– Нет, нет, мамочка. Уже всё прошло. Я, пожалуй, пойду – невежливо ведь будет уехать, не попрощавшись.

*
Ирма сидела на краешке кровати и осторожно гладила вздрагивающую от рыданий спину дочери.
– Признайся, у тебя кто-то есть, да?
– Нет!!! Просто... просто так нельзя, нельзя! – сквозь подушку всхлипывала Вальбурга. – Я ведь не племенная лошадь какая-нибудь! Вот ты-то отца любила, а не...
– Вовсе нет! – улыбнулась мать. – Ты не поверишь, но я его терпеть не могла, перебила всю посуду, а в первую брачную ночь даже прятала под подушкой палочку...
– Т-ты? Папу? – Вальбурга приподнялась на локте и недоверчиво посмотрела на мать.
– Ну да. А он и вовсе убежал из дома. Его твой дедушка Сигнус чуть ли не с дементорами под венец приволок.
– Но как... но вы же любите друг друга?
– Это сейчас. Да, когда-нибудь ты поймёшь, что родители тоже кое-что понимают... – Ирма чему-то улыбнулась, на несколько мгновений прикрыв глаза. – И, между нами говоря, Абраксас будет, пожалуй, даже посимпатичнее, чем твой неотёсанный папаша в те времена.
– Ваш Абраксас Малфой – гладкий, как слизняк, и бледный, как пресная овсянка! Мерзкий, отвратительный ублюдок, недостойный даже переступить порог дома Блэков!

Вальбурга резко села на кровати, глядя покрасневшими глазами на сложенные на коленях руки и медленно шевеля пальцами, будто сомневаясь в том, что они ещё повинуются ей.

– Бурж, опомнись, разве такие слова...
Дочь вскочила, отшвырнув подушку в угол, и метнулась в ванную.
– Грязный... не смеет прикасаться... – сквозь плеск воды доносилось до Ирмы.

Миссис Блэк покачала головой и глубоко задумалась.

*
Вальбурга не могла поверить собственным ушам.

– С Друэллой Розье, той, что на рождественском балу плясала с дядюшкой Чарлусом какой-то маггловский танец, с этой рыжей вертихвосткой?!
– Что уж сразу “вертихвостка”, – пробормотал Сигнус, привставая в кресле, чтобы заклинанием поворошить слабо тлеющие дрова. – Нормальная девчонка, она старостой у нас была.
– Она в Хогвартсе училась? – удивился Альфард. – А почему же я её совсем не помню?
– Потому что она уже после СОВ перевелась. Её родители с Континента приехали, когда война закончилась. Она ещё малышам по вечерам рассказывала всякие истории про провансальских рыцарей, про принцесс каких-то, и духи у неё такие были, французские – побрызгает, и в гостиной весь вечер пахнет тем, о чём она подумает: то оливковой рощей, то свежим пресным хлебом, какой у них там в вино макают, то холстами на солнце…
– В такие вечера в туалет ей приходилось ходить, ставя ментальный блок третьего уровня, – в тон брату продолжил Альфард.
– Дурак!

Багровые блики вспыхивали и гасли на растрескавшихся, как драконья шкура, головнях, как будто дрова омывал огненный ручей. Вальбурга, потеряв всякий интерес к болтовне братьев, остановившимся взглядом смотрела в очаг. Орион Блэк обручён! Неужели его любезный ответ на её извинения, и долгий взгляд поверх её поднесённой для прощального поцелуя руки, и два письма, хранившиеся в специально для них купленной шкатулке, запертой на каплю её крови – неужели всё это ничего не значило? Орион обручён с Друэллой Розье, благородное семейство Блэков должно смешаться с какими-то провансальскими шутами, у которых в жилах вместо крови текут жидкое вино и оливковое масло…

Только теперь она поняла, что неделей раньше ответила отказом на первое и, вероятно, последнее в своей жизни брачное предложение вовсе не потому, что у Абраксаса Малфоя было острое хищное лицо и белёсые ресницы, и не потому, что он видел в ней лишь старинное имя для новых денег, а только потому, что он не был Блэком. Холодные пальцы Вальбурги рассеянно перебирали катушки и клубки в лежавшей на коленях корзинке, наощупь отличая золотые нити, такие же, как те, которыми были вышиты линии родства на фамильном древе Блэков. После похорон прабабушки Урсулы у Вальбурги появилась привычка надолго останавливаться перед гобеленом, раз за разом, будто одержимая, обводя пальцем изломанный тонкий луч, связывавшей её имя с именем Ориона. Других мужчин для неё не существовало.

4

4.
Утро, ослепительное и резкое, наступает всё сразу, тогда, когда Вальбурга решает, что ему пора наступить, и открывает портал. Дубовые двери расступаются, и сумрачная гостиная дома на площади Гриммо приседает и пятится перед голубым куполом неба с облезающей позолотой редких листьев. Щуря слезящиеся глаза, гости наблюдают, как Отец и Регулус занимают места у передних углов гроба. Игнатиус Прюэтт, зять Ориона, подходит сразу же после них. Последним, по всему, следует быть Альфарду; родня переглядывается, не находя его, и по толпе пробегает растерянный ропот. Вальбурга, единственная, кому известна причина отсутствия брата, который больше ей не брат, внутренне усмехается, давясь горечью в адрес живого и мёртвых: “Ты считал, что спасаешь мне жизнь, Альфард? И чего ты добился? А ты, Орион – удалось тебе спасти нашу честь? Спас ли ты свою семью, Сигнус?”

Вот так семейка – и гроб нести некому! Выживший из ума папаша покойного из дома не выходит, одна племянница спуталась с грязнокровкой, другая, потеряв стыд, таскается по всей Англии за авантюристом, называющим себя Лордом и годящимся ей в отцы!

На мгновение Вальбурге кажется, что голос её родного дома взялся вдруг насмехаться над ней, но страх тут же вытесняется горьким пониманием того, что подуманное является не оскорбительным извращением действительности, а жестокой правдой.

Словно прочитав её мысли, Беллатрикс вскидывает голову и сверкает на тётю чёрными, как у лошади, глазами. Люциус Малфой вопросительно взглядывает на свою молодую жену, а Нарцисса косится на мать. Друэлла поднимает затянутую в кружевную перчатку руку, чтобы ободряюще подтолкнуть зятя, но отшатывается, встретив взгляд Вальбурги.

Не хватало ещё возложить семейную скорбь Блэков на сына выскочки без роду и племени! Вальбурга шагает прямо на Малфоя, будто собираясь пройти сквозь него, если он не успеет убраться с пути, и встаёт к четвёртому углу.

Гроб поднимается в воздух и выплывает в упругий от солнечной синевы проём. Мы впервые встретились по пути с этого же кладбища, думает Вальбурга, переводя взгляд с волшебной палочки (всё в порядке, её угол не ниже остальных) на спину Регулуса. Прошло тридцать лет, и теперь она возвращает Ориона назад. Ничего не осталось, кроме разбитого сердца и растоптанных надежд.

Тонкая корка льда, ломаясь, хрустит под ногами.

*
Когда Друэлла порывисто обнимает её на прощание, Вальбурга замечает в безупречной причёске невестки седой волос, и это потрясает её больше, чем все впечатления последних дней. Маленькое свидетельство увядания вдруг безжалостно освещает необратимость всех недавних потерь: некому больше сокрушаться об утраченной красоте Друэллы, некому желать её и некому ревновать, некому успокаивать всех участников этой нелепой семейной драмы, мирить и посмеиваться. Занавес опущен, и дому Блэков уже не видать другой постановки.
Нет Ориона, нет Сигнуса, нет Альфарда, нет Сириуса.

Друэлла никогда не узнает, кому и чему обязана своим прежним счастьем и своим нынешним горем. Целиком история, ныне подошедшая к концу, известна только Вальбурге, и, как ни странно, с годами её начало помнится всё отчётливее.

*
– Обливиэйт! – выкрикнул Сигнус, делая неуклюжий выпад в сторону сестры.

Вальбурга взвизгнула, выронила пяльцы и с ногами вскочила на подушку оконной ниши, прикрывшись портьерой, как будто та могла защитить её от заклинания.
– Совсем сдурел? – Альфард метнулся к окну, заслонив собой сестру. – Сам помешался, и ей решил мозги распылить?
– Отойди! Она подслушивала, чтобы рассказать отцу, предательница!
– Неправда, я сидела и вышивала! Чем я виновата, если ты даже не посмотрел? Болтун несчастный…
– Врёшь! Ты пряталась под дезиллюминационным, как крыса! Саму никто замуж не берёт, так ты и другим…
Альфард угрожающе поднял волшебную палочку. Вальбурга, всхлипывая, уткнулась в его широкую спину.

Сигнус, попятившись, рухнул в кресло и закрыл лицо руками.
– Не уступлю… – пробормотал он, глотая слёзы. – Слышите? Я никому её не уступлю!
– Да успокойся ты, – сказал Альфард примирительно. – Сам подумай, ну на что Вальбурге твоя провансальская принцесса? Сейчас она даст обет молчания, и похищай свою Друэллу сколько угодно, правда, сестрёнка?
– Неправда, – Вальбурга упрямо сжала губы, отодвигаясь от Альфарда. – Потому что если ты прилетишь за ней на метле, как собираешься, то вы и до ворот поместья не доберётесь, не то, что до Лондона. Неужели непонятно, как важно выиграть время…

Опешившие братья воззрились на неё.

– Да как его выиграешь, когда с неё ни на минуту глаз не спускают? – простонал Сигнус.
– Н-ну, она ведь поедет примерять свадебное платье? Не потащится же её домовик смотреть, как она раздевается? Оборотное зелье даёт не менее часа… – Вальбурга говорила все быстрей, сама удивляясь тому, с какой легкостью одна мысль уцеплялась за другую. – Пока он хватится, пока позовёт хозяев, пока они распутают След посреди Лондона…
– Сигнус уже будет в Министерстве целовать невесту! – закончил за неё Альфард. – Блестяще, Бурж, только боюсь, что мне и оборотное зелье не поможет изображать Друэллу больше двух минут, – сказал он, виновато пожимая могучими плечами.
– А тебе и не придётся никого изображать, – ответила Вальбурга спокойно. – Для этого есть я.

*
Исчезновение портключа Вальбурга заметила за мгновение до того, как должна была им воспользоваться. Вместо медальона с заколдованной пуговицей внутри пальцы нащупали только сломанный замок цепочки. Она приподняла подол в надежде обнаружить пропажу на полу, и в ту же секунду шёлковое платье, только что подогнанное по фигуре фальшивой Друэллы, угрожающе хрустнуло, готовясь разъехаться по швам. Действие оборотного зелья заканчивалось, а сорвавшийся портключ, вероятно, оставался по ту сторону занавески, где домовик Розье ждал – и не должен был дождаться – пока с Вальбурги снимут платье.
– Барышня что-то потеряла? – девчонка, что помогала клиенткам переодеваться, давно стряхнула последствия Конфундуса, наложенного Друэллой перед тем, как поменяться местами со своей прятавшейся под мантией-невидимкой копией, и теперь таращилась на богатую невесту, стремясь впитать каждую чёрточку.
– Да, да! Пойди, посмотри, нет ли там, на полу такой золотой круглой штучки… ищи как следует!

Избавившись от подмастерья, Вальбурга принялась дрожащей рукой вытягивать из-за подвязки волшебную палочку, вовсе не уверенная, что сумеет аппарировать. Проклятое платье трещало, но не сдавалось, грозя задушить самозванку. Вдруг что-то больно впилось ей в грудь. Ещё не веря в спасение, Вальбурга с трудом просунула пальцы в тиски корсета, и через мгновение, выронив ненужную уже пуговицу, упала в объятия хохочущего Альфарда.

Час спустя прилетела сова от Сигнуса.
– Порядок, – сообщил Альфард, пробежав глазами записку, торопливо набросанную на обороте какого-то министерского бланка. – Кто бы мог подумать, что младшенького захомутают первым?
– Ну, ты-то поклялся, что никогда в жизни не женишься, – рассмеялась вдруг Вальбурга. – Года в четыре, помнишь? Когда отец сказал, что нам нельзя жениться друг на друге.
– Как не помнить? Ты, между прочим, тоже кричала: “Мы Блэки! Блэки должны жениться только на Блэках!”
– Какие мы были глупые, – пробормотала Вальбурга, вдруг смутившись. – Дай посмотреть, что пишет.

Сигнус и его молодая жена, перед тем как отбыть в свадебное путешествие, не оставив обратного адреса, клялись в вечной признательности своему благодетелю.
– А я, получается, ни при чём? – возмутилась Вальбурга.
– Разумеется, ни при чём, – подтвердил Альфард. – Не хватало ещё впутать тебя в историю с дуэлью.
Вальбурга почувствовала, как вся краска схлынула с её щёк.
– Какой д-дуэлью, как это?
– Кажется, от твоего внимания ускользнула одна мелочь: мы только что украли невесту у Ориона Блэка. Он, конечно, не особенно рвался жениться, но всё-таки среди нас, Блэков, не принято прощать такие вещи.
– Т-ты, вы… – Вальбурга вскочила, хватая ртом вдруг ставший разреженным воздух, но ноги подкосились, и она провалилась в серую ватную тишину.

5

5.
Бойкая ведьма в усеянных стразами очках, не по возрасту броской мантии и бордовом берете, натянутом на непослушные светлые волосы, взбирается на крыльцо неприметного дома на тихом перекрёстке ещё более тихих улиц и подвешивает перед собой блестящую колдокамеру-запоминайку последней модели:
– Раз-два-три, проверка, раз-два-три. Привет. Сегодня двадцатое декабря 1985 года. Я - Рита Скитер. Это мой репортаж... мой первый репортаж… дураки они будут, если не сделают серию... Стой, это сотри! Первый репортаж в серии, представляющей мою книгу “Тайны Площади Гриммо”, нет, “Что скрывает Ненаносимый особняк”... Нет, нет, не то! О! “Подлинная история Вальбурги Блэк!” Отлично! Сделай крупный план! Тупица! Крупный план! Вы не можете этого видеть, но я нахожусь на расстоянии протянутой руки от дома Блэков на Гриммо, двенадцать, и сегодня мы приподнимем завесу тайны над проклятием этой семьи. Что таится за этими массивными... гм... незримыми дверями? Что скрывается за благопристойным фасадом? Что ты снимаешь? К дементорам окна! Моё лицо крупным планом!

Внезапно ступенька, на которой стоит Рита, проваливается, и журналистка теряет равновесие и летит прямо в глубокую зловонную лужу на засорившемся дождевом коллекторе.
– Ты, подлая деревяшка! – обернувшись к крыльцу, она грозит ему кулаком. – Я всё равно доберусь до вас, так и знай! Сотри это! Крупный план!

Оглядевшись по сторонам, и не озаботившись даже очищающим заклинанием, она продолжает:
– Блэки владеют этим взбалмошным домом, или дом владеет ими - вот вопрос, требующий ответа! И, возможно, это навсегда бы осталось загадкой, если бы в наши руки, по совершенно случайному стечению обстоятельств, не попал один сенсационнейший документ...

Рита Скитер не успевает договорить, потому что в этот момент невидимая ладонь зажимает ей рот, в то время как другая рука твёрдо берёт её за локоть, а над ухом раздаётся шёпот:
– А вот об этом стечении обстоятельств хотелось бы разузнать поподробнее...

*
Свадьба прошла как сон. Не пролетела, нет; эта свадьба, как и подобает дурному сну, тянулась, тянулась и тянулась. Бесчисленные примерки, возня с украшением зала, уточнение списков приглашённых – не приведи бог позвать, в числе сотен гостей, кого-то неподобающего или забыть позвать кого-то! С другой стороны, может быть, это было и к лучшему? Все эти хлопоты, теперь казавшиеся пустой суетой, хоть как-то отвлекали Вальбургу от её мыслей. Верней, от одной-единственной мысли: “А что если я на самом деле не люблю его?”

Когда отец выводил её навстречу Ориону, ожидавшему под огромным венком омелы, Вальбурга слышала со всех сторон преувеличенно громкий шёпот: “О! она прекрасна! Какая красавица! ” и приглушённые обрывки, явно не предназначавшиеся для слуха невесты:
“… неужто беременна? В этом платье и не разберёшь!”
“… раз в десять больше, чем давали за Розье… вот и полюбил…”
“… да не так уж и стара, во всяком случае, умеет пользоваться косметической магией…”

Если бы можно было остановиться на полпути к венцу и крикнуть им всем, что всё, что они говорят, шепчут и думают – неправда, неправда, неправда! Она прекрасно знала, что она не прекрасна, что она не беременна, что никакая косметическая магия не держалась на ней и десяти минут, и что всё летело в какую-то адскую пропасть, но она шла к Ориону, как зачарованная, как оглушённая, не смея поднять глаз.

Маг в друидских одеждах начал супружеский заговор, и Вальбурга почувствовала себя утопающей, захлёбывающейся. Она оглянулась в надежде хоть на чью-нибудь поддержку. Её жених, не отрываясь, смотрел на свиток в руках жреца, мама плакала с совершенно счастливым видом, отец раздувался от гордости, Альфард состроил дурацкую гримасу, а Сигнус глядел не на неё, а на свою жену – с восторгом, как мальчишка на игрушечный паровозик.

Друэлла, которой её скромное голубое платье шло гораздо больше, чем Вальбурге роскошный наряд невесты, поймав её взгляд, ободряюще улыбнулась и показала сжатый кулак: “Держись, Бурж!” Ну да, они же теперь подруги. И Друэлла Блэк ничего не знает о том, что сделала Вальбурга для того, чтобы не Орион стал её мужем. И почему она это сделала.

– ...берешь ли в мужья этого волшебника, чтобы любить и лелеять…

Ну же, давай! Давай, скажи “Нет!”. Просто скажи правду! Скажи, что всё это затянувшаяся глупая выходка, что ты просто увела жениха у этой пустышки, которая считала, что гибкая талия и смазливая мордашка могут сравниться с благородным именем! Скажи сейчас!

Вальбурга вздрогнула и затравленно оглянулась – все ждали от них с Орионом слов клятвы. Она подняла глаза на жениха, горячей рукой сжимавшего её пальцы, и стала повторять за ним слабым безжизненным голосом:
– Пока... смерть не разлучит... нас...
Сердце остановилось на секунду – и провалилось куда-то в холодную пустоту.

Потом Вальбурга сидела в свадебном экипаже, похожем на гроб, лакированный снаружи и атласный внутри. Фестралы несли экипаж к Оркнейским Островам, прочь от начавших свадебный пир гостей, потолок над которыми расцвёл фальшивыми звёздами.
“Честь за деньги не купишь…”
“Это смотря какую честь, и за какие деньги…”
Орион крепко держал её за руку и молчал, глядя, как синеющая лента дороги разматывается за узким окошком.

Потом была тропинка меж двух рядов светящихся бабочек с трепещущими мохнатыми крыльями – кто придумал, что это красиво? Две наяды сняли наконец-то с неё тяжёлое платье, не дававшее дышать, и переодели в тонкую, почти прозрачную ночную рубашку.

Тёмная полированная кровать опять почему-то напомнила гроб. Вальбурга вытянулась на скользком холодном белье и лежала, не шевелясь. Минуты снова потекли томительно долго. Теплее под тонким одеялом не становилось, и Вальбурга подумала было о глотке бодрящего настоя из резного кубка, что стоял на столике у изголовья, но тут свет стал меркнуть и вошёл Орион Блэк, вот уже два часа как её муж.

Вальбурга почувствовала, как её колени сжались, будто от заклинания “Oкаменей”, и поймала себя на мысли, что с палочкой под подушкой действительно было бы спокойнее.

Сквозь прикрытые ресницы она наблюдала за Орионом. Без одежды, в одних шёлковых панталонах с оборками и завязкой на боку, он казался гораздо стройнее и выше, и в неровном свете свечей напоминал ожившую парковую статую. Орион несколько секунд задумчиво смотрел на жену, потом оглянулся на двери и наложил на них запирающие заклятье, шагнул к столику, выпил настой из кубка и скользнул под общее одеяло.

Почувствовав лёгкие прикосновения руки Ориона и его дыхание возле своего лица, Вальбурга ещё сильнее зажмурилась, но даже не открывая глаз видела, как он нависает над ней, чувствовала его горячие скользкие губы на своих (“Сладость запретного поцелуя,” – промелькнуло в голове название неопрятной, зачитанной многими поколениями хогвартских учениц брошюрки о непристойных похождениях Ведьмы из Дувра). Вальбурга, сделав над собою усилие, попыталась расслабиться и уступить губам супруга, но никакой сладости не ощутила – разве что привкус вереска и жимолости.
Орион сжал её в объятьях, и, оставив губы, принялся целовать шею.
“Мать всех матерей, помоги... – думала Вальбурга, – это только поцелуи, а уже так... омерзительно!”
Она повернула голову на большой плоской подушке и ждала, когда же уже начнётся самое страшное.
– Что-то не так, Вальбургa?
– А? Нет, все хорошо.
– Отчего ты такая скованная?
– Я... боюсь…
Орион замер, нависая над ней, потом приник к её уху и прошептал:
– Я тоже.
Теперь Вальбургa видела его лицо так близко, как никогда раньше – тонкий нос с заметной горбинкой, резко очерченный рот, рассыпанные по плечам чёрные волосы.
– А ты-то чего боишься?
Орион моргнул ресницами (у обоих её младших братьев были такие же, слишком, как думала иногда Вальбурга, пушистые для мужчин) и, перевалившись через локоть, лёг на бок. Одеяло съехало куда-то на его сторону кровати, но ни он, ни Вальбурга не потянулись за ним.

– А ты не подумаешь, что это глупо? Если честно, то я боюсь, что ты станешь командовать мной, потому что ты старше... Или что я тебя разлюблю. Или что у нас не будет детей, или будут рождаться одни девчонки, или… шалопаи какие-нибудь, а мы ведь последние настоящие Блэки, и мы должны…
– Нет, нет! – с жаром прошептала Вальбурга, и её рука как-то сама по себе оказалась у него на груди. – Всё будет хорошо, главное, что мы оба... хотим одного и того же.
– Это точно! – подтвердил Орион, на мгновение задумался, и вдруг дурашливо прорычал: – Я, Орион Блэк, в здравом уме и твёрдой памяти, беру тебя в жёны…
Повинуясь какому-то импульсу, она приникла к его губам – как оказалось, больше не скользким и не грубым, и уж никак не омерзительным. От прежней Вальбурги, умирающей от стыда и страха, не осталось и следа. Она извивалась на постели, притягивая мужа к себе, вырывалась от его губ, чтобы впиться в них снова, её бедра непроизвольно раздвинулись, и тут же, через ткань своей рубашки и его панталон, она почувствовала жаркую и настойчивую твёрдость. Однако теперь это её вовсе не испугало, а скорее... заинтересовало.

Орион, не прекращая поцелуев, распустил тесьму на своих шёлковых панталонах, и задрал, неловко ёрзая, рубашку Вальбурги. Первое прикосновение горячей мужской плоти она ощутила внутренней поверхностью бёдер, и сразу же задрожала от страха, причудливо смешавшегося со жгучим желанием почувствовать его полностью.

– Подожди... – прошептала она, на секунду освободив губы. – Да.

Орион приподнялся над ней и переспросил, глядя прямо в лицо:
– Что – “Да”?
На глазах Вальбурги выступили слёзы.
– Я... Я беру тебя в мужья, Орион Блэк, чтобы быть с тобой всю оставшуюся жизнь, любить и лелеять...

Орион закрыл глаза и накрыл поцелуем её губы, но она, вздрагивая, продолжала шептать:
– … в радости и в горе, в болезни и в здравии... – Слезинка выкатилась из её глаза, но звездочки на фитилях невидимых в полумраке свечей всё равно расплывались радужными лучами.
– … пока смерть не разлучит нас.
– Не разлучит... – прошептал Орион вслед за ней и обнял, чуть приподняв с гладкой простыни. – Я люблю тебя…

Вальбурга помнила, что должна будет испытать боль, но её желание теперь было столь велико, что она уже хотела, чтобы ей было больно, и когда Орион приостановил своё дразнящее осторожное наступление, наткнувшись на временную преграду, изогнулась и притянула его к себе, едва не закричав. Оказалось, что боль эта вполне терпима. И... и даже приятна. Она замерла, ожидая, когда боль пройдёт совсем, но как только он шевельнулся, не сдержалась и охнула. Орион попытался выйти из неё, но Вальбурга сжала его бедра ногами, не отпуская. Боль никуда не делась, однако сильнее боли она теперь чувствовала Ориона – горячего, нежного, тяжёлого, сильного. Любовь разливалась по всему телу, как будто всё оно, от кончиков пальцев ног до разбросанных по подушке волос, наполнялось Орионом. Ей казалось, что можно сойти с ума от этого сладкого чувства, что больше уже вытерпеть невозможно, и в то же время хотелось ещё, ещё и ещё!

“Если это так прекрасно, то... – думала Вальбургa, подчиняясь ритмичному напору мужа, – то разве может это быть ... грязным, и какая разница, если…” В груди внезапно похолодело – а вдруг у этого дома тоже объявится какой-нибудь голос, который заявит, что она оказалась похотливой и развратной девицей? Но никаких голосов не было. Были только Орион и она, и кружащиеся и раскачивающиеся звёздочки вокруг.

Орион тяжело дышал и глубоко задерживался в ней, толчки становились реже. В животе вдруг стало нестерпимо жарко и тесно, мелкие приятные судороги пробежали от живота к ногам и заструились по спине. Она почувствовала, почти теряя сознание от наслаждения и томительной сладкой муки, что сейчас что-то произойдёт, и в эту секунду горячий взрыв ударил в неё изнутри. Орион крепко, почти до хруста обняв её, задрожал, двинулся ещё несколько раз, потом, обессиленный, навалился на неё и в изнеможении прошептал:
– Я люблю тебя… Друэлла.

*
Проведя остаток бессонной ночи без слёз и без малейшего движения, Вальбурга поднялась с супружеского ложа с первыми лучами солнца. Домовичка, ожидавшая с платьем и утренними принадлежностями за пологом балдахина, одела её и хотела было заняться постелью, но Вальбурга выгнала её. Скомкав рубашку и простыню с размазанной кровью, она бросила их в камин, сама уложила волосы и открыла дверь спальни.

Свитки с поздравлениями, так и не распечатанные, горой лежали в оконной нише. Весь свой медовый месяц Вальбурга просидела перед этим окном за шитьём, верней, просидела, уставившись в одну точку, пока нить не запутывалась в канве или игла не колола ей пальцы.

Явившиеся через неделю после свадьбы Сигнус и Друэлла замерли прямо у камина, на столике перед которым высох кусок свадебного торта, так и не отданный, согласно традиции, домовикам. Друэлла, на правах подруги и родственницы, попыталась выяснить, что случилось, но Вальбурга твердила ровным безжизненным голосом, что “всё в порядке”, а Орион, никогда не отличавшийся разговорчивостью, и вовсе не проронил ни слова. Радостная новость о скором прибавлении в семействе брата повисла, царапая воздух, как оборванная струна.

– Н-да… Что же это у них не заладилось? – пробормотал Сигнус, подтыкая меховое одеяло вокруг коленей супруги, когда дверь кареты захлопнулась.
– Ума не приложу. Вальбурга так хотела замуж за Ориона... Я думала, они самая счастливая пара молодожёнов во всей Англии.
– Ну уж! Самые счастливые – это мы!
– Мы уже не молодожёны, – Друэлла, лукаво улыбаясь, провела пальцем по носу мужа, задержавшись на характерной Блэковской горбинке. – И немного больше, чем пара. А так-то, конечно, да.

Проводив глазами взмывший в низкие облака экипаж, Вальбурга ещё долго стояла на крыльце. Сырой ветер швырял в лицо морось, пахнувшую розами, и ей казалось, что запах роз преследовал её не из-за того, что им пропиталось всё в этом утопающем в цветах коттедже, а из-за того, что о розах сейчас думала Друэлла, оставившая в воздухе капли своих проклятых духов.
Друэлла просто не умеет думать о дурном.
Такая красивая пара, ну, то есть, Сигнус-то красотой никогда не отличался, но рядом с нею и он как-то приосанился и расцвёл.
Рядом с Друэллой всё расцветает.
Рыжая Друэлла в оранжевом платье сидит спиной к окну, хохочет, хрустит огромной рыжей морковкой, и солнце опускает на её медные волосы золотую корону.
В родительском замке, кажется, даже стало меньше сквозняков с её появлением.
Друэлла кормит младенцев сама – а что такого, на Континенте все так делают – говорят, это полезно для здоровья и улучшает фигуру.
Друэлла кладёт детскую ручонку на свой огромный живот, малышка замирает, потом смеётся, и из её смоляных кудряшек на пол сыплются ландыши.
Друэлла просит её извинить – роды её немного утомили. Но к десерту и танцам она обязательно спустится!
Не плачь, моя радость, мама поцелует и всё пройдёт.
Друэллу невозможно не любить.

Помертвевшая Вальбурга обеими руками вцепилась в перила. То, что нашёптывал ей сейчас голос её нового дома, сливалось в настолько ясную и единую картину с пёстрыми впечатлениями последних месяцев и обрывками чужих разговоров и собственных мыслей, что зловеще притягательная Друэлла, одуревший от любви Сигнус и три их будущие дочки стояли перед глазами с отчётливостью пророческого видения.

Окончательно продрогнув, она вернулась в дом и снова взялась за канву. Вместо пошлого озера с парой склонившихся друг к другу лебедей на вышивке бились в опрокинутом небе костлявые гарпии. Раз за разом она бесстрастно испепеляла неудачную работу и начинала новую, но скоро опять застывала словно в каком-то забытьи.

Продолжение в комментариях

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Гадкий утенок
Автор: House of York
Тип: Джен
Рейтинг: G
Персонажи: Темный Лорд, Северус Снейп, Рудольфус Лестрейндж, Белла Лестрейндж
Техника: Photoshop CS 3
Тема задания: свой среди чужих, чужой среди своих (шпион одной организации в стане другой)
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем.
Саммари: женщинам благороднейшего и древнейшего семейства не пристало показывать чувства даже когда на их глазах рушится вся жизнь. Но апокалипсис только из-за того, что появился какой-то подозрительный Снейп - это слишком жестоко.
Примечание 1: рисунок выполнен на командный конкурс "Война Роз"
Примечание 2: за эту работу нужно голосовать по критериям "раскрытие темы/ общее впечатление"

@темы: светлые, арт

---

[House of Lancaster]

Название: Slav freak
Автор: Дом Ланкастеров
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Антонин Долохов, Питер Петтигрю
Техника: планшет, opencanvas
Тема задания: иллюстрация к фику "Неадекватные люди"
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Долохов схватил меня за хвост, отнес в безлюдный кабинет, навел на меня палочку и произнес заклятие, уничтожавшее анимагическую форму. Кстати сказать, хорошенькие порядки у борцов за чистоту крови – они принимают в свои ряды диких славян; ну ладно, не мое это дело.
Примечание 1: рисунок выполнен на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот рисунок нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

@темы: арт, темные

---

[House of York]

Название: Сжечь зонтик
Автор: House of York
Бета: House of York
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Рубеус Хагрид
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: Может ли быть полезен Ордену такой человек, как Хагрид?
Тема задания: Фик написан на тему «Надежды на будущее (ради чего сражаются орденцы, ради чего рискуют жизнью, на что рассчитывают в будущем)»
Предупреждение: автор предположил, что в Ордене знали о происхождении Хагрида.
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

- Нам, Хагрид, нет необходимости называть этого волшебника именем, которое ему придумали журналисты. Уж очень оно длинное и сложное, не находишь? К тому же, мы с тобой прекрасно знаем, как его зовут на самом деле. Это Том Риддл. Поверь, я даже не могу выразить, как мне жаль, что дело дошло до такого. Все время, пока Том учился в Хогвартсе, я наблюдал за ним и надеялся, что ошибаюсь в его оценке. Потом я надеялся, что он окажется достаточно умен, чтобы вовремя увидеть и понять, куда его заведет выбранный им путь, и свернет с него, пока не поздно. Увы, Рубеус, теперь ясно, что Том переступил ту черту, за которой нет возврата. Ты сам видел, что творят он и его слуги, и уверяю тебя, это только начало. Мы должны сделать все, чтобы остановить его. Мы – это все волшебники доброй воли, которые понимают, насколько велика опасность, грозящая нашему миру. И есть еще кое-что, что ты должен знать. Я довольно долго уже подозревал это, но раньше не хотел говорить ни тебе, ни кому-то другому. Тебе – потому что ты и так достаточно пострадал из-за той давней трагедии, чтобы снова растравлять твою рану. Другим же – потому что у меня, увы, нет никаких доказательств, лишь предположения и предчувствия. Боюсь, что Риддл имеет отношение к смерти Миртл. Не уверен точно, какое именно, но, очень возможно, это Том на самом деле выпустил чудовище, которое убило бедную девочку. Хагрид, с тобой все хорошо? Ты сильно побледнел.

Хорошо? Как ему может быть хорошо после такого? Риддл – это ж единственный из всех людей, кого он на самом деле, всерьез ненавидел. Сначала после исключения битый месяц места себе не находил, мечтал подкараулить где-нибудь в укромном уголке да шею свернуть. Вроде и пытался на его место встать: староста же, обязанности свои честно исполнял, да еще убийство случилось, ну что еще он мог подумать, когда Арагога увидел, а все равно, как вспоминал, так аж руки ходуном ходили от злости. Специально от всех учеников прятался, чтобы только Риддла даже издалека случайно не увидеть. За Хагридом тогда Прингл присматривал, на всякий случай, так тот думал, что ему после исключения страшно и стыдно людям в глаза смотреть. Спору нет, и это тоже. Но другое еще страшнее было – что увидит Риддла и убьет. Вот просто убьет, без дураков, по-настоящему.
Потом этот Темный Лорд объявился. Это ведь только года два-три как в газетах начали писать про него и что он творит, а на самом-то деле он и компания его давно воду мутить начали, просто сначала они еще осторожничали, а теперь осмелели, решили, что никто им отпор не даст. Сам-то к тому времени вроде как уж свыкся с судьбой, что жить ему при школе лесничим из милости и колдовать только из-под полы с оглядкой, и вроде бы отпустила злоба на Тома, а тут ему Дамблдор и сказал, кто такой на самом деле этот Темный Лорд. И вот словно бы и всех этих лет нет, как не было, и опять его от бешенства затрясло всего. Ну, подумал он, гаденыш, так ты не только стукач поганый, ты вон во что, значит, вырос. Людей невинных убиваешь, по головам их идешь, весь наш мир под себя сгрести хочешь. Нет уж, не выйдет! Костьми лягу, а не пущу тебя!
А теперь, значит, еще чище. Так Риддл еще и Миртл убил. Значит, это не случайно он тогда на него с Арагогом наткнулся. Специально, наверное, выслеживал, на кого бы свалить. А на кого удобнее валить, чем на него, Хагрида? Других таких олухов в Хогвартсе днем с огнем не сыщешь. А ведь как разыграл все, артист хренов.
Вот, оказывается, кто ему жизнь всю сломал. Ему сломал, а у девочки бедной вообще отнял. Он ведь, Хагрид, до сих пор, как в школу заходит, так только и смотрит, чтобы мимо того туалета случайно не пройти. Пусть он знает, что ни он сам, ни Арагог в смерти Миртл не виноваты, а она-то что об этом думает? А ну как выглянет из своего убежища да как закричит, мол, как ты смеешь, душегуб, убил меня и ходишь тут, как ни в чем ни бывало. Что тогда ей сказать, как в глаза смотреть? Нет, лучше по всему замку крюк дать, чем с ней встретиться. Вот ведь какая жизнь подлая бывает: и не виноват ни в чем, а совесть мучает.
Да за одну только Миртл Риддла на куски разорвать надо, не говоря уж о прочем, том, что после было. Добрался бы до него Хагрид – так и сделал бы, даже не задумываясь. Никогда никого не хотел убить, а его теперь готов, без дураков готов. Только надо, конечно, трезво свои силы оценивать. Нос у него не дорос - лично Риддла убивать, тот ведь теперь не просто темный маг, а, можно сказать, наитемнейший. Но вот если только он хоть чем может помочь тем, кто с Риддлом борется, чтобы не ходило по земле такое чудовище, так и думать нечего, скорее бежать надо. Только вот в чем вопрос: а чем именно помочь? Так, чтобы не просто в Ордене Феникса числиться, а именно полезным ему быть.

*****

- У тебя огромное доброе сердце, Хагрид, которое готово дарить любовь без оглядки, и ты способен на самую преданную дружбу. Кто знает, возможно, ты найдешь в Ордене хороших друзей. Общее дело часто сближает людей, и они становятся очень близки друг с другом. Поверь мне, я вижу, что тебе недостает человеческого общества, хотя ты и стараешься казаться нелюдимым.

Ну, сердце у него, может, и доброе. В батюшку, ясное дело, Фридвульфу-то он давным-давно и в глаза не видел, да и видеть, честно говоря, не особо хочет. Мать, называется.
Если Дамблдор считает, что он готов любовь с дружбой дарить, оно хорошо, конечно, да только кто их от него примет. Про любовь и говорить смешно, он уже давно смирился, что так бобылем и помрет. Но и человеческих друзей у него ведь нет. Арагогу там, Лохматику, сторожевому псу, да нюхлеру Скруджу его дружба нужна, спору нет, а людям, прямо сказать, не особо. Дамблдор не в счет, он среди людей всегда особняком стоял, потому что в каждом что-то хорошее находил, даже в сироте-полугиганте. Он Хагриду, почитай, второй отец, только это ж не совсем то, что друг. А чтобы на равных с кем-то из людей дружить – не было такого никогда.
В Ордене, видать, тоже вряд ли будет. Там все больше ребята молодые, Поттеры вон чуть не из Хогвартса туда пришли, а ему уже полтинник стукнул. Они все школу закончили, а его с третьего курса выгнали. Ну о чем они с ним говорить будут? Вот они, надо сказать, и не особо говорят. Нет, Сириус, Джеймс и Лили ему, конечно, улыбаются, шутят с ним, а вот, к примеру, Элфиас Дож, его увидев, хмурится. Недоволен, что Дамблдор его около себя держит, будто ревнует, смешно сказать. Впрочем, Дож на любого, кого Дамблдор привечает, косо смотрит. Тоже мне, страж нашелся! Как будто Альбус Дамблдор может с каким-то негодяем подружиться! А Дедалус Дингл так и вообще едва не в открытую от него шарахается. Ясное дело, знает, чей сын Хагрид, вот и воображает себе Мерлин знает что. И ведь не разубедишь его, не станешь же говорить: «Да не съем я тебя, Дингл, успокойся!»
Надо сказать, не часто они вместе встречаются: у Ордена постоянного убежища нет, да и опасно им всем в одном месте собираться. Но и этого хватает, ведь как ни делай вид, что тебе все нипочем, а не очень-то приятно, когда на тебя смотрят и разве только из уважения к Дамблдору не спросят, мол, Альбус, а этот тут что делает. Единственное, на что надеяться приходится, что со временем привыкнут к нему, или, еще лучше, он каким-нибудь чудом в чем важном отличится. Вдруг тогда уважать его начнут, поймут, что не зря его Дамблдор пригласил, не из одной только жалости. Кто знает, может, он и на самом деле с кем-то подружится? Еще родная душа рядом появится, кроме Дамблдора и зверюшек, разве это не чудесно? Глупо, конечно, всерьез на это надеяться, но если хоть маленький шанс есть, стоит тут находиться.

*****

- Хагрид, даже не сомневайся в том, что ты можешь быть полезен Ордену. Далеко не все его члены являются бойцами, но им тоже находится полезное занятие. Ты, к примеру, мог бы время от времени слушать, о чем разговаривают посетители «Кабаньей головы» или «Дырявого котла», ты ведь довольно часто бываешь там, и рассказывать мне, если услышишь что-то интересное или необычное, что-то, что может иметь отношение к Тому и его людям. Или, скажем, если мне понадобится передать или получить из рук в руки что-то, что не доверишь сове, твоя помощь также будет неоценима. Вряд ли ты вызовешь у кого-то подозрения: все знают, что ты живешь на территории Хогвартса, так что нет ничего удивительного в том, что мы видимся почти каждый день.

Дамблдор, конечно, великий человек, и его, Рубеуса, любит, непонятно только, за что. Он хорошо так все расписал, а то Хагрид уже и в самом деле засомневался, что сможет полезного чего-то в Ордене сделать. В бой, понятное дело, его не возьмут. Куда ему, если он из всех боевых заклятий только Ступефай худо-бедно знает, а палочка его сломанная правильно колдует через два раза на третий. Без магии драться тоже можно бы, конечно. Силищей его Мерлин не обделил, что есть, то есть, да только знает он себя – он ведь по-настоящему, так, чтобы дух вон, стукнуть никого не сможет. Даже и придумать не может, что с ним надо сделать, чтобы он человека ударил, будь тот хоть трижды Пожиратель Смерти. Ну, кроме Риддла, конечно, да к Риддлу не подобраться. Это ему отец с самого детства повторял, что он гораздо сильнее всех окружающих, поэтому за свою силу должен нести ответственность, вот и засело в голове. И тут, значит, он бесполезен.
Вот, может, как таран в бою он бы мог пригодиться. Знай пер бы вперед, двери выбивал, заклятия на себя принимал, а за ним, как за щитом, к примеру, могли бы Прюэтты идти. Только они ребята добрые, ни за что не согласятся им прикрываться, сколько ни предлагай. Ну, а о том, чтобы такая дылда, как он, шпионил, подкрадывался и подслушивал незаметно, даже думать смешно.
Вот и остается ему, как Дамблдор и говорил, слушать, о чем в трактирах болтают, и иногда записки ему носить. Только тролль его разберет, есть Ордену от этого хоть какая-то польза или нет. Письма чужие он сроду не читал, так что не знает, важно ли то, что в них пишут. А в Голове и Котле, сколько ни слушал, ничего этакого не услышал. Нет, люди-то, конечно, всякое языками чешут, особенно если выпьют, он это сам не понаслышке знает, но что ж теперь, Дамблдору о всякой ерунде докладывать? Если кто за воротник заложит и брякнет слово «грязнокровки», вряд ли он непременно Пожиратель Смерти, скорее просто скотина пьяная. Порой компания друзей начнет о политике спорить, об отношениях с магглами, ну, и не очень лестно о магглах отзывается – по разным причинам. У кого сын умудрился к маггловским дурманящим зельям привыкнуть и в Мунго попал, кого-то беспокоит, что уж очень часто магглы между собой воюют, так и до магов докатиться может, кто-то возмущается, что они природу не берегут, леса вырубают. Про все это и Пожиратели агитируют, да только поди разбери, сам человек так думает или потому, что их листовок начитался.
А самое паршивое в том, что так вот послушаешь-послушаешь, да и начнешь с этим соглашаться. Вот если бы, упаси Мерлин, у Хагрида был сын и заболел бы из-за этих, как их, наркотиков, он бы сам побежал голову отрывать тем гадам, которые ими торгуют, никакая агитация бы не понадобилась. И воевать нехорошо, мягко говоря, кто ж с этим поспорит. А что леса вырубают – так это вообще безобразие. А зверям и птицам где жить, да и сами по себе деревья жалко. Только Дамблдору все это не будешь ведь пересказывать, а то еще подумает, что на Хагрида риддловская пропаганда тоже начала влиять.
Эх, если самому с собой честным быть, то ничего путного он так и не подслушал ни разу, как ни старался. Единственное хорошее, что оттуда вынес, так это когда в «Кабаньей голове» браконьера встретил, который паучка предлагал, акромантула совсем маленького. Хагрид его сразу купил, не торгуясь, а то он не возьмет – еще неизвестно, к кому малыш попадет. Паучок девочкой оказался, и тоже так быстро говорить по-человечески начал. Вот и славно, как подрастет, с Арагогом познакомится, авось понравятся друг другу, а то ему скучно в лесу одному, без родных, без семьи. Спору нет, это здорово, только, само собой, совсем не для Ордена.
Так что он чем дальше, тем больше переживает, что ничегошеньки для дела сделать не смог. Обидно и горько даже. Он в последнее время сдуру даже мечтать начал о глупостях всяких, чтобы какое-нибудь предсказание услышать, например. А что, в Голову чуть не каждый день всякие оракулы да пифии заходят, хоть кто-то из них может настоящим оказаться. Вот бы накатило на него или нее, чтобы пророчество про что-нибудь важное выдать прямо в трактире. К примеру, где Риддл прячется, или кто его убьет, или как убьет. А Хагрид бы случайно рядом оказался, услышал это - и бегом к Дамблдору. Вот это бы помощь была, без дураков! Смешно сказать, но он даже ленточку на дереве желаний повязывал и загадывал вот эту самую глупость. Ясно дело, не сбудется, но помечтать-то можно. Надежда всегда последней умирает.

*****

- Ты совершенно зря считаешь, что недостоин того, чтобы вступить в Орден Феникса. Понимаешь, у всех членов Ордена, безусловно, есть недостатки, как у всех живых людей. Кто-то слишком самоуверен, кто-то слишком импульсивен, чересчур категоричен в суждениях или излишне бдителен, - Дамблдор улыбается, явно вспоминая о Грюме. – Идеальных людей вообще не бывает на свете, и, откровенно говоря, Рубеус, думаю, это к лучшему. Дело не в том, что у членов Ордена нет недостатков, а в том, что их хорошие качества перевешивают плохие. И, более того, многие из них сознают свои недостатки и пытаются с ними бороться. Разумеется, у них не всегда это получается, но одна из человеческих привилегий – совершенствоваться до конца своих дней.
Ты же борешься не только со своими недостатками, но и с наследием великаньей крови. Всем известна репутация великанов, и вынужден признать, что некоторыми своими поступками они лишь подтверждали ее для магов. Но ты являешься сыном великанши и вместе с тем одним из самых добрых и мягких людей, кого я знаю. Я ведь наблюдаю за тобой почти всю твою жизнь, и сколько наблюдаю, столько ты доказываешь, что не кровь определяет нашу судьбу. Ни разу не было случая, чтобы ты обидел кого-то намеренно или, тем более, проявил к кому-то жестокость, или затаил злобу на тех, кто обидел тебя, и это при том, что у тебя довольно часто были на то причины. По рождению ты человек наполовину, но в душе куда больший человек, чем, боюсь, некоторые наши знакомые. Именно поэтому в каком-то смысле ты достоин вступления в Орден Феникса даже больше, чем остальные.

Стыдно, если подумать, вспоминать эти слова. Дамблдор так в него верит. Он, конечно, правду сказал, Хагрид сколько себя помнит, столько и старается, чтобы поменьше в нем было великаньей натуры. Лучше бы, чтобы совсем не было, да не в его это силах. А ведь он недавно Фрэнка Лонгботтома чуть не прибил, да еще на глазах Альбуса. Ничего себе, хороший человек.
Они тогда посовещаться собрались, у всех настроение никакое было. У ребят там что-то на какой-то операции не заладилось, и Джеймса чуть не убили, у Хагрида как раз годовщина смерти отца случилась, и он весь день как пришибленный ходил, все мысли о нем. А тут им Дамблдор и говорит, мол, ходят слухи, что Риддл переговоры с великанами ведет, чтобы они на его стороне выступили. Час от часу, значит, не легче. Он тогда сразу о матери подумал, так и ахнул, аж за сердце схватился. А Фрэнк Лонгботтом и до этого мрачнее всех сидел, а тут вдруг скрипнул зубами и говорит, мол, эти ребята, великаны в смысле, уж выступят, так выступят. Прямо на Хагрида взглянул и спрашивает этак с издевкой, не рад ли он, значит, со своими будет повидаться. Тут, кажется, Альбус или еще кто его попытался одернуть, только Рубеусу уже не до того было. У него в голове словно щелкнуло что-то и свет погасило, он как встал, одной рукой Фрэнка со стула сдернул, так, что тот и палочку вытащить не успел, в воздух на вытянутой руке поднял, трясет, как котенка, и орет на него: «Повтори! А ну, повтори, щенок!»
Ребята, конечно, кричат, особенно Алиса, кто-то в него Ступефай пустил, только ему это, будто комар бегемота ужалил. Хоть что-то хорошее, называется, от Фридвульфы в наследство досталось. Тут Альбус вмешался, попросил Хагрида спокойно так, голоса не повышая, Фрэнка на пол поставить, а Фрэнку велел извиниться. Тут он опомнился немного, правда, Лонгботтома не поставил, а просто пальцы разжал – сам упадет – и ушел. Будет или нет извиняться, дожидаться не стал, не нужны ему эти извинения были, без них так тошно, что хоть вой. Значит, не сбежать ему от себя, столько лет о матери старался не вспоминать, а ее кровь поганая все же догнала. Он ведь в какой-то момент хотел Лонгботтома с размаху да со всей дури об стену или стол садануть, на самом деле хотел, на мозги будто пелена опустилась. Вот теперь, он думал, его точно из Ордена прогонят, а может, и из Хогвартса. А не прогнали. Альбус потом поговорил с ним так понимающе, опять сказал, что он, Рубеус, молодец, что уж совсем незаслуженно. Почему молодец-то, потому что все же не совсем человека зашиб? Алиса подходила, прощения пыталась за мужа попросить, говорила, что он после тяжелого дня сорвался, а вообще они его, Хагрида, все уважают. Врала, это понятно, за что его уважать.
Только вот после этого случая он все чаще стал о матери вспоминать. Думал, все же она ему единственная родня во всем мире. Думал, может, не так уж виновата она была, когда их с отцом бросила. Это ж он со своей колокольни ее осуждал, как человек, а Фридвульфа-то великанша. Кто их, гигантов, знает, может, они просто по природе своей семьями долго жить не способны. Ну а если так, то что ж от них невозможного требовать. А мать, как ни крути, целых три года с ними прожила, только потом себя больше не смогла пересиливать.
Неужели они согласятся Риддлу помогать? Глупые, не понимают, что сами в петлю лезут! Великанов и так боятся до полусмерти и ненавидят, а если они еще сторону Пожирателей примут, так вообще невесть что начнется. Кто знает, Министерство даже закон может издать, чтобы всех гигантов истребить, а народ только порадуется.
Нет, он будет не он, если хоть не попытается их разубедить! Надо Альбуса попросить, чтобы к великанам его отправил, отговаривать. Может, он даже мать хоть издали увидит. А главное, хоть попытается до них донести, что не надо слушать Риддла, все равно и он их обманет, и с магами совсем отношения испортят. Конечно, не факт, что получится, они могут его прогнать прежде, чем он рот раскроет, но хоть будет знать, что все сделал, что мог. Кровь все же не вода. Пусть он Фридвульфе будет лучшим сыном, чем она ему матерью.

*****

- Знаешь самую главную причину, по которой я хочу, чтобы ты вступил в Орден Феникса, Хагрид? Она может показаться тебе банальной, ты можешь не поверить мне, но я все же скажу. Мы ведем борьбу со смертельно опасным противником, и на мне, как на главе Ордена, лежит тяжелый груз огромной ответственности. Если со мной будет такой человек, как ты, то этот груз мне будет куда легче нести. Я знаю, что ты всегда полностью доверял мне, но то же самое и я могу сказать в отношении тебя. Ты один из немногих людей, на которого всегда можно положиться, как бы плохи ни были дела, который готов помочь всем, что в твоих силах, который никогда не сомневался во мне, что бы ни случилось. Уверяю, когда рядом с тобой человек, которому можно смело доверить свою жизнь, это дорогого стоит.

Вот уж чего он не заслужил, так это таких слов от Дамблдора. Ведь это только Альбус всю жизнь о нем заботился: и после смерти отца приглядывал, и, когда Миртл погибла, заступиться пытался, и настоял, чтобы он в Хогвартсе после исключения остался. Так тогдашнему директору Диппету и сказал: под мою, мол, личную ответственность. Если бы не Дамблдор, куда бы он в тринадцать лет без палочки и без родных пошел - прямиком в Лютный, темным колдунам на зелья? И вот теперь Альбус ему такие вещи говорит, а Хагрид ведь ничего ему хорошего не сделал! Что он, лесничий, такого мог предложить Дамблдору, что бы хоть как-то тянуло на ответ его делам? Да ничего! Ну, вот теперь его просят в Орден вступить, так неужели он в этой малости откажет? Надо хотя бы начать долги отдавать.
Ведь, кто знает, если они победят – а они победят, и сомневаться нечего, за ними же правда! – у Дамблдора влияния станет еще больше, докажут, что это Риддл Миртл убил. Вдруг получится, чтобы с него обвинения сняли, а то радости мало почти сорок лет безвинно осужденным ходить, слушать, как люди у тебя за спиной шушукаются, и молчать. Хорошо бы, чтобы он даже доучиться смог, хоть и смех один на шестом десятке доучиваться, да и вряд ли такое по закону можно. Но ради того, чтобы себя человеком чувствовать, как все, а то стыд же и срам: любой забулдыга в Голове где-то учился, а он неуч, как тролль какой. Или гигант.
И палочку тогда можно будет новую купить, и не таясь колдовать. Вот он счастлив-то будет. Это же ему даже по ночам то и дело снится – что у него палочка целая, а не обломки в зонте.
Он бы тогда по этому случаю даже этот зонтик у себя во дворе сжег. Не жалко, все равно от дождя великаны не тают.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Неадекватные люди
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Питер Петтигрю
Жанр: драма
Размер: мини (около 45 тыс. знаков)
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Чтобы помочь другу, Питер готов на все. Но его прекрасные планы постоянно разрушают подлые и неадекватные люди.
Тема задания: Надежды на будущее (ради чего сражаются орденцы/УПСы, ради чего рискуют жизнью, на что рассчитывают в будущем).
Примечание 1: фик написан на командный конкурс "Война Роз".
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"


Чем дольше я живу, тем меньше понимаю людей. Большинство из них ведут себя, словно пациенты отдела неизлечимых душевных болезней в клинике Святого Мунго. И общественная мораль не только не осуждает это безумие, но и всячески его поддерживает!

Я долго думал, почему так происходит, и не мог найти ответа. В конце концов решил, что реклама безумия как наиболее достойного человеческого поведения выгодна умным людям, которые всеми руководят. Стадом безмозглых баранов управлять гораздо легче, чем мыслящими, толковыми людьми.

Но если я прав, то непонятно, почему нелепость общественных традиций – и наших, и магловских – очевидна столь немногим. Над этим я ломал голову долго, но ответа так и не нашел. В качестве рабочей гипотезы решил, что на большинство людей плохо влияют или особо тупые бараны, свято уверенные в своей правоте, или особо умные правители, которым общая глупость выгодна. Но последних очень, очень мало, судя по истории хоть нашего мира, хоть магловского.

Поэтому мне даже не с кем поделиться возмущением. Когда становится совсем невмоготу, я запираюсь в своей комнате и разговариваю сам с собой, предварительно наложив на окна, пол, потолок, дверь и стены Заглушающие заклятия. Но, я уверен, так будет продолжаться недолго. Совсем скоро появится человек, с которым я смогу быть предельно откровенен. Он меня поймет и поддержит. Но пока приходится терпеть безумие окружающего мира в одиночку, а это очень тяжело.

Впрочем, у такого положения вещей есть и хорошие стороны. Чем меньше умных людей – тем проще добиться своего тем, кто использует голову не только для поглощения пищи, но и для размышлений. Я – из таких. Мне, правда, очень не повезло со временем, когда приходится жить: война путает самые толковые и разумные планы. Но зато в военном и послевоенном хаосе проще подняться из грязи в князи, и никто не попрекнет происхождением героя, прославленного в битве с врагами. Так что все, наверное, не так уж плохо для умного человека. Что бы ни случилось – я не пропаду! И непременно вытащу одного хорошего парня, которому очень не повезло с друзьями…


Впервые о том, что с людьми что-то не так, я задумался в пять лет, когда из министерства магии со скандалом уволили моего отца.

Джеральд Петтигрю, гриффиндорец в пятом поколении, сдал двенадцать С.О.В. на «П», прекрасно играл в квиддич, а после окончания Хогвартса стал одним из самых многообещающих сотрудников министерства магии. Блистательные перспективы молодого человека не омрачила даже женитьба на маглорожденной, хотя, конечно, чистокровный, пусть и небогатый, волшебник мог найти жену получше (как минимум – побогаче). Но любовь к девушке намного ниже себя по положению большинство людей почему-то считают особенно прекрасным и светлым чувством. Мой отец, истинный гриффиндорец, с удовольствием последовал дикой моде, тем более что в министерстве рассчитывал на скорое повышение по службе.

Скорее всего, так и случилось бы, но Джеральд вновь поступил так, как советует безумная общественная мораль. На этот раз последствия оказались куда более серьезными.

В один непрекрасный день мой отец узнал, что его коллега Корнелиус Фадж за деньги отстаивает в министерстве и Визенгамоте интересы одного из чистокровнейших и славнейших магов нашей страны – Абраксаса Малфоя. Казалось бы, что в этом такого? Малфои – одна из богатейших семей Британии, а люди, способные обеспечить себя, не станут действовать в ущерб обществу, в котором живут, правда? Ведь богатеть проще и безопаснее в стабильном и успешном обществе, чем в бедном и тревожном, это несомненный факт. Вряд ли его не понимал настолько умный человек, как мистер Малфой, так что мистер Фадж поступил абсолютно правильно, помогая ему. Я, кстати, не сомневаюсь, что мистер Фадж был готов поддержать мистера Малфоя абсолютно бесплатно, но если богатый человек готов финансировать порядочного и ответственного бедняка, то отказываться от денег некрасиво, верно?

Казалось бы, ситуация очевидна и абсолютно понятна всем здравомыслящим людям. Но мой отец рассудил иначе. Он побежал в аврорат жаловаться и обозвал мистера Фаджа взяточником, а мистера Малфоя – заговорщиком. По-моему, это верх идиотизма! Не было никакой взятки и никакого заговора, а имелось взаимовыгодное сотрудничество двух незаурядных людей, неравнодушных к судьбе Британии. Но Джеральда Петтигрю абсолютно житейское и достойное похвалы событие почему-то страшно возмутило.

К счастью, авроры оказались людьми нормальными, что в этой дуболомной организации случается нечасто. Они быстро разобрались, что к чему, и объяснили отцу его неправоту. Но Джеральда Петтигрю публичное признание собственных ошибок пугало сильнее всего остального. Он снова побежал жаловаться – на этот раз министру магии.

Закончилось все вполне предсказуемо. Ябед и недоумков никто не любит, и моего отца пинком под зад вышибли с работы. Заслуженный финал карьеры доносчика и дурака!


Разумеется, все это я понял гораздо позже. В пять лет меня интересовал только один вопрос. Я его и задал в тот день, когда в нашем доме за накрытым, словно в праздник, столом собрались все отцовские друзья:

– Папа, если ты потерял работу, а мама сидит дома и ведет хозяйство, – что мы будем есть, когда у нас закончатся деньги?

Даже сейчас, вспоминая этот свой вопрос, я горжусь тем, что в пять лет был способен видеть суть за красивыми словами.

Увы, большинство людей невероятно тупы. После моих слов за столом ненадолго повисло молчание, а потом все взрослые громко захохотали, словно я ляпнул какую-то глупость.

Когда смех утих, мама улыбнулась и сказала:

– Не бойся, Пит. Мы справимся!

Отец энергично закивал:

– Да-да-да! Мы справимся! Деньги – не главное! Главное – это честь…

– И дружба! – подхватил один из отцовских приятелей, очень дорого одетый и надменный человек. – Настоящая гриффиндорская дружба! Так давайте же выпьем за дружбу!

За этим тостом последовали другие. Все друзья отца славили его мужество и принципиальность, пили за гриффиндорский характер Джеральда Петтигрю и клялись всегда его поддерживать.

Это меня немного успокоило, хотя некоторые сомнения все же оставались.


Ближе к утру вечеринка закончилась, и гости разошлись. Мама отправилась на кухню мыть посуду, а мы с отцом – спать.

Что было дальше, может угадать любой человек, знающий жизнь не понаслышке. На приличную работу отца не брали: стукачи и идиоты никому не нужны. Он перебивался случайными заработками, но нигде долго не задерживался из-за своего склочного (настоящего гриффиндорского) характера. В конце концов маме тоже пришлось искать работу, но никакого опыта у нее не было, так что приходилось трудиться даже не за сикли, а за кнаты. Из вполне приличного особняка мы переехали в ветхий домик, который правильнее всего было назвать лачугой.

Друзья, славившие честность и принципиальность отца, разумеется, и пальцем не пошевелили, чтобы ему помочь. Наоборот, все эти прекрасные гриффиндорцы забыли дорогу в новый бедный дом Петтигрю, когда нашу нищету невозможно стало скрывать. Вот она, хваленая гриффиндорская дружба!

С каждым месяцем, с каждым годом мы жили все хуже. У меня никогда не было красивой одежды, игрушек и книг – даже еды не всегда хватало. Потому-то я и толстый – привык наедаться впрок, ведь новая голодуха могла начаться внезапно. Даже в хорошие времена мы питались в основном хлебом и картошкой, а от них полнеешь очень быстро.

Когда становилось совсем паршиво, я приходил к витринам мясных и кондитерских лавок и часами стоял, пожирая глазами сокровища, лежавшие за волшебной прозрачной стеной. Иногда я мечтал, как взглядом разрушу преграду и смогу взять то, что захочу (слово «воровство» теряет большую часть своей осуждающей силы, когда хочется жрать). Но, к худу или к добру, моей стихийной магии для этого ни разу не хватило.

Со временем мама начала роптать. Она кричала на отца, требовала от него найти наконец нормальную работу и начать обеспечивать семью. Он сначала отмалчивался, а потом тоже начал кричать – винил в своих бедах Малфоя и Фаджа и ругал маму за то, что она не умеет экономно вести хозяйство. Этот упрек был фантастически несправедлив: мама проявляла чудеса бережливости, чтобы мы трое ели каждый день, пусть понемногу. Но отцу очень нужно было найти виноватых, ведь признать, что он сам повинен в своих бедах, Джеральд Петтигрю не мог.

Но даже это было еще не самое страшное: настоящий кошмар ждал нас с мамой впереди. Со временем отец начал злоупотреблять алкоголем, и все стало настолько погано, что вспоминать свое детство я очень не люблю.

Джеральд Петтигрю умер от рака через год после того, как я окончил Хогвартс. В волшебном мире эта магловская болезнь встречается редко, и ею страдают в основном пьяницы. Перед смертью отец сильно мучился. В то время я уже прилично зарабатывал и мог бы нанять ему сиделку, но не стал из принципиальных соображений. Если Джеральд Петтигрю считает, что деньги в жизни не главное, – пусть и болеет без них. Надо быть последовательным, правда? Если ты ради своих принципов обрек жену и сына на нищету – будь готов обходиться без денег, когда заболеешь.


Даже в годы самой страшной нужды отец выписывал «Ежедневный пророк». Эту расточительность я могу объяснить лишь желанием завистника как можно скорее узнать о несчастьях добрых и хороших людей, которых он винил в своих бедах. Но судьба оказалась справедлива, и, пока наша семья нищенствовала, Корнелиус Фадж сделал прекрасную карьеру в министерстве. Что ж, вполне предсказуемый результат работы умного и дальновидного человека, понимающего, в чем заключен общественный интерес! Разумеется, Абраксас Малфой за минувшие годы тоже упрочил свое богатство и влияние. Да и министерство без отца не развалилось, и дела шли своим чередом.

Прочитанные газеты отец комкал и бросал в угол комнаты. Я подбирал их и читал: это помогало хоть ненадолго забыть о голоде. Чтение помогло мне понять, кто действительно виноват в бедах нашей семьи, а кто всю жизнь заботится о благе всех английских волшебников. Исходя из этого знания, я и построил свои жизненные планы. Оценивая их сейчас, я не устаю поражаться своему тогдашнему здравомыслию.

В деревушке, где мы жили, друзей у меня не было: с вечно голодным отпрыском нищей семьи общаться не хотел никто. Но я твердо решил, что в Хогвартсе все изменится. В волшебной школе смотрят на человека, а не на его деньги. Там я смогу найти настоящих друзей, которым буду предан до конца жизни. Я буду всегда помогать им и поддерживать во всем, а друзья в награду за это тоже никогда меня не покинут и помогут пробиться в жизни. Главное – выбрать нормальных людей с правильными взглядами на мир, а не тех недоумков, которые поддержали моего отца в его идиотизме и бросили в бедности.

Где искать друзей, я думал долго. С одной стороны, самые толковые и целеустремленные люди, насколько я мог судить, учились в Слизерине. Но многие поколения нашей семьи были гриффиндорцами, а на перебежчиков, да еще и небогатых, везде смотрят косо. Да и не может такого быть, чтобы на целом факультете не нашлось ни одного нормального человека, правда? Вот я и решил попросить Шляпу отправить меня в Гриффиндор, где меня ждали. Зачем разочаровывать людей?

Я каждый день по много часов мечтал о том, как буду учиться в Хогвартсе, и о своих новых друзьях – умных и решительных. Это даже иногда помогало заглушить голод. Тревожило меня только одно – захотят ли люди, которые мне понравятся, дружить со мной? Но я очень надеялся, что смогу стать им полезным и необходимым. В дружбе ведь не внешность важна, а характер и преданность, правда?

Действовать я начал еще в поезде. Другие дети, глупые и бестолковые, чинно сидели на своих местах и жрали купленные у разносчицы сладости, а я ходил по Хогвартс-экспрессу и заглядывал в каждое купе. Слизеринцев, настоящих и будущих, я отметал сразу же по причинам, о которых уже упоминал. К остальным детям присматривался очень внимательно, ведь выбор друга – очень важное дело. Я хотел найти достойнейшего – такого, которому буду с радостью помогать до гробовой доски.

Поиски затянулись, и я даже начал тревожиться, сумею ли найти подходящего человека.

К счастью, судьба приготовила мне настоящий подарок в награду за годы голода и нищеты. Как только я увидел Джеймса Поттера, то сразу понял, что он – именно тот, кто мне нужен.

Джеймс никогда не был красавцем – я видел много парней гораздо симпатичнее. Но есть в нем что-то особенное, чему очень трудно найти правильное определение. Джейми – как солнышко. Когда ты находишься с ним в одной комнате, то видишь только его. Джейми привлекает все сердца, его невозможно не любить. Именно о таком друге я всегда и мечтал.

Окончательно мои сомнения рассеяло то, что Джейми играл со снитчем – и как ловко играл! Потом, став охотником гриффиндорской команды, Джейми говорил, что берет снитч из школьной кладовой, но на самом деле этот чудесный золотой шарик достался ему от отца. Чарлус Поттер был легендарным ловцом гриффиндорской команды. Памятный подарок, полученный за свои невероятно успешные игры, он преподнес сыну на одиннадцатилетие.

По моему скромному мнению, Джеймс оказался бы таким же замечательным ловцом, как Чарлус, и даже лучше. Увы, дурацкое общественное мнение повлияло на моего лучшего друга не лучшим образом: чтобы избежать неизбежных сравнений с отцом, Джейми стал охотником. Впрочем, на данной позиции он тоже проявил себя превосходно.

Но это случилось гораздо позже. Во время нашей встречи в Хогвартс-экспрессе я ни о чем подобном не подозревал, но, видно, что-то предчувствовал. Я очень постарался понравиться Джейми, и мне это удалось. Дальше мы ехали вместе, а в лодке, на которой приплыли в Хогвартс, сидели на одной лавке.

Так что никаких проблем с распределением у меня не было. Шляпа предлагала отправить меня в Хаффлпафф или в Слизерин, но я настоял, и она подчинилась.


Хогвартс оказался настоящим раем. Как же там хорошо кормили, Мерлин великий! Только тот, кто по-настоящему голодал, может по достоинству оценить все невероятные яства, которые в неограниченных количествах появлялись на столах Большого Зала три раза в день. Я долго не мог поверить своему счастью и часто по ночам спускался в хогвартскую кухню, чтобы перекусить на всякий пожарный. Со временем я понял, что это изобилие никуда не исчезнет, но привычке не изменил. Очень приятно съесть пирожное или сэндвич в теплой кухне, среди домовиков, которые из кожи вон лезут, чтобы тебе услужить! Начинаешь чувствовать себя настоящим человеком, если вы понимаете, о чем я.

Но главной радостью в Хогвартсе для меня, разумеется, стал Джейми. Чем больше я его узнавал, тем сильнее восхищался. Джейми полностью лишен снобизма, его совершенно не волнует, что он – Поттер, а я всего лишь полукровка Петтигрю, сын печально известного Джеральда.

Джейми всегда защищает меня и помогает мне, я по мере сил стараюсь отвечать ему тем же. Я ни разу, сколько себя помню, не возразил Джейми, ни разу не пошел против него. Мне хочется быть зеркалом, глядя в которое, Джейми может видеть свое прекрасное отражение.

Ради этого я иногда шел на маленькие хитрости, вполне простительные для истинной дружбы. Джейми прекрасно учился и охотно помогал всем, кому школьные премудрости давались не так легко. Я с огромным удовольствием предоставлял своему другу возможность проявить себя с лучшей стороны. Ради этого я иногда притворялся, что не понимаю темы, которые отлично усвоил на уроках. У меня ведь прекрасная зрительная и слуховая память, знаете ли. Все, что я хоть раз в жизни увидел или услышал, я никогда не забуду. Так что в изучении полезных предметов у меня не было бы проблем и без помощи Джейми, хотя с ней, конечно, домашние задания превращались в детскую игру.

Скрывать свою маленькую тайну мне помогало то обстоятельство, что я не считал нужным изучать предметы глупые и непригодные для взрослой жизни. Например, история магии – ну кому она нужна? Гоблины-шмоблины, великаны-швеликаны, магические конференции – дурость, одним словом, да к тому же и невероятно занудная.

А прорицания – и вовсе чушь несусветная! По-моему, тот, кто старательно их изучает, рано или поздно слетает с катушек. Взять хоть Трелони – чокнутую равенкловку на три года старше нас. Вид у этой идиотки всегда был такой, словно ее только что оглоушили Конфундусом. Она вздрагивала от каждого шороха, а когда ее задевали, начинала верещать, что все мы прокляты и не доживем до сорока, а по Хогвартсу скоро потекут кровавые реки и трупы будут складывать на столы в Большом Зале. Вот глупость-то, правда? Не знаю, кто как, а я собираюсь дожить до ста лет – а если очень повезет, то сравниться в долголетии с Николя Фламелем. И никакой резни в Хогвартсе не будет: как ни относись к Дамблдору, но такого беспредела в своей школе он никогда не допустит.

В общем, всякие дурацкие предметы я не учил принципиально – и был чрезвычайно благодарен Джейми, который за меня делал по ним домашние задания.

Чем больше мы общались, тем сильнее мне хотелось помочь Джейми стать по-настоящему большим человеком и сделать прекрасную карьеру во взрослой жизни. Ради этого я был готов на любые жертвы. Поначалу – одиннадцать лет есть одиннадцать лет! – я мечтал, что по окончании Хогвартса Джейми станет звездой квиддича. По малолетству карьера профессионального спортсмена казалась мне самой прекрасной из всех возможных. Повзрослев, я понял, что, покинув большой спорт, многие игроки в квиддич, даже самые знаменитые, теряют почву под ногами. Некоторые спиваются, другие перебиваются случайными заработками… Нет, такой судьбы для Джейми я не желал!

Но, разумеется, были и другие примеры. Некоторые спортсмены, завершив карьеру в квиддиче, начинали работать в министерстве и достигали там больших успехов. Я не сомневался, что Джейми такое тоже по силам, и исподволь наводил его на эту мысль. А меня бы вполне устроила должность помощника Джейми или даже его секретаря. Уж я бы не совершил ту же ошибку, что мой отец, а поддерживал Джейми всегда и во всем!

Но, разумеется, помощь настоящего друга не помешает и профессиональному спортсмену. Я решил стать менеджером Джейми и лично вести все его дела. Я собирался проверять каждую запятую в контрактах, которые команды будут заключать с моим подопечным, и всегда действовать в его интересах. Конечно, Поттеры – семья богатая, но лишние деньги никому никогда не мешали, правда? А когда Джейми увидит, как прекрасно я защищаю его интересы, он непременно поймет, кто его настоящий друг.


Признание Джейми мне было нужно как воздух. Встреча с ним подарила мне самую большую радость в жизни, но стала и источником самой большой боли.

К сожалению, доброта и обаяние Джейми привлекли к нему не только мое бескорыстное сердце, но и людей, куда менее приятных. Я имею в виду Сириуса Блэка – вот уж воистину говорящая фамилия! – и Ремуса Люпина. Второй поначалу тревожил меня даже больше, но когда выяснилось, что он оборотень, то проблема решилась полностью. Люпин прекрасно понимал, как ему, нелюдю, повезло, что с ним согласились дружить чистокровные волшебники. Он знал свое место и ни на что большее не претендовал. Конечно, Джейми лучше бы обойтись без оборотней среди знакомых, но даже у самых великих людей бывают ничтожные приятели. Такова жизнь.


А вот Блэка я в Хогвартс-экспрессе всерьез не воспринял. Я знал, что все Блэки испокон веков учатся в Слизерине, а если два чистокровных волшебника решили поболтать в поезде, то ничего дурного в этом нет.

Но Блэк, к общему изумлению, поступил в Гриффиндор, – не сомневаюсь, именно потому, что понял, как перспективен Джейми и как может воспользоваться его наивностью и неопытностью подлый и беспринципный человек.

Словно злой демон, Блэк всегда был рядом с Джейми. Я никак не мог понять: неужели Джейми не замечает, насколько фальшиво дружелюбие этого красавчика с черным сердцем? Но Джейми очень добр и порой видит в людях хорошие качества, даже если их нет.

Если бы Блэк только отнимал время Джейми и лгал ему о своих дружеских чувствах, я бы мог это простить. Но проклятый негодяй еще и втравливал лучшего парня на Земле во всякие мерзкие проделки, которые в случае их раскрытия грозили исключением из Хогвартса! Конечно, я понимал, что Дамблдор не рискнет выгнать из школы ни Поттера, ни Блэка, но все равно тревожился.

А еще Блэк постоянно говорил дурацкие и нелепые вещи, и Джейми по своей доброте с ним соглашался. Все, все, что утверждал Блэк, было вопиющей глупостью, и я не понимал, искренен ли он или сознательно лжет, стараясь обмануть наивного парня. Особенно ужасала меня любимая фраза Блэка: «Деньги – это не главное». Еще бы! Вольно ж так говорить наследнику одного из крупнейших состояний нашей страны! Эти слова были настолько чудовищны, что я однажды не выдержал, нарушил все принятые в приличном обществе правила этикета и довольно резко возразил. Проклятый Блэк рассмеялся и сказал: «Молчи, Хвост, ты ничего не понимаешь!» Джейми рассмеялся тоже, – я уверен, только для того, чтобы не обидеть Блэка.

Кстати, мое дурацкое прозвище – Хвост – тоже придумал этот проклятый подлец. Блэку, видите ли, казалось, что я таскаюсь за Джеймсом, будто хвост. Ага, а Блэк, все родичи которого учились на Слизерине, значит, таскался за Джеймсом, словно голова! Я-то хоть потомственный гриффиндорец… Но Блэк заражал Джеймса своей глупостью, и мой бедный друг не мог критически оценивать слова и действия этого негодяя.

Блэк приносил Джейми столько вреда, что я много раз думал о том, как было бы хорошо, если бы богатенький подлец умер. Ведь многие Блэки живут недолго! Например, полный тезка нынешнего негодяя, Сириус Блэк, рожденный в 1845 году, умер в 1853-ем. Этот маленький паршивец отравлял мир своим присутствием всего восемь лет! А проклятый подлец, осквернивший нашу с Джейми дружбу, все жил, и жил, и жил…


И, словно мало мне этих бед, появилась еще одна проблема – грязнокровка Эванс. Вообще-то, против таких, как она, я ничего не имею: у меня у самого мать маглорожденная. Но Эванс была грязнокровкой в самом прямом смысле слова, и грязной у нее была не только кровь, но и слова, и мысли, и поступки. Эта идиотка говорила еще более глупые и опасные вещи, чем Блэк, и бедный наивный Джейми слушал ее с раскрытым ртом.

Некоторое время я надеялся, что проклятая Эванс увлечется проклятым Блэком: два сапога – пара. Тогда все проблемы разрешились бы наилучшим образом, двое идиотов оставили бы нас с Джейми в покое, а Люпина я бы как-нибудь вытерпел. Шансы на такой исход событий имелись: именно на Блэка западали все девчонки в Хогвартсе. Мокрощелки безмозглые, что с них взять! Им нужно только смазливое лицо и денег побольше, а на душу плевать. Ну ладно, у меня был Джейми, а он лучше всех девчонок мира, вместе взятых.

Но Эванс на Блэка не обращала никакого внимания. Она повсюду ходила со слизеринцем Снейпом. (Вот, кстати, еще один пример клинического идиота: он дружил со старшекурсниками, однако с нами разбирался в одиночку, не позволяя друзьям вмешиваться в свои дела). Но везде и всюду Эванс смотрела только на Джеймса, совсем как проклятый Блэк. Видимо, чужая доброта и порядочность имеют особую притягательную силу для подлых и лживых душ…

Разумеется, до чувств мерзкой мокрощелки мне не было никакого дела. Проблема заключалась в том, что и Джеймс не спускал с нее глаз, а эта гадина с сатанинской хитростью делала вид, что лучший парень на Земле ей не нравится. Мерлин великий, да как Джейми может не нравиться?! Его же любят все, кто только видит!

Но Джейми по своей скромности этого не понимал. Как я ни намекал, что Эванс сохнет по нему, а со Снейпом гуляет исключительно из личной вредности, Джейми мне не верил. Он только улыбался, трепал меня по голове и говорил:

– Эх, Хвост, хороший ты парень, только в девчонках совсем не разбираешься…

С этим я мог бы и поспорить, но не хотел убеждать Джейми, что он ошибается. Я старался никогда не подрывать веру в себя моего лучшего друга.


О том, что Блэк не так искренен, как кажется, я рискнул заговорить только однажды. Джейми на мои слова отреагировал настолько резко, что с тех пор поднимать эту тему я больше не рисковал. Оставалось надеяться, что рано или поздно мой лучший друг сам все поймет.


Но время шло, а ничего не менялось. Однажды проклятый Блэк предложил всем нам освоить анимагию: дескать, во время полнолуний Люпин скучает в одиночестве, а общество других животных скрасит его уединение. Ага, так я и поверил! Да кому интересны проблемы этого нелюдя? Уж точно не такому самовлюбленному кретину, как Блэк! Скорее всего, он просто хотел выпендриться.

Однако, поразмыслив, я решил, что в кои-то веки раз этого недоумка осенила неплохая идея. Ведь превращаться в животное действительно очень интересно! Можно бывать неузнанным в самых разных местах, видеть и слышать многих людей… Главное – должно повезти с анимагической формой.

Мучились мы долго, но в конце концов поняли, как нужно действовать. Когда мы все в первый раз превратились, я так обрадовался! Джейми стал симпатичным песиком – такие всем нравятся. Проклятый Блэк превратился в рогатого оленя – и поделом ему! Такому ни в городе не место, ни в любом нормальном доме. Кстати, этот подлец и в человеческом облике голову откидывал так же надменно, как и в оленьем, – словно на ней огромные рога.

А больше всех повезло мне: я стал крысой. Это ведь чудо что такое! Во-первых, крысы мало едят. Значит, чтобы насытиться, мне теперь нужно всего лишь принять анимагическую форму, и все будет в порядке.

Во-вторых, крысы маленькие и незаметные. Они могут проскользнуть в любое место, и их никто не увидит и не услышит.

В-третьих, крысы – животные симпатичные, но не слишком. Котиком или болонкой быть плохо: каждый норовит погладить и взять на руки. А крысы, конечно, не всем нравятся, но немало мальчишек обожают любую живность и несчастного голодного грызуна не обидят. А тот же Хагрид, наш лесничий, вообще помешан на зверье! Уж у него-то любая крыса найдет и стол, и дом! Правда, готовить Хагрид не умеет, так что пошиковать на его харчах вряд ли получится. Ну ничего, когда живот сводит от голода, то выбирать не приходится.

Была, правда, у моего анимагического облика и одна проблема, – точнее, две. Некоторые мальчишки ненавидят животных, мучают их и запытывают до смерти. А настоящие крысы, встретив чужака, могут его убить без предупреждения. Но я надеялся, что смогу превратиться в человека, если окажусь в настоящей опасности, и это меня спасет.

В общем, впервые обернувшись крысой, я был счастливее, чем в любой другой момент своей жизни. Представьте мое огорчение, когда мы вновь стали людьми! Оказалось, что Джейми превратился в оленя, а Блэк – в собаку! Я абсолютно уверен: этот подлец с черным сердцем каким-то хитрым образом поменялся анимагической формой с моим Джейми. Иначе их странные превращения я объяснить не могу.

И еще я совершенно точно знаю: если бы не было Блэка, то Джейми не позволил бы мне в облике крысы шляться по ночам в компании собаки и волка, ведь это очень опасно! Даже у анимагов звериные инстинкты порой берут верх над человеческим разумом, что уж говорить об оборотнях, которые в полнолуние совершенно дуреют! Да еще и бродили мы не где-нибудь, а в Запретном Лесу. Там чудищ в любое время дня и ночи хватает, и каждый из монстров с удовольствием сожрет бедную несчастную крыску! Но Блэку ничего подобного в голову, разумеется, не пришло, и он пагубным образом повлиял на доброго и доверчивого Джейми. Как же грустно, когда другу плевать на твою безопасность! Но я терпел: друзья должны прощать друг другу ошибки.


Прошло еще некоторое время, и мокрощелка Эванс наконец-то приняла ухаживания Джеймса. Действовала она в полном соответствии со своей подлой натурой – сменила кавалера на следующий день после того, как Блэк публично унизил Снейпа. Джейми тоже принял в этом постыдном действе некоторое участие, но главным виновником был, безусловно, Блэк. И обидно в данном случае мне именно за лучшего друга, потому что Снейп получил по заслугам: если не умеешь драться – не задирай тех, кто умеет!

Впрочем, как бы то ни было, нормальные девушки в таких обстоятельствах поддержали бы своего давнего кавалера, даже если не слишком его любят. Но Эванс правила приличия неведомы, как и любой грязнокровке, и она вытерла ноги о Снейпа сразу же после того, как это сделал Блэк.

Я попытался осторожно намекнуть Джеймсу, что Эванс поступила некрасиво, но он улыбнулся и сказал, что Нюниус получил по заслугам: не надо было называть Лили грязнокровкой. А я не понимаю, что здесь обидного: Снейп сказал правду, только и всего, а на правду нельзя обижаться. Но, разумеется, возражать Джеймсу я не стал, ведь в нашей компании главный именно он.


История со Снейпом произошла во время С.О.В., а на последовавших за экзаменами летних каникулах Блэк окончательно свихнулся и сбежал из дома. К счастью, родители его оказались абсолютно нормальными людьми: они выжгли морального урода с родового древа и лишили наследства.

Я очень обрадовался, когда узнал об этом: все же справедливость в мире есть! Поголодает Блэк пару месяцев, поживет на улице, поработает в поте лица – и спесь с него быстро спадет!

Увы, я ошибся: со справедливостью в нашем мире оказалось плохо. Джейми по своей доброте не смог смириться со страданиями «несчастненького Сириуса» и пригласил его пожить у себя. Блэка, змею подколодную! Мерлин великий! А я даже в гостях у Джейми бывал считанные разы и не ночевал в доме Поттеров ни разу, поскольку боялся оставлять маму ночью наедине с тем чудищем, в которое превратился мой отец. Ну почему жизнь так несправедлива?!

А еще через некоторое время мир окончательно сошел с ума. Умер Блэк, – увы, не Сириус, как я продолжал надеяться, а его дядя Альфард, бездетный и очень богатый холостяк. И этот урод оставил все свое состояние изгнанному из родного дома племяннику! Что за безумие?! Разве это нормальное поведение для Блэка?! Я-то всегда считал, что представители старых чистокровных фамилий стоят друг за друга горой, а оказалось, что проклятие моей жизни – не единственный моральный урод в семье Блэков!

В итоге после окончания шестого курса Блэк отправился в свой дом – не в папин-мамин, а в свой собственный, где был единовластным хозяином. А я продолжал ютиться в нашей лачуге с усталой, отчаявшейся матерью и алкашом-отцом. Скажите, где справедливость?!


Проживание на каникулах под одной крышей с Блэком повлияло на Джейми очень плохо. Именно на шестом курсе он всерьез заговорил о том, что после окончания школы хочет не играть в квиддич, а принять участие в войне Сами-Знаете-С-Кем. Проклятый Блэк всячески одобрял это идиотское желание. Еще бы! Такие игроки, как Джейми, встречаются раз как минимум в десять лет, и завистливый лже-друг сделал все, чтобы сломать жизнь и карьеру лучшему парню на Земле.

Война Сами-Знаете-С-Кем шла уже давно, и все к ней привыкли. Пожиратели Смерти сражались с Орденом Феникса, а министерство магии делало вид, что его это не касается. Главу Пожирателей все знали как Темного Лорда, а руководитель Ордена Феникса не афишировал ни свое имя, ни прозвище. Впрочем, не знаю, как у остальных, а у меня не было ни малейших сомнений относительно его личности: очень уж хитро прищуривался Альбус Дамблдор каждое первое сентября, очень уж проникновенные он толкал речи о том, что Добро должно непременно противостоять Злу. Разумеется, под Добром старый козел понимал свои личные интересы. По-моему, даже слепому было видно, как сильно стремится Дамблдор стать министром магии. И ради того, чтобы мерзкий интриган занял этот пост, молодые и талантливые люди рисковали жизнью и гробили свои карьеры. Хорошенькое добро, ничего не скажешь! А если бы Дамблдор не мечтал о посте министра магии, а тихо сидел в Хогвартсе, то, глядишь, озаботиться борьбой с Пожирателями пришлось бы министерству…

Я очень осторожно попытался объяснить все это Джейми, а потом намекнул, что хороших бойцов много, а настолько прекрасные игроки в квиддич, как он, встречаются гораздо реже, и гробить спортивный талант ради участия в бойне неразумно. Но рядом, как всегда, крутился Блэк, и он заявил, что долг каждого мужчины – защищать добро. Я поинтересовался, с каких это пор интересы Дамблдора называются добром, и получил в ответ привычное:

– Ты ничего не понимаешь, Хвост.

На самом-то деле ничего не понимали (или ловко изображали неведение) Блэк и мокрощелка Эванс, тоже поддержавшая Джейми в его дурацком намерении. Цели проклятой твари были более чем очевидны: она надеялась после безвременной гибели мужа унаследовать огромное поттеровское состояние. Я очень-очень осторожно попытался намекнуть об этом Джейми, но он отреагировал так резко, что больше поднимать щекотливую тему я не рисковал.


Выяснив, что намерения Джейми абсолютно серьезны, я задумался, что мне делать теперь, когда все мои жизненные планы полностью разрушены по вине проклятого Блэка и мокрощелки Эванс. Война – дело опасное, а рисковать жизнью ради амбиций Дамблдора я не хотел. Что ж, возможность уехать подальше от творящихся в Англии безобразий у меня была. Крыса – это вам не олень рогатый и не псина размером с теленка! Я вполне мог спрятаться на пароме, отплывающем на континент, или на трансатлантическом корабле. Но эмигранты везде считаются людьми второго сорта, а один, без Джейми, я мало что могу. Влачить нищенское существование за тридевять земель от родного дома мне не хотелось.

Можно было, конечно, не покидать Англию, а укрыться где-нибудь в тихой деревушке, далекой от военных потрясений. Но трусов никто не любит, и после войны им трудно устроиться в жизни.

Так что я скрепя сердце решил все же вступить в проклятый Орден и всячески помогать Джейми выжить на войне и хорошо устроиться после победы.


Почти сразу после окончания Хогвартса мне пришлось пережить два неприятных мероприятия: свадьбу Джейми с мокрощелкой и вступление в организацию, члены которой рисковали жизнью ради того, чтобы Дамблдор стал министром. С первым событием я еще до некоторой степени мог смириться: должны же у лучшего парня на Земле быть дети, а девушки, достойной его, все равно не существует. Хотя тот факт, что Джейми выбрал шафером проклятого Блэка, меня сильно обидел, признаюсь честно.

Вступление в Орден нравилось мне еще меньше, чем свадьба, но избежать этого было нельзя, так что пришлось терпеть. С Дамблдором сначала поговорили Джейми и Блэк, а потом с каждым из нас пятерых побеседовал очень неприятный мужик – по виду типичный аврор.

Я знал, что врать в этой ситуации смертельно опасно, поэтому на вопрос, почему решил стать членом Ордена, ответил почти честно:

– Воевать я не хочу, но понимаю, что избежать этого сейчас невозможно. И еще я не желаю бросать друзей, особенно Джеймса.

Мерзкий мужик – как я узнал позже, его звали Аластор Моуди – хмыкнул и кивнул. Эту Ж.А.Б.У. я сдал если не на «В», то на «У» с плюсом, что означало проходной балл.


Едва у Джеймса закончился медовый месяц, как нас пятерых, а также еще нескольких новичков отправили на тренировки под руководством все того же Моуди. Нас учили боевым заклятьям, легилименции, окклюменции и умению распознавать чужую магию. Подготовительный курс оказался очень быстрым: гуся для рождественского стола и то дольше откармливают.

ЗОТИ – одну из самых полезных хогвартских дисциплин – я всегда изучал старательно, а уж помощь Джеймса помогла мне освоить этот предмет очень и очень неплохо. Разумеется, на орденских курсах я в полную силу не работал, но Моуди был вполне доволен и тем, что я ему показывал.

А на занятиях по окклюменции выяснилась удивительная вещь, которая потом очень помогла мне в жизни. Как оказалось, для того, чтобы спрятать свои мысли, не обязательно полностью закрывать сознание – достаточно истово и абсолютно искренне верить в то, о чем думаешь в данный момент.

Обнаружилось это почти случайно. Мне очень не нравился Моуди, и я до ужаса боялся, что он об этом узнает, поэтому на первом же занятии по окклюменции я очень искренне и эмоционально начал думать о том, какой наш учитель замечательный человек и какая честь для всех нас быть его учениками.

Когда Моуди ударил меня Легилименсом, я почти физически ощутил, как заклятие вязнет в моих неискренних мыслях и чувствах, которые я старательно думал и переживал. Затем я понял, что Моуди роется в моих ненастоящих мыслях и рассматривает их на просвет, словно старые документы. Потом он хмыкнул, ослабил хватку, сказал, что я непременно должен научиться закрывать свое сознание, и отошел к следующему ученику. Насколько я могу судить, ни на одном из последующих занятий Моуди так и не смог прочитать мои настоящие мысли, ведь Дамблдор не стал бы держать в Ордене человека, который от него не в восторге, правда?


Завершив краткий курс обучения, мы приступили к работе – охраняли важных людей, которые выступали против Пожирателей и защищали права грязнокровок. Вот дурость, правда? Чиновников должно защищать министерство, а журналисты, оскорбляющие представителей вооруженной оппозиции, обязаны сами заботиться о своей охране и не подвергать опасности посторонних. Увы, Дамблдор ради министерского кресла был готов угробить даже не сотни, а тысячи людей.

Впрочем, лично я зазря погибать не собирался. Тактику действий я продумал еще задолго до первого дежурства и придерживался ее во всех столкновениях с Пожирателями, которые случались реже, чем я боялся, но чаще, чем хотелось бы.

Все было очень просто. Во время первого обмена заклятиями я держался за спинами других орденцев (с особенным удовольствием, разумеется, прятался за Блэком и Эванс). Когда хотя бы один из Пожирателей, обездвиженный, падал, я с помощью невербального Акцио забирал у него палочку и ею накладывал на себя Ступефай или Петрификус Тоталус, стараясь упасть подальше от места главной схватки. Это совершенно безопасно, ведь Приори Инкантатем позволяет определить только заклятия, совершенные палочкой, а не того, кто их произнес.

Единственный риск заключался в том, что мое неподвижное тело могло попасть под удар чужого заклинания. Увы, без этого было не обойтись, а большинство волшебных травм излечивались очень легко.

Опасность попасть под Аваду или Круциатус в данной ситуации была минимальной. Это только на страницах «Ежедневного пророка» Пожиратели пользовались исключительно Непростительными заклятиями, а во время наших стычек я такое видел считанные разы. Дело в том, что использование запрещенных заклинаний требует огромных душевных сил и немалого времени для предварительной концентрации. А в бою главное – скорость реакции, и в таких обстоятельствах на Непростительные не остается ни времени, ни сил. Нет, уникумы, конечно, бывают, – взять, например, ту же мадам Лестрейндж. Но большинство Пожирателей в бою использовали гораздо менее опасные заклинания, так что, лежа обездвиженным на поле боя, я рисковал намного меньше, чем те, кто сражался.

Конечно, не все так просто. Схватка с орденцами – это одно, а целевая акция – совсем другое. Когда Пожиратели устраняли своих врагов или проводили посвящение новичков, то крови грязнокровок и их защитников проливалось немало – это святое дело. (Такие подробности я, конечно, гораздо позже узнал.) А в стычках с фениксовцами их противники вели себя настолько сдержанно, что мне иногда казалось, будто Темный Лорд и Дамблдор сообща разыгрывают какую-то тайную игру, ведомую лишь немногим посвященным.


Только я обрадовался, что жизнь моя немного наладилась, как все опять пошло наперекосяк – и опять из-за проклятого Блэка. Он, видите ли, решил, что из нас с ним получатся прекрасные разведчики. Хорошо рассудил, ничего не скажешь! Здоровенная псина может безнаказанно гулять только на улицах и в парках больших поместий, да и то не везде. (Например, из парка Малфой-мэнора Блэка в его анимагической форме чуть ли не файерболами выгнали – и поделом!) А основная и самая опасная работа доставалась, разумеется, мне.

Впрочем, меня это совершенно не удивило. Я всегда знал, что Блэк ненавидит меня за искреннюю преданность Джеймсу и хочет извести. Вот только безвременная гибель ради чужих амбиций в мои планы никак не входила, и я задумался, что мне делать.


Задумался я крепко. К этому времени уже стало ясно, что война в лучшем случае затянется надолго, а в худшем – вскоре окончится победой Пожирателей. У них и денег было больше, и влияния в министерстве, и бойцы выглядели более жесткими и целеустремленными. Если тот, кто готов убить врага, сражается с тем, кто убивать не желает, то у первого намного больше шансов на победу даже в том случае, когда оба используют относительно мягкие заклятия.

В такой ситуации лишние шансы выжить получит тот, кто искренне поддержит Пожирателей, пусть не слишком любя их, но уважая за силу и целеустремленность. В случае победы Ордена я в любом случае ничем не рисковал: если добро называет себя таковым, то оно должно прощать раскаявшихся врагов. Да и Джейми за меня непременно заступится…

Если бы речь шла только обо мне, я бы, наверное, долго колебался, но я отвечал еще за Джейми и за мою дорогую мамочку. Ради их спасения я был готов на все.


Я понимал, что сдаваться лучше всего не добровольно, а как бы случайно: поверженных врагов уважают больше, чем перебежчиков. Но оставался главный вопрос – чем я могу быть полезен Темному Лорду?

С одной стороны, начальство не делилось своими глобальными планами ни со мной, ни с другими рядовыми баранами, предназначенными на убой ради амбиций Дамблдора.

С другой стороны, догадаться можно было о многом. Конспирация в Ордене выглядела просто смешно: фениксовцы даже фотографировались все вместе (и на этом снимке я не отказал себе в удовольствии хотя бы ненадолго разлучить Джейми с грязнокровкой).

Но имелась и третья сторона: список членов Ордена, адрес его штаб-квартиры и расписание дежурств защищались заклятием Фиделиус, и, судя по всему, Хранителем этих тайн был Дамблдор. Так что я ничего не мог рассказать Пожирателям даже под пытками, и легилименция тут ничем не помогала. Общие фотографии видели исключительно фениксовцы – остальным снимки казались сельскими пейзажами. К штаб-квартире можно было подойти только по вызову начальства – либо одному, либо вместе с теми, кому тоже велели явиться. Если фениксовец шел с человеком, который в Ордене не состоял, то не находил дорогу, как ни старался. Все камины в здании были заблокированы. В облике крысы я не мог найти дорогу в штаб-квартиру Ордена, даже если шел один и по вызову.

Однако была и четвертая сторона: неглупый человек легко вычислял всех орденцев без всякой эксклюзивной информации. Большинство фениксовцев учились в Гриффиндоре и очень уважали Дамблдора, так что ошибиться мог лишь тот, кто ничего не знал об английских волшебниках. Точно так же было понятно, кого орденцы непременно станут охранять. В таких обстоятельствах Пожиратели не слишком-то нуждались в шпионах из Ордена.

Но я все же надеялся, что Темный Лорд не откажется от добровольного и усердного помощника, поэтому решил рискнуть.


Во время первого же разведывательного задания (разумеется, я работал один и без всякого прикрытия!) я громко запищал в самом начале вечеринки в доме Лестрейнджей. На меня обратил внимание чем-то похожий на Моуди кряжистый мужик, – как я вскоре узнал, его звали Долохов. (Кстати сказать, хорошенькие порядки у борцов за чистоту крови – они принимают в свои ряды диких славян; ну ладно, не мое это дело.)

Долохов схватил меня за хвост, отнес в безлюдный кабинет, навел на меня палочку и произнес заклятие, уничтожавшее анимагическую форму. Дальнейшие свои действия я продумал заранее: я упал на колени и очень искренне и эмоционально начал умолять пощадить меня, поскольку я всегда восхищался Темным Лордом и его людьми (в этом действительно было немало правды). Некоторое время мне казалось, что Долохов сейчас применит ко мне Круциатус (как я узнал позже, пользоваться этим заклинанием он умел превосходно), но дикий славянин, к счастью, одумался и начал обычный допрос.

Быстро выяснилось, что ничего ценного я рассказать не могу, но, думаю, Долохову многое стало ясно из того факта, что мои лучшие друзья – Блэк, Люпин, Эванс и Джейми.

На некоторое время Долохов оставил меня одного в кабинете, попросив написать развернутые характеристики на всех известных мне гриффиндорцев. Понимая, что за мной могут следить, я сидел тихо, как мышка, и работал с полной самоотдачей. Вскоре Долохов вернулся и дал мне первое задание – попытаться выяснить, кто из фениксовцев контролирует финансы организации и где хранятся деньги Ордена. Эти сведения, конечно, тоже наверняка защищались Фиделиусом, но кое-что можно было понять и из случайных оговорок.

Честно говоря, с данным заданием я так и не справился. Зато я очень здорово помог Долохову в другом. Он возглавлял контрразведку и собирал сведения о том, как относятся к Темному Лорду члены его организации. Чтобы это выяснить, я в облике крысы присутствовал на тех сборищах Пожирателей, куда их вождь не приходил. Порой мне приходилось бывать и в особняках видных министерских чиновников, как сторонников Темного Лорда, так и тех, кто действовал против него. В обычные дома я проникал самостоятельно, а в те, которые были защищены заклятиями, меня приносил Долохов.

Скажу откровенно: Пожиратели при близком знакомстве меня разочаровали еще больше, чем орденцы. Особенно это касалось представителей старшего поколения. Вы только представьте: есть Темный Лорд – глыба, великий вождь, незауряднейший человек нашей эпохи, а Пожиратели высокого ранга между собой называли его «Томми», словно равного себе! Это невероятно! Вопиющее неуважение! Нет, не такие сторонники необходимы Темному Лорду, который хочет захватить власть не только в магической, но и в магловской Британии! Ему нужны люди, преданные ему до гробовой доски. Таких он вознаградит сторицей, а высокомерных и наглых слуг выгонит пинком под зад, как они того и заслуживают…

Разумеется, я продолжал выполнять разведывательные задания и для Ордена. Результаты я иногда сообщал Моуди, но чаще – проклятому Блэку, а он уже докладывал о них начальству. Понятно, что этот гад так поступал исключительно из желания выслужиться самому и преуменьшить мои заслуги, но мне его подлость оказалась только на руку. Главное было – не запутаться, кому и что рассказывать и всегда искренне верить в то, что я говорил и думал в данный конкретный момент.

Некоторые сведения о Пожирателях, которые я сообщил Долохову, оказались настолько интересными, что он обещал представить меня Темному Лорду, дабы я поведал их лично. Что ж, я с огромным удовольствием расскажу великому вождю, поставившему на колени одну из величайших магических держав, всю правду о недостойных людях, которым он по своей наивности доверяет. И, насколько я понял из некоторых оговорок Долохова, те Пожиратели, которые осуждают действия своего господина, будут с моей помощью наказаны руками орденцев. Что ж, закономерная кара для подлых предателей!

А я смотрю в будущее с вполне заслуженным оптимизмом: хороший человек нигде не пропадет. Когда Темный Лорд узнает меня, увидит чистоту моих помыслов и мою искреннюю готовность служить достойному человеку, то он непременно поймет, насколько такой сторонник, как я, лучше вероломных Пожирателей, называющих своего великого вождя «Томми». Не сомневаюсь: совсем скоро я стану ближайшим советником и наперсником этого незаурядного человека и сумею склонить его к завершению войны и заключению мирного договора с Орденом. А когда это случится, то Джейми перестанет угрожать опасность. Я все-все-все ему расскажу, и он признает мою правоту и поймет, насколько я предан ему и насколько я лучше проклятого Блэка, мокрощелки Эванс и нелюдя Люпина. И все будет хорошо.

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Чистота души
Автор: House of York
Бета: Будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG
Персонажи:мистер Поттер, Том Марволо Реддл, Мародеры, Фенрир Грейбек, НМП, НЖП
Жанр: драма
Размер: мини (ок. 24000 зн)
Дисклеймер:Все принадлежит Дж. Роулинг, мы только играем
Саммари: Предубеждения испытывают все, но некоторые способны их преодолеть, потому что любовь - действительно самая великая сила.
Тема задания: Фик написан на тему «Предубеждения (вопрос о чистоты крови или нечеловеческом происхождении кого-то из соратников с точки зрения чистокровного человека).»
Предупреждение:HP-Lexicon утверждает, что Ремус Люпин является полукровкой Half-blood (one Muggle parent or grandparent), но автор фика считает более привлекательной другую версию, также упомянутую в HP-Lexicon, которой и придерживается
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"



Не будь побежден злом, но побеждай зло добром.
Апостол Павел — Послание к римлянам




15 февраля 1959 года, Лондон, Министерство Магии.
Воскресенье.

Семейные связи работали как часы. Стоило Марку вернуться из Европы, где он отдыхал долгие три года после окончания Хогвартса – «мальчику нужно развеяться, посмотреть мир» - и шестеренки закрутились с удвоенной силой. Мальчику нужна работа. Хорошая работа. И чтобы начальник был из наших, чтобы старая кровь заботилась о старой крови, чтобы знание досталось тому, кто способен его вынести и вместить. Шепот, визиты, улыбки.
- Ты же помнишь дядюшку Джейкоба? - Мать поправила Марку сбившийся набок галстук. - Он согласился посмотреть, ну ты понимаешь. Возможно, ты подойдешь, у него как раз освободилась должность дознавателя. Ты отличный леггилимент, сынок, наверняка это пригодится.
- Дознавателя? - Марк сморщил нос. - Все-таки это как-то неприлично, я не против аврората, конечно нет, но дознаватель?
- Не глупи, Марк, - сказал отец, - уж Джейкоб точно будет последним, кто потребует от тебя чего-то бесчестного. Он из наших.

В их маленьком замкнутом мире эта фраза была и паролем, и отзывом, и ключом ко многим дверям. «Он из наших». Связан тысячью алых нитей, вплетенных в гобелены, вычерченных на пергаменте, пересекающих гранит надгробий и мрамор могильных плит. «Наши» могли заниматься черной магией и потрошить маггловских девственниц по воскресеньям, но они оставались «нашими». «Эти» оставались «этими» даже тогда, когда они входили в чистокровные семьи и рожали наследников и наследниц древних фамилий. Они могли отказаться от своих привычек, от любимой музыки и странной одежды, от писем родителям и от вылазок в такой привычный им мир магглов, но… Всегда оставалось маленькое, всеми замалчивающееся «но». «Лучше выйти замуж за оборотня, чем за грязнокровку», - сказала сто пятьдесят лет назад юная мисс Уизли и определила тем самым положение вещей куда как более ясно, чем сам Салазар Слизерин.

***



01 сентября 1959 года, Лондон, Министерство Магии.
Вторник.

Черные кожаные ботинки так ладно обхватывали ее крепкие щиколотки, что Марк поймал себя на размышлениях о том, как она могла бы небрежно скинуть их в прихожей его старого дома, пройти по гладким деревянным доскам, присесть для того, чтобы распустить тугую шнуровку, а потом распрямиться и взглянуть на него снизу вверх, улыбнуться или даже рассмеяться.
- Я слышу все, что ты думаешь. - Она сказала это спокойно и равнодушно.

Маленькая, коротко стриженая ведьма в плотной серой мантии смотрела на Марка своим обычным взглядом, немного рассеянным, как будто кроме него она видела еще тысячу всевозможных марков и никак не могла сосредоточиться ни на одном из них.
- Ничего такого! - он поднял руки, признавая поражение. - Ты же знаешь, ничего такого.
- Я знаю.

Ему ни разу не удавалось выстроить такую защиту, через которую она не смогла бы пробиться. Впрочем, слово "пробиться" тут было не совсем уместно. Она проскальзывала между прутьями решетки, вскрывала шпилькой проржавевшие замки, осторожно вынимала стекло из витража и, неслышно ступая по сухим половицам рассохшегося пола, входила в его разум. Отчасти из-за того, что она была ему приятна. Вообще-то, он считал это основной причиной, но правда заключалась в том, что Хельга была возможно лучшим легиллиментом во всей магической Британии. Иначе Джейкоб не пригласил бы ее работать в своем Отделе - с ее-то происхождением, с ее безумным старшим братом, с ее привычкой плакать в день перед полнолунием и пристрастием к водке с сахаром. А еще у нее был младший братец, бешеный, невыдержанный, вечно шатавшийся по Лютному переулку с такими же отбросами как он сам. Его уже начинали бояться, хотя ему едва исполнилось двадцать лет. С таким багажом никто не взял бы эту ведьму на работу, по крайней мере, никто из тех, кто находился в трезвом уме и здравой памяти - но Джейкоб взял. И Марк каждое утро приходил в Министерство на пятнадцать минут раньше положенного, чтобы спуститься вниз в одном лифте с Хельгой.

От нее пахло жаркими душными маггловскими ароматами, сандалом и чем-то пряным, и в горле у Марка пересыхало, и становилось совершенно невозможно думать ни о чем, кроме пустыни. Раскаленный песок пересыпался из одной колбы в другую ровно одну минуту и пятнадцать секунд - столько, сколько требовалось лифту, чтобы довезти их до Отдела. Марк надеялся однажды осмелиться проводить ее домой. Он знал, где она живет, знал, что путь до ее дома занимает ровно час – если не аппарировать прямо от Министерства. Ему ужасно хотелось идти с ней рядом по маггловским кварталам, слушая, как песок отмеряет бесконечность его любви.

***


11.12.1959 года, пригород Лондона
Пятница.


- Не смей! Больше никогда не смей здесь появляться! – Хельга перешла на визг.
Марк сжал крепче волшебную палочку, уже готовясь выскочить из своего укрытия и броситься Хельге на помощь.
- Ты моя сестра, почему это я не могу тебя навестить? – Фенрир Грейбек ухмылялся, тесня Хельгу в комнаты.
- Потому что я запрещаю тебе! Психопат!
- От психопатки слышу. – спокойно сказал оборотень и захлопнул ногой входную дверь за секунду до того, как Маркус Люпин врезался в нее всем своим весом.

Дверь, разумеется, слетела с петель, и Марк растянулся на животе прямо перед опешившими Грейбеками.
- Та-аааааак, - протянул Фенрир, - А это еще что такое? Никак доставка ужина на дом.
- Оставь его в покое, - устало сказала Хельга, помогая Марку встать, - Это никакой не ужин. Это мой коллега и, между прочим, мистер Поттер высоко ценит его способности.
- А, - разочарованно выдохнул Фенрир, - Свой.
- Свой? – переспросил Марк.

Фенрир Грейбек никак не подходил под определение «своего» - прежде всего, он был оборотнем. И это исключало его из того, что Марк понимал под словом «свой». А Маркус Люпин не был оборотнем – что, по идее, исключало его из круга «своих» для Фенрира. Если только не существовало какого-то другого способа разделять волшебников на своих и чужих, еще неизвестного Марку, но, судя по всему, отлично известного и Фенриру, и Хельге.

- Почти свой. И мистеру Поттеру не понравится, если ты его сожрешь.
- А что это почти свой делает в кустах у твоего дома? – прищурился Фенрир, - Какого дьявола он тут вынюхивает? Или… подожди… Это он? Поэтому? Ты поэтому не пускаешь меня в дом? Потому что я недостоин того, чтобы познакомиться с твоим…
- Заткнись! – Хельга впечатала свою ладонь прямо в лицо Фенриру, и тот поперхнулся непроизнесенным словом. – Я не знаю, что он тут делает. Марк, что ты тут делаешь?

Она смотрела на него не так, как всегда. Марк вздрогнул. Он не знал, что было лучше – ее обычный взгляд «я вижу тысячу маленьких марков» или это неожиданно внимательное строгое лицо.
- Я тебя люблю и хочу на тебе жениться. – сказал Марк то, чего совсем не собирался говорить, тем более при оборотне, но все слова, которые он тщательно подобрал, чтобы оправдать свое присутствие, выскочили у него из головы, так что ему пришлось сказать правду.

Брат и сестра молча переглянулись. Хельга явно не удивилась, и Марк с тоской подумал, что она, наверное, уже давно прочитала всё это в его разуме. Зато Фенрир выглядел так, как будто его ударили под дых.
- Жениться? На ней?
- А почему нет? – спросил Марк.
- Дай-ка я подумаю, - развеселился Фенрир, - У тебя есть две причины бежать отсюда сломя голову. Во-первых, она дочь оборотня и сестра оборотня. А во-вторых… Во-вторых, она мать оборотня! – последнюю фразу Фенрир выкрикнул с какой-то отчаянной злобой.

Марк посмотрел на Хельгу.
- Это правда, - развела она руками, - Я дочь оборотня, сестра оборотня, и я жду ребенка. Если мне повезет, он не унаследует способность к оборотничеству и будет таким же, как я. Но скорее всего мне не повезет.
- Дура, - буркнул Фенрир, - любая волчица на твоем месте молилась бы богам о таком невезении.
- Я не волчица. – отрезала Хельга.
- Я все равно женюсь на тебе, - медленно, через силу сказал Марк, и с каждым словом ему становилось все легче и говорить и дышать, - ты станешь моей женой, а твой ребенок станет моим сыном. Мы назовем его Ремусом. Маленьким римлянином, которого выкормила волчица. И он будет человеком.


***


04.04.1960 года, Лондон, Министерство Магии
Понедельник.

Казалось, все должности дознавателей были заговоренными - грязнокровки в Отделе долго не работали. И полукровки тоже. Они отпускали виновных и задерживали ни в чем неповинных, теряли документы не подлежащие восстановлению, брали взятки, хамили в лицо самому Министру Магии, словом, даже если их и принимали на работу, «эти» делали все, чтобы их уволили.

- Не годятся они для нашей работы, - пожал плечами Джейкоб и протянул Главному Аврору очередной рапорт об увольнении магглорожденного сотрудника. – Я не знаю, может сначала их на курсы какие-то записывать. Организуем на базе Министерства курсы для будущих авроров. Университет, в конце концов, заведем как у магглов. Почему нет? И им привычно, и нам хорошо. Совсем невозможно стало работать. Особенно с тех пор, как Дамблдор завел моду присылать к нам своих протеже.
- Вы предлагаете мне отсылать их обратно, аврор Поттер?
- Я предлагаю не направлять их в мой отдел. И, кстати, вот еще один рапорт. Это о перемещении на освободившуюся должность нашего стажера. Маркус Люпин. Рэйвенкло. Можно сказать, вы с ним из одного гнезда. Под мою ответственность и по моей рекомендации. Хватит парню штаны в архиве просиживать, пора бы уже и по земле побегать.

Джейкоб равнодушно протянул руку за рапортом, даже не удосужившись удостовериться, что на пергаменте стоит размашистая подпись его начальника. Уже третьего на его долгой памяти. Все они начинали с одного и того же – пытались вмешаться в работу дознавателей. Торчали часами в архивах, рылись в старых папках, беседовали с его подчиненными, рекомендовали своих людей на освободившиеся должности. Выкормыши Дамблдора. Всюду им мерещились заговоры против магглов. Вот и этот туда же. Но не тут-то было. Не для того Джейкоб создавал свой Отдел, чтобы позволить какому-то сопляку влезать в его дела.

- Говорят, вас можно поздравить, аврор Поттер? – вежливо произнес Главный Аврор, хотя в его голосе отчетливо читалось: «Вот же старая сволочь!».
- Да, - сказал Джейкоб, послав в ответ многозначительную улыбку.

Его действительно можно было поздравить. Во-первых, он в очередной раз вышел сухим из воды, а во-вторых, в прошлую среду у него родился сын. После сорока трех лет бесплодного брака.
- Надеюсь, это были не какие-нибудь запрещенные чары, - неловко пошутил Джон Монтгомери.
Джейкоб вперил в начальника пристальный немигающий взгляд и тот даже поежился от того, каким холодным любопытством полыхнули прозрачно-серые зрачки его подчиненного.
- Это была любовь, мой мальчик. Величайшая сила в мире, с которой не сравнится никакая магия. – Очень серьезно сказал наконец Джейкоб, и Главный Аврор смог перевести дыхание.

Когда начальник Отдела Дознания Департамента Охраны Магического Правопорядка, старший аврор Джейкоб Поттер, семидесяти лет от роду, слегка прихрамывая, вышел из кабинета и бесшумно закрыл за собой дверь, Главный Аврор раздраженно отшвырнул в сторону перо и откинулся на спинку стула. Дамблдор был великим волшебником, он вызывал уважение и любовь, но Джейкоба Поттера Монтгомери боялся до дрожи. И это ему не нравилось.

***


6 ноября 1975 года, Годрикова Лощина,
Четверг.

Из всех собравшихся в гостиной волшебников Джейкоб Поттер был самым старшим – ему уже исполнилось 86 лет - но вряд ли кто-то осмелился бы назвать его дряхлым старцем. Министерские за его спиной шептались даже о философском камне. Свои, конечно, не шептались, но всякий раз со значением поглядывали на грубо сработанный перстень с осколком гранита. Джейкоб никогда с ним не расставался, что давало желающим повод для пересудов.
Глупости, право. Фламель никогда бы не позволил Джейкобу прикоснуться к своему сокровищу, не то что таскать его у всех на виду. Фламель был за Дамблдора, а это означало, что он был против Джейкоба. Так было со всеми их общими знакомыми - они принимали либо сторону Джейкоба, либо сторону Альбуса, пожалуй, лишь Уизли были одинаково расположены к ним обоим, но где те Уизли… Один коротает свои последние денечки на побережье, другой, по слухам, спятил окончательно и живет под надзором сыновей в какой-то развалюхе. Славный был парень, этот Септимус, кто бы мог подумать, что вот так все закончится для него, а ведь ему чуть за шестьдесят…

- Сириус совсем отбился от рук, - хрипло сказала Вальбурга, прерывая размышления Джейкоба, - Это все Дамблдор! Я говорила, что надо отправить мальчиков на континент, где он не сможет до них добраться.
- В Европу? Ты бы еще в Штаты предложила их отправить, - Абрахас Малфой не любил эти встречи, поэтому настроение у него было препаршивейшее, а разыгравшаяся невовремя подагра делала его еще более сварливым, чем обычно. – Чтобы они вернулись домой в цветочных венках и проповедовали нам любовь ко всем Божьим тварям, включая магглов.
- Сириус и так проповедует. Как приезжает на каникулы, так хоть из дома беги. Хорошо хоть Регулус на Слизерине, там этой погани не водится, не то что в Львиной Башне. Не в обиду будь сказано, Джейкоб, но с тех пор, как ты закончил Хогвартс, многое изменилось.
- Не говори о том, чего не знаешь, девочка, - ответил Джейкоб, - грязнокровок у нас всегда было полно, да и я не так стар, чтобы помнить времена Эдикта. Фламель мог бы порассказать кое-что, но, боюсь, мне не дадут ордер на его допрос. А по доброй воле он и слова нам не скажет. Кстати, о разговорах. Том, что там твои албанские друзья? По-прежнему кормят тебя сказками на завтрак?
- Ну почему же. Нам удалось существенно продвинуться по сравнению с прошлым разом, - ответил Том, едва заметно поморщившись, и Джейкоб отметил, что мальчику не хватает выдержки. Его, Джейкоба, недоработка, что греха таить, но уже ничего не исправишь – «мальчику» скоро должно было исполниться сорок девять лет, и он еще с шестидесятых успешно возглавлял правое крыло организации.

- Грейбеки очень помогли, надо признать – продолжил Том, - Особенно Энди. Он, кстати, просил передать, что дети действительно отбились от рук. Энди считает, что Альбус лепит из Маленького Римлянина преемника Фенрира.
- До Фенрира ему еще расти и расти, - отмахнулся Джейкоб, - Я рассчитываю закончить партию раньше, чем младший Грейбек сможет заявить свои права на стаю.
- Он Люпин, - сказала Вальбурга.
- Он Грейбек. Поэтому Дамблдор так за него и держится. Старая кровь, тебе ведь не надо объяснять, что это такое. А если бы Хельга не вбила себе в голову, что ей непременно надо выйти замуж, то Маленький Римлянин носил бы сейчас имя своих предков.
- Не будем об этом, - Анна Поттер наклонилась в своем кресле так, что свет камина выхватил даже ее спину из полумрака, царившего в комнате, - оставим детей в покое. Ради всего святого, им по пятнадцать лет, пусть спокойно учатся.
- Тебе хорошо говорить, у тебя один ребенок и он ведет себя прилично. А я все лето растаскивала сыновей по разным углам, - Вальбурга устало вздохнула, - только сядем за стол, как тут же начинается. Если Сириус не поминает магглов каждые пять минут, значит, он жует. Но он же не может жевать все время. Кукушонок. Настоящий кукушонок.
- Ох, прекратите! – простонал Малфой, - Великий Мерлин, с меня хватило этих обсуждений, пока Люциус учился. Не желаю ничего знать про твоего старшего, Вальбурга. Во времена моего отца эту дурь из него быстро выбили бы, а ты всё нянчишься с паршивцем. Ну так не жалуйся, если он плевать хотел и на тебя и на всю родню.
- Действительно, - сказал Джейкоб, - давайте обсудим наши дальнейшие действия в Албании. Семейный совет по душу Сириуса придется собрать в другой раз, дорогая моя кузина. Том, я хочу знать, сколько еще нам придется их уговаривать.
- Не знаю. Они боятся его как огня. Неудивительно, после того, что он сделал с Гриндевальдом.
- Ну так сделай так, чтоб они боялись тебя! – рявкнул Джейкоб.

***

06 мая 1978 года, Хогвартс, кабинет директора.
Суббота. 12 часов дня.

- Нет, - сказал Джеймс Поттер, упрямо наклонив голову, - Я сказал, что без Ремуса я в этот ваш Орден Феникса не вступлю.
- Ремус оборотень, - ответил Аластор Грюм, - Я понимаю, ты привязан к нему, но он оборотень, он не может себя контролировать и, буду откровенен, если бы даже и мог. Оборотням среди нас не место.
- Тогда чем вы отличаетесь от Пожирателей? – спросил Джеймс. – Они говорят, что магглорожденным нет места в волшебном мире. Вы говорите, что оборотню нет места среди вашего Ордена. Я не вижу разницы. Ремус мой друг. Он никогда по своей воле не причинял вреда ни мне, ни кому-то еще, а ведь он столько лет провел в школе.
- Оборотни не такие как мы, - мягко сказал Аластор, - Они чужие нам. Другой род, если ты читал…
- Сказки! – гневно выкрикнул Джеймс, - Я уже наслушался их дома. Это же чушь! Он такой же как я! И даже лучше, если честно.

Джеймс смолк, припомнив, видимо, какой-то особенно неприятный случай, чем незамедлительно воспользовался Дамблдор.
- Мальчик прав, Аластор. Да, Люпин оборотень. Но разве он не проучился в школе положенные семь лет? И разве за это время у нас был хотя бы один инцидент с его участием? Ты знаешь, что именно в этом возрасте оборотни наименее управляемы - и что же? Ни одного нарушения закона или правил школы. И нет, тот поход в Хогсмид за всевкусными драже и ту пьянку со слизеринцами я нарушением не считаю. Я давно говорю о том, что мы категорически, непоправимо ошибаемся в проводимой политике по отношению к оборотням.
- Пьянка со слизеринцами? – переспросил Грюм.
- Ремус такой миротворец, - сказал Джеймс, - он подумал, что мы могли бы наладить со слизеринцами отношения.
- И как, наладили?
- Ну, пока Сириус не сцепился с Регулусом, все шло неплохо, - улыбнулся Джеймс. – Сириус у нас слабое звено, в том смысле, что очень вспыльчивый.
- Мы найдем ему подходящее занятие, - кивнул Грюм, - вспыльчивые парни хорошо дерутся.
- Если вы не примете Ремуса, то Сириус драться за вас не будет, и Питер тоже. Мы так решили.
- Тебе же было сказано, что это тайна – Аластор нахмурился. – Альбус! Вы только посмотрите, на него, он уже успел все растрепать друзьям. Я говорил, не дело набирать детей в Орден.
- Это война, Аластор. Через месяц они сдадут экзамены и придут к тебе в Аврорат. И ты их примешь, так ведь? И что, по-твоему, за этот месяц они станут взрослее, чем сейчас? Они уже не дети. Они все понимают.

Дамблдор поднялся с кресла и прошел к окну.
- Иди, Джеймс. Скажи своим друзьям, что вы четверо отныне полноправные члены Ордена Феникса.
- Да, сэр. – ответил Джеймс и быстро покинул кабинет, словно опасался, что директор передумает.

- Оборотень? – Грюм поморщился, - Альбус, все же это гадко.
- Во-первых, Ремус не виноват в своей беде, - спокойно ответил директор, - Ты знаешь эту историю. Если бы Фенрир его не инициировал, ничего бы не случилось, так бы мальчик и прожил жизнь нормальным человеком. Думай о том, что он обычный волшебник, которого искусал оборотень. Во-вторых, мы с тобой оба знаем, кто его отец. Рано или поздно, он умрет. И я предпочитаю, чтобы младший Грейбек оказался на нашей стороне до того, как ему поступит заманчивое предложение от Волдеморта возглавить стаю.
- Он и так на нашей стороне, не вижу необходимости, - начал было Грюм.
- Я вижу необходимость. И закончим на этом. Поттер, Блэк и Петтигрю – не такая уж малая цена за то, чтобы ты терпел рядом с собой оборотня.

***


06 мая 1978 года, Хогвартс, Визжащая Хижина.
Суббота. 12 часов 40 минут.

- Он сказал, что примут всех! – радостно воскликнул Джеймс и обвел комнату взглядом победителя.
- Какое счастье. – Питер скептически поджал губы. – Слушай, это все обязательно? Я знаю, ты дружишь с Эванс и все такое, но твои старики и так не против ваших отношений. И она очень способная ведьма. У нее нет никаких проблем в школе, и вряд ли они возникнут за ее пределами. Ради чего мы должны во все это лезть? Мать и так в каждом письме умоляет меня быть осторожнее. В прошлом году она вообще хотела увезти меня во Францию, хорошо, твой отец вмешался.
- Дело не только в Эванс, - ответил Джеймс, - Да, она может за себя постоять. Но как насчет ее семьи? Ведь Пожиратели совсем сорвались с цепи, они убивают магглов, калечат их, просто ради развлечения, как будто они не люди, а я даже не знаю… Животные, если не хуже.
- Мне кажется, все не так просто, Джей. Я не верю в то, что кто-то будет ради забавы вырезать целые семьи. То, что мы не понимаем, зачем это делается, не означает того, что у Пожирателей нет цели. – Сириус был очень серьезен. – Вспомни мою мамашу. Она и пальцем не пошевелит просто так. И все они такие. Я голову готов дать на отсечение, что половина Пожирателей мои родственнички.
- Мы все родичи в той или иной степени, - пожал плечами Питер, - и ты уже действительно достал приплетать к каждому разговору свое семейство. Такое ощущение, как будто я в нем всю жизнь прожил. Даже цвет полотенец в ванной знаю.
- Пошел ты, - беззлобно сказал Сириус, - мы же о серьезных вещах сейчас говорим. Сам подумай. Сейчас они вырезают магглов, но у меня дома всегда говорили о том, что для магглорожденных должны быть специальные школы. С другой программой. И браки между магглорожденными и чистокровными, мол, надо бы запретить. А это уже касается не только одной Эванс. Ты, кажется, встречаешься с полукровкой с Рэйвенкло?
- Мы расстались, - буркнул Питер, - ей больше нравятся игроки в квиддич.
- Ну неважно, - отмахнулся Сириус, - суть в том, что Пожиратели не остановятся на магглах. Они не успокоятся, пока не приведут страну к высоким идеалам Салазара Слизерина. А это омерзительно. Уж можешь мне поверить, я по эти идеалам полжизни прожил.
- И про Ремуса не забудь, - сказал Джеймс, - хорошо, что Дамблдор так широко мыслит, и что родители Ремуса догадались обратиться к нему за помощью. А ведь сколько таких как он вообще не получили образования? И никогда не получат, если мы не сможем это исправить. От оборотней шарахаются, им запрещают учиться в школах магии, у них нет права работать, по крайней мере, мой отец говорит, что работа для них есть только в Лютном переулке, и то не всегда. Наш мир устроен несправедливо. А Пожиратели хотят сделать его еще более несправедливым. Я в таком мире жить не желаю, и чтобы мой ребенок в нем жил, я тоже не хочу.
- Мы можем все изменить! – подхватил Сириус.

Питер закатил глаза. Эти разговоры с завидной регулярностью повторялись в общей спальне, на переменах, во время вылазок в Хогсмид, и даже во время лекций, так что все аргументы Поттера и Блэка он успел выучить наизусть.
- Я не уверен, что надо что-то менять, - сказал он, - Я думаю, достаточно выловить всех Пожирателей, и этим должен заниматься аврорат. Но я с вами. Раз вы собираетесь во все это вляпаться, я буду с вами. Должен же будет кто-то удерживать вас от глупостей.

Ремус, молча сидевший до этого на пыльной кровати, усмехнулся:
- Мы как мушкетеры из той книги, которую нам приносила Лили. Чур, я Арамис!
- Я Атос! – сказал Сириус и изобразил фехтовальный выпад.
- Я хочу быть Д’Артаньяном, - Питер грустно вздохнул, понимая, что ему это вряд ли светит.
- Нет, Д’Артаньяном у нас будет Джеймс, а ты будешь Портосом. И мы спасем Британию от Пожирателей, и нас наградят орденом Мерлина, а Волдеморта запрут в Нурменгарде вместе с Гриндевальдом. И мы примем закон, по которому нельзя будет даже произносить слово «грязнокровка».

Они отлично провели остаток дня.
Сириус и Джеймс трепались об идеальном мире, который им конечно же удастся построить.
Ремус практично предположил, что вместо Хижины надо будет придумать что-то более подходящее, когда в Хогвартс начнут принимать детей оборотней, и даже начертил пальцем на окне что-то вроде плана помещений.
Питер думал о том, что на следующем собрании ему опять достанется от Фенрира. И, что хуже всего, на глазах у Снейпа.

***

Джейкоб Поттер умрет 18 февраля 1979 года.
По официальной версии, от сердечного приступа.

Его жена, Анна Поттер, умрет 18 февраля 1979 года.
По официальной версии, от сердечного приступа.

С момента смерти Джейкоба Поттера Том Мароволо Реддл единолично возглавит Организацию, сведя ее деятельность к открытой конфронтации с Авроратом и Орденом Феникса. Единственным человеком, который продолжит именовать его Томом, а не Волдемортом, останется Альбус Дамблдор.

Джеймс Поттер, Сириус Блэк и Ремус Люпин попытаются изменить этот мир, но потерпят неудачу.

Ребенок Джеймса Поттера сделает это за них.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Великий миф
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Гамма: Дом Ланкастеров
Тип: джен
Рейтинг: R
Персонажи: Альфард Блэк, Сигнус Блэк, Беллатрикс Блэк
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: 1972 г., Альфард Блэк после десятилетних странствий по миру возвращается в Англию. И обнаруживает себя посреди разгорающейся гражданской войны. Его сестра пишет романы расистского толка. Одна его племянница беременна от грязнокровки, а другая практикуется в пытках. Его старые приятели и партнеры готовят государственный переворот — исключительно из жадности. В Визенгамоте обсуждают законопроект об освобождении домашних эльфов. А бывший однокашник Альфарда возомнил себя вождем чистокровных магов.
Тема задания: предубеждения и вопрос чистоты крови или нечеловеческого происхождения кого-то из соратников с точки зрения чистокровного волшебника.
Предупреждение: фашизм и сарказм
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз»
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

Мне надоело числиться среди парий:
я хотел бы принадлежать к народу господ.
Карл Петерс

Сентябрьским утром 1972 года, в ту пору, когда почтенные волшебники лениво просыпаются и только подумывают о завтраке, ведь суматоха с отправкой детей в Хогвартс уже закончилась, приема посетителей в Министерстве в такую рань еще нет, а Косой переулок никуда не денется, и через час все магазинчики будут на том же месте... Так куда же приличному волшебнику торопиться? Это только маглы за стеной уже носятся по лондонским улицам, как муравьи. Вот именно в этот час из магловского Лондона в «Дырявый котел» шагнул человек.

Человек был высок, очень коротко, даже по магловским меркам, стрижен, так что и цвета волос не разберешь толком, не блондин и только. Темно-серый костюм вошедшего напоминал те, в которых редкие маглы заявлялись в «Дырявый котел» лет за пять до этого сентябрьского утра. На посетителе был яркий магловский галстук, в левой руке он нес магловский же чемодан, а правой прижимал к себе смятый плащ и ворох газет.
Бармен Том, скучавший в компании неразговорчивого зеркала и собственной ясно и печально обозначившейся лысины, окинул потенциального клиента опытным взглядом, пришел к выводу, что ранняя пташка в баре не задержится, мотнул головой в сторону заднего двора и буркнул:

— Утро, проход там, во дворе, — и на всякий случай уточнил, — кирпичная стена.

«Ранняя пташка» прошел к дальнему столику, осмотрелся, изучая сквозь непрозрачные серые стекла очков зал, стойку, бармена, «магловский» вход в бар и выход на задний двор. Потом со стуком поставил тяжелый чемодан, бросил газеты на стол, расправил и повесил на спинку стула плащ, оказавшийся на поверку несколько укороченной мантией. И снял очки.

Бармен пару секунд размышлял, не стоит ли сменить освещение в зале, но профессиональная память победила: странная прическа, магловская одежда, короткие, явно тронутые сединой усы, какой-то неправильный бронзово-серый загар и незагорелые пятна кожи вокруг глаз наконец совместились в голове Тома с узнаваемыми, фамильными чертами лица посетителя. Бармен расцвел заученной радушной улыбкой и вышел из-за стойки:

— Доброе утро, сэр. Рад вас видеть. Это ж сколько лет прошло! Надолго в наши края?

— Доброе утро, Том, как поживаете? Я вижу, палочку свою вы за стойкой спокойно оставили?

Бармен напрягся, и радушие его начало таять, как снег на весеннем солнышке. Оставляя потеки и грязные лужи.

— А разве мне стоит опасаться такого волшебника, как вы, сэр Альфард?

Наверное, стоило. Потому что старый знакомый стоял перед Томом, надежно расставив ноги, слегка пружиня в коленях, руки его как-то особенно расслабленно висели вдоль тела, а голову он немного наклонил вперед и сейчас смотрел на бармена так, что пушечные жерла на пиратских парусниках обзавидовались бы.

— Вы мне расскажите, Том, — со значением произнес посетитель, — расскажите мне, что это такое?

Почти не меняя положения тела, он протянул руку, ловко вытащил из вороха газет на столе одну и потряс ею перед лицом Тома. Бармен уставился на заголовки:

«Кому судьба уготовила родиться среди маглов, того никакое решение Визенгамота не превратит в настоящего волшебника!»

«Накануне в госпиталь доставлена была маглорожденная ведьма, пострадавшая от неправильного применения заклятия Обливиэйт. Колдомедики отказываются от комментариев, однако наш источник предположил, что девица пострадала по собственной глупости: результаты обучения маглорожденных в Хогвартсе совершенно неудовлетворительны».

— Это, сэр Альфард, позавчерашний «Ежедневный пророк» и речь старшего Лестрейнджа в Визенгамоте. Ловко научилась писать эта крошка Рита Скитер, да? Самую суть ухватила и на первую полосу. А ведь молоденькая! Только пару лет после школы, вроде как ваши старшие племянницы.

— Стоп, — прервал его Альфард раздраженно и продолжил совершенно безапелляционным тоном: — Я так понимаю, если при виде меня ты не схватился за палочку, мои еще не слишком увязли. Во всяком случае, от теории к практике открыто не перешли. А за Лестрейнджей я страшно рад, конечно. Хотя… Вот что, скажи мне: кто такой Бедивер Бигборн?

— Ой, так он не только в наших краях известен? Здорово как! Это писатель, потрясающие романы пишет, про сыщика Найджелуса Певерелла. У меня там за стойкой есть последний, только что вышел. Отличная история, слушайте, там маглорожденный женился на девушке, ну знаете, сквибе, поселился в глуши и насылал с помощью темной магии на ее родственников Грима и призраков Дикой охоты, пока все не померли. Ради наследства, конечно. Аврорат бездействует… Слушайте, а ведь ваша племянница за Лестрейнджа вышла, сэр, вы разве не знали?

— Долбаная стерва! Салазар-отравитель, я хотел сказать. Да ей пикси совсем мозги съели! Том, будьте любезны, дайте мне свежие номера «Пророка» и отправьте сову к моему брату, сообщите, что я здесь.

Спустя два часа «Дырявый котел» наполнился разношерстной публикой, а утренний посетитель все так же сидел за дальним столиком, пил кофе, читал попеременно магловские и магические газеты и на любые недовольные, придирчивые или вежливые реплики, и даже взгляды, так высокомерно осматривал наглеца с ног до головы, что ни желающих подсесть, ни желающих добиться от него другого ответа не оставалось. По залу гулял пущенный болтливым барменом шепоток: «Альфард Блэк вернулся, из тех самых, по приглашению Гринготтса». Посетители пялились на неподвижные колдографии и магловские заголовки, на все лады склонявшие слово «Мюнхен». Но некоторым клиентам «Дырявого котла» удавалось привлечь к себе внимание «странного Блэка», тогда он откладывал газету, откидывался на спинку стула и какое-то время со скучающим видом слушал чужие разговоры. Кое-кому это даже льстило.

— Это же кошмар был перед первым сентября, — все громче возмущалась полная ведьма в кричащей мантии и кокетливой шляпе, заметившая, что «странный Блэк» посматривает в ее сторону. Несколько раз она прочувствованно дотрагивалась через стол до руки своей собеседницы, демонстрируя ухоженные ногти и пару старинных колец. И косилась на Блэка — заметил ли?

— Они же везде! На всех главных улицах. Заполонили все. Шагу нельзя ступить, чтобы на кого-то из них не наткнуться. Словно нормальных волшебников вовсе не осталось. Зайдешь учебники ребенку купить, а тут они! Бродят вдоль полок, как будто в состоянии что-то прочесть и понять. В кондитерскую зайдешь — они, негде сесть, чтобы держаться подальше. Лучшие места пропали. Нет, дело не в одежде, дорогая Милдред. А в выражении лица. Они же страшные, как на подбор, какие-то лупоглазые и потерянные, дерганые, будто их прабабка согрешила с домовым эльфом. Фу-у, какая мерзость! Неужели ты не замечала? Сколько ни ряди их в мантии и не тычь в руки палочки: какая-то карикатура, насмешка и издевательство. Но ведь есть же такие, которые путают их с приличными людьми. Право слово, было бы легче, если бы их как-нибудь помечали, чтобы издалека заметить и не пересекаться с этим убожеством. Ведь одна, Милдред, одна пыталась со мной заговорить! Какой, спрашивается, я дала ей повод? И их было много, ужасно много. Даже не представляю, сколько теперь в Хогвартсе этого отродья. Нет, ну какой-нибудь отличительный знак, чтобы не путать это с нормальными детьми…

— Отрубать им левую руку, дорогуша, — громко и весело подхватывает Блэк из своего угла. — Вж-жик! И отличительный признак на всю жизнь. Ни за что не спутаешь с приличным волшебником. И какое сразу видимое преимущество для любого настоящего волшебника! И какое веселье, кругом полно одноруких бандитов.

Полная ведьма испуганно смолкла, а по залу покатился шепоток, то ли испуганный, то ли удовлетворенный, не разобрать.

Но Блэк уже вернулся к своим газетам.

К полудню «Дырявый котел» гудел вовсю, и бармен едва поспевал за просьбами клиентов. А Блэк все так же невозмутимо торчал в углу, прирос к месту, только чашки с кофе сменяли друг дружку. Времени прошло много, а совы с ответом все не было. Том начинал беспокоиться, не случилось ли что с совой. Может, миссис Блэк ее прибила в припадке родственной любви?

В очередной раз проходя мимо Блэка, бармен сам изумленно уставился на застывшую колдографию в магловской газетенке: человечек на картинке и правда напоминал тяжело больного домашнего эльфа, только смуглокожего и без огромных ушей. Специально Блэк такие картинки подбирал? «Вот же бывают уродцы на свете», — подумал бармен. И прочитал подпись: «В Камбодже объявлены результаты выборов в Национальное собрание, все голоса без исключения получила партия…»

Тут Альфард Блэк опустил газету и, не обратив внимания на Тома, чуть подался вперед. Прислушивался.

— А вот я слыхал, — раздраженно повысил голос кто-то в другом конце зала, — что и полукровок принимают, и даже оборотней с великанами. Не важно, стало быть, кто там у тебя дед и бабка, главное, чтобы хотел работать для общего блага и знал свое место. А то ведь мы до чего дошли с этими реформаторами? Закон уже предлагают, чтобы эльфов освободить и платить им за работу. Где это видано? Я так скажу: о деле надо думать, как жизнь свою лучше устроить, а не о всяких там эльфах и их правах.

— Правильно, — подхватил другой голос где-то рядом. — Вот цены на метлы растут? Растут. А отчего они, спрашивается, растут? Вот ты, Боб, разбогател? Разве тебе старик жалованье повысил? Или сам старик себе в карман больше кладет? Нет? Точно. И я знаю, и ты, цены оттого растут, что приличного дерева, подходящего, теперь днем с Люмосом не отыщешь. Либо маглоотталкивающие чары на лес ставь, либо маглы все деревья пересчитают, пронумеруют, сторожей посадят в каждое дупло, и покупай у них дерево за денежки. Да еще через посредника покупай!

— Да иди ты! — прикрикнул третий голос. — Мои вообще все в Хаффлпаффе были, не какие-нибудь слизеринцы. Но и я понимаю, что эльфы — не люди. Мало ли, что разговаривают, кентавры тоже разговаривают и соображают, так надо сразу лошадям и вампирам право голоса давать, и пусть заседают в Визенгамоте! Что тут говорить, десятая, слышишь, десятая часть народу в Визенгамоте — полукровки или маглорожденные. А в Министерстве? И они решают, за что мне платить налоги и где колдовать! Вот все вокруг нас кто обустроил? Волшебники! Создали, сохранили и детям своим передали. Волшебники, не маглы. Так и решать должны дети тех, кто это устроил!

— Эй, Том, дружище! А ты как думаешь?

Том оглянулся на Блэка. Тот улыбнулся — сейчас голову откусит и не подавится.

— Я чистокровный! — проорал Том в тот конец зала.

И тут в зал с заднего двора вошел другой Блэк. И бармену сразу стало не до шуток.

На вид братья походили на близнецов, отразившихся в волшебных зеркалах-перевертышах.

Сигнус такой же высокий, как Альфард, только грузный, раздавшийся, с такими же бешеными серыми глазами, но на немного оплывшем лице. В противовес брату — белокожий, как вампир, чисто выбритый, с темными волосами, очень тщательно зачесанными и собранными в хвост. И такой же, как Альфард, высокомерный на вид.
И вот флегматичный Блэк в роскошной мантии и с тростью остановился в пяти шагах от злого коротко стриженого Блэка в магловских тряпках.

Зал продолжал шуметь за спиной у Тома, но, видно, на его собственном лице отразилось некое опасение, потому что Альфард коротко буркнул:

— Аннигиляция отменяется, — и поднялся из-за стола. — Здравствуй, Сигнус. Выглядишь вполне благополучно.

— Рад тебя видеть, Альфард. Ты надолго в наши края на этот раз? Мог бы сразу зайти ко мне. Или снять комнату на время. У нас все прекрасно, если ты хотел любезно поинтересоваться.

— Могу предложить комнату, — быстро вставил Том.

Один Блэк благожелательно кивнул, другой глянул на Тома, как на таракана.

— Прежде, чем мы покинем это место, заполненное свидетелями, Сигнус, я хотел бы получить объяснения. Очень короткие. Во-первых, в результате какого недоразумения мою племянницу теперь называют Беллой Лестрейндж? А во-вторых, почему ты своими руками не уничтожил детектива Найджелуса Певерелла еще до его появления на свет?

— Мы не станем обсуждать это на людях, Альфард.

— Найджелус Певерелл и подлые, мерзкие маглорожденные преступники, — постепенно повышая голос, начал Альфард, — Найджелус Певерелл и тайна крови, Найджелус Певерелл и бесконечно преданные эльфы, в слезах умоляющие отсечь им голову, Найджелус Певерелл и туповатые полукровные авроры! Чистокровные девственницы, шантажируемые похотливыми сквибами! Я ничего не забыл?!

Сигнус Блэк выхватил палочку и выставил руку вперед.

Том видел, что рука у него дрожит.

— Не здесь, Альфард, или я заставлю тебя замолчать.

— Могу предложить комнату, — снова встрял Том. — Два галеона. И компенсация ущерба за повреждения. Перекрытия не трогать.

И по взглядам братьев понял, что деньги у него в кармане.

...у нации должна быть счастливая история нации господ,
длиной лет в триста-четыреста — как у англичан.
Генрих Гиммлер

День у Сигнуса не задался с самого утра. Что может быть хуже, чем запланированный семейный скандал в публичном месте? Нет, скандал с Вальбургой в публичном месте был бы много хуже, без сомнений. Альфард его разве что немного покалечит и отправится вновь в дальние края, Вальбурга же ненароком проклянет так, что сам смерти искать станешь. А натравить Альфарда и Вальбургу друг на друга без подготовки — это слишком даже для их сумасшедшего семейства. Меры предосторожности просто необходимы. И совершенно невозможно без подготовки выпустить Альфарда к гостям — порезвиться. Хоть и на один вечер. Что брат настоит на встрече с совладельцами бизнеса, в который вложены семейные деньги, сомнений не было никаких.

Сигнус напомнил себе, что надо возместить хозяину «Дырявого котла» стоимость погибшей совы или просто отослать в подарок одну из своих. Ждать, что Вальбурга, угробившая чужую птицу, снизойдет до таких мелочей — пустая затея.

Полминуты Сигнус потратил на заглушающие чары и запоры на двери. Все это время он затылком чувствовал тяжелый взгляд Альфарда.

— Я слушаю, — рыкнул Альфард, как только Сигнус закончил.

— Ты получишь любые объяснения, какие потребуешь, уверяю, но позволь мне сначала узнать, я тут в каком качестве? Я даю отчет как твой поверенный в денежных делах? Я отвечаю без вины за поступки Вальбурги? Или я по неясной причине должен просить у тебя разрешения на брак моих дочерей?

— Вот так дела! — Альфард всегда хорошо соображал и отлично его понял. — Значит, наша сестрица, которая пошлыми книжонками позорит родовое имя — это не самая увлекательная часть истории. А я ведь, Сигнус, хуже ничего представить не мог! Начни с денег. Сколько моих денежек вложены в Лестрейнджей, кто еще в этом замешан, и насколько все плохо, что ты продал родную дочь сыну политического самоубийцы?

Сигнус взорвался: блэковский темперамент взял над ним верх. Внезапно оказалось, что он стоит впритык к брату, сунув тому кулак под нос, и показательно разгибает пальцы в такт упрекам:

— У тебя прибыль по трети галеона в год на каждый, который я вложил. Это моя заслуга, бездельник.

Первый палец.

— Только у тебя одновременно настолько хорошая память, чтобы угадать в авторе паршивых книжонок Вальбургу, и так мало ума, что ты орешь о своих догадках на публике. Ты единственная опасность для «родового имени». Хотя кто бы уже говорил про позор.

Второй палец.

— Беллатрикс выбрала мужа сама, и будет так, как она хочет. Заведи своих детей — ими командуй.

Третий палец.

— Ты ничего не смыслишь в происходящем, братец. Тебя десять лет не было, ты шатался по Южной Америке и Лаосу…

— Камбодже. Безымянный палец у тебя плохо разгибается, брось.

Гнев Сигнуса схлынул так же быстро, как пришел. В конце концов, если судьба подсунула ему Альфарда, надо пользоваться Альфардом. С паршивой овцы хоть шерсти клок. А если повезет, то он острижет сразу двух овец. Вернее, натравит одного бешеного пса на другого, на целую свору. Сигнус, не глядя, подвинул к себе стул, уселся, ослабил воротник и самым приветливым тоном продолжил:

— Я сожалею о своей вспышке. Давай все заново. Дорогой брат, надолго ли ты в наши края? Ты остановишься у меня, у Вэл или в другом месте? Мы с Дрю всегда тебе рады. Чем можем быть полезны?

Альфард откинул голову назад и абсолютно беззвучно расхохотался. Зрелище не из приятных.

Сигнус терпеливо ждал. Объявиться в Лондоне брат мог по двум причинам: проблемы со здоровьем и потребность в деньгах. И вся его болтовня про честь рода, брачные союзы и политику — для отвода глаз и только. Здоровье родственника Сигнуса ничуть не беспокоило, сейчас смерть брата ничем самому Сигнусу помешать не могла, а совсем наоборот. Вот помощь в денежных вопросах — другое дело.

— Я женюсь, — равнодушно брякнул Альфард.

Мир погас.

— Агуаменти.

В лицо ему плюнул фонтан. Очень похоже. Кто-то потрепал его по щеке и сильно сдавил мочку уха. Сигнус со свистом втянул в себя воздух и замер от резкой боли в груди. «Только бы не Энервейт, — взмолился он. — Вот так и умирают. Все напрасно, все погибло».

— Сигни, открой глаза, посмотри на меня! — Альфард помассировал ему мочки ушей, а потом сильно и больно ткнул чем-то в стык между носом и верхней губой. Искорки замелькали у Сигнуса под веками, но в груди стало как-то полегче.

— Сигни, я пошутил. Сам подумай, куда мне жену? Я не думал, что у вас все так плохо. Дыши. Дать тебе воды?

— Уже хватит, — простонал Сигнус.

— Говорить можешь? Давай, не засыпай, говори, малыш. Колдомедика звать? Видишь и слышишь нормально? Пошевели руками.

— Отвали, — Сигнус пошевелил руками и на всякий случай ногой. Теперь, когда в груди почти не болело, стало жутко стыдно своей слабости. — Отвали, Альфард. Я сам разберусь.

— Очень хорошо. А я уж испугался. Раз ты можешь сам разбираться, так говори. Начни с того, что теперь тебе кажется самым легким. Лежачих я не бью.

— Андромеда ждет ребенка, — сообщил Сигнус. Теперь это казалось ему такой ерундой! — И скоро станет всем заметно.

Альфард некоторое время молчал, потом хмыкнул:

— Я так понимаю, ни свадьбы, ни помолвки не предвидится?

— От магла. Нет. От грязнокровки.

— Вот это да! Слушай, ну твоя супруга ладно, а Вэл как от злости не лопнула? Все! Молчу. Ой, нет! Ты ж не можешь семейные деньги дать без спросу, да? Ты же только с моими играешься? Так я разрешаю!

— И ты мне что-то говорил про политику…

Сейчас Сигнус чувствовал себя намного лучше. Уел он брата, уел.

— Это другой вопрос, — задумчиво протянул Альфард. — Я так понимаю, подставного чистокровного отца и сговорчивого мужа то ли ты не отыскал, то ли Андромеда стоит на своем, и не сдвинешь. А в таком случае лучше ей бежать из дома с деньгами, чем без них.

— Подумаешь! Племянницей больше, племянницей меньше, какая разница! — вспылил Сигнус. В груди кольнуло. — Не твоя дочь, не твой внук, пусть хоть камнями забьют, хоть под Круцио сунут! Ты денег дал, пятками засверкал, только тебя и видели, еще лет на десять.

— Сигнус, а ты случайно не планировал пристроить ублюдка-полукровку Лестрейнджам? А приданое за мой счет. Сколько там холостых сыновей? Не в бровь, а в глаз, Сигнус? Вот теперь вернемся к моим деньгам и к политике. У вас тут эпидемия? Вальбурга и Орион перекусали гостей на званом обеде или на свадьбе Беллы? И у них нынче с Лестрейнджами то ли общая секта, то ли политическая партия, а то и палата для душевнобольных? Мне еще хочется знать, что за дурак тащит в Визенгамот проекты освобождения эльфов, когда в барах открыто выступают за закрепощение маглов, но этот вопрос, полагаю, не тебе адресовать надо.

«Самое время для обморока, но уже поздно», — подумал Сигнус. Думать приходилось очень быстро.

— Допустим, ты в чем-то прав, — он упреждающе выставил вперед ладонь. — Я не уточняю пока, в чем ты прав. Но к чему все эти риторические красоты?

Брат молчал и нехорошо щурился. Сигнус продолжил:

— Тут никого, кроме нас, нет. Если ты наслушался от здешних забулдыг и домохозяек всякой дряни про тяжелую жизнь простого мага, я понимаю, тебе хочется выдать все это наружу, избавиться, как от дрянного пойла в желудке, тошнит. Но что для тебя нового в сословных предрассудках? Лишить грязнокровок прав — тоже мне фокус! Эта история так же свежа, как анекдоты о Годрике, Салазаре и чужой жене.

— Сигни, — ласково протянул Альфард, — полминуты назад ты намекнул, что Андромеде угрожает опасность из-за любовной связи с грязнокровкой. И эта опасность — не гнев Вальбурги, живущей в мире фантазий. Ты передумал?

Брата требовалось срочно сбить с траектории, пока этот бладжер не приложил еще раз самого Сигнуса. Пусть по Вальбурге лупит, ту ничем не проймешь. Или по Лестрейнджу, вдруг в нем осталось что-то человеческое, чем Салазар не шутит? Но куда там, бладжер набрал скорость.

— Я верно истолковал твой намек, Сигнус?

Сигнус непроизвольно зажмурился. Только на мгновение. Жаль, уши не заткнешь и Силенцио на брата наложить не выйдет.

— Женщину, родившую от грязнокровки, не защитит надежно ни Министерство, ни принадлежность к роду Блэков? Так? Не кивай. Я вижу. Кто-то — не ты — может поднять руку на твою дочь и не опасаться, что ему воздадут по заслугам всемеро? Это не сословные предрассудки, Сигнус. Сословные предрассудки — когда ты мне про забулдыг и домохозяек рассказываешь. Я здесь высшее сословие. По крови и роду. И даже если моя племянница — шлюха, то для них, — Альфард ткнул пальцем в стену, — она недосягаема. Неприкосновенна. Она в силу имени не подлежит их суду. Так было десять лет назад. Что изменилось? И кто это сделал?

Сигнус открыл и закрыл рот, без звука, как рыба.

Брат с интересом его рассматривал.

«Или пусть от Альфарда из-за денег Абраксасу Малфою в голову прилетит, — вяло подумал Сигнус. — Из такой копилочки даже лишний процентик посыпаться может, если как следует встряхнуть».

— Не вздумай сворачивать разговор на деньги, — буркнул Альфард.

Сам Сигнус намеревался ускользать от ударов до последнего. Пока брат не потеряет запал. Беременная от грязнокровки Андромеда — это даже не скандал, это банальность. Если бы не назревающая смена власти и не возбужденное лозунгами отребье с Лютного, Сигнусу с Альфардом на эту тему и говорить было бы зазорно. Разве что послать брата к потенциальному сговорчивому жениху для согласования брачного контракта. Но как объяснить Альфарду про Беллу, Сигнус не представлял. А в способность Рудольфуса Лестрейнджа запереть молодую жену дома против ее воли, даже на один вечер… Кто в это поверит?

— Сигнус, кто это сделал? Что ты рот открываешь и пялишься, как морской окунь? Что ты там шепчешь? Вы его что, по имени уже вслух не называете? Расцелуй меня дементор!

Чокнутый Альфард был прав. Сигнус понял, что назвать вслух имя не может. Хочет. Знает, что препятствий нет, но вот не произносится. Не выговаривается оно. За несколько лет он разучился называть хорошо знакомого человека по имени. Даже упоминать это имя разучился. А ведь никто ему не запрещал. Ему не угрожали, не заставляли, не связывали клятвой. Он точно знал, что не проклят, никто не чистил ему память. Он только повторял за остальными. Повторял за остальными... И вдруг оказалось, что все вокруг поступают так же, как он. Уже несколько лет. Поступить по-другому было немыслимо… По-другому мог говорить и поступать только чужак, только соперник, конкурент. Враг. Любой, кто произносил это имя всуе, не как знак особого доверия, любой тем самым обозначал себя как враг. Как мишень, рядом с которой лучше не стоять.

Если утренняя «шутка» брата чуть не свела Сигнуса в могилу одним махом, потому что грозила раскрытием его промашек в делах, переделом наследства и тяжелым ударом по кошельку, то теперь Блэка охватил ужас. Липкий и холодный, как пот после ночного кошмара.

«Дело не в деньгах, — повторял он про себя, как заведенный. — Не в деньгах. Не в деньгах. Белла!”

Альфард отошел, словно давая Сигнусу пространство, и стоял теперь в углу, в темноте.

— Ты меня знаешь, — из темноты зазвучал какой-то треснувший, поскрипывающий голос. Не настоящий. — Это Вэл у нас с детства с фантазиями. Она всю жизнь провела в семейном склепе, как на острове посреди моря маглов. Несколько лет в школе не в счет.

— Пока она в полной безопасности за стенами своего дома, — подхватил Сигнус осторожно, — Вэл может придумывать себе какие угодно страшилки и сама их пугаться. Хоть обычаи времен Салазара возрождать.

— Да. Ты помнишь наш старый уговор. В худшем случае она перебьет всех эльфов или вырастит своих детей немного более психованными Блэками, чем обычно. Кстати, как мальчики?

— Старший пошел в Гриффиндор, — выпалил Сигнус.

В темном углу кто-то, только немного похожий на его брата, то ли закашлялся, то ли засмеялся, то ли заскрипел. Ужас, охвативший Сигнуса чуть раньше, не отступил. Наоборот, кошмар стал явью, из стен вот-вот должны были потянуться руки мертвецов.

— Какая у нас удивительная сестра! — выдохнула темнота чуть более человеческим голосом. — С первого выстрела и сразу Гриффиндор. Покажешь мне это чудо.

Сигнус кивнул.

— Я практик, — скрипнуло в темноте. — Я кое-что видел, Сигнус. У маглов. Тебе это покажется знакомым. Когда маленькая группа людей назначает людское море вокруг врагами. От такого количества настоящих врагов можно и рехнуться! Если ты практик. А не мечтатель, как Вэл. Много проще признать их животными. И тогда ты имеешь право на их жизнь, Сигнус. На их кровь, кожу, кости, их детей, землю, деньги. Протяни руку и бери, это твое по праву сильного. Ты просто укротитель для диких зверей и заводчик для домашних. Домашних любимцев нечего бояться, а настоящий мужчина не боится диких животных, он идет охотиться.

— Да, — у Сигнуса пересохло в горле. И он повторил: — Да.

— А охотнику, — снова заскрипело в темноте, — важны спокойствие, дисциплина, сосредоточенность. Отрешенность.

Темнота хохотнула.

— Охотник терпит лишения, ждет добычу и бьет без лишней жалости и сантиментов. Чтобы этому научиться, нужна ведь дисциплина. Хитрая тварь — человек. Приучаешь его к хладнокровию, к дисциплине, к отрешенности, приучаешь управляться со зверьем железной рукой, не ведая жалости ни к проклятым тварям, ни к себе. А потом помещаешь полсотни таких вместе в замкнутом пространстве. Добавляешь к этому веру. И как-то получается, что господа укротители сами готовы подчиняться. Слепо. Повторяя друг за дружкой. И сами готовы травить несогласных, непохожих. Своих же. Без кнута. Без принуждения.

— Да, — всхлипнул Сигнус. И тут же сжал кулаки. До чего же он раскис!

— Ты представить себе не можешь, Сигнус, как легко в таком месте стать богом, — теперь это был вполне человеческий голос, он не скрипел и не шелестел.

Брат вышел на свет и встал прямо перед Сигнусом. Глаза у Альфарда были, как окна в штормовое небо, там что-то клубилось серыми тучами ¬¬— только что искры не проскакивают, скулы заострились еще больше, губы горели.

— Богом, самовластным над жизнью, смертью и болью. Богом для слепцов, уверенных, что они высшие существа, наделенные властью над остальным миром. Богом, которому поклоняются и приносят жертвы. Очень просто.

Сигнус узнал эту интонацию. В юности он уже слышал и видел брата таким.

Вожделение. Похоть. Голод.

— Да, — в третий раз повторил Сигнус. — Я покажу тебе. Я поведу тебя к Лестрейнджам завтра вечером, и ты увидишь сам.

Сигнус дал слово. Он обещал показать. Но мог сначала сделать кое-что еще. Отсчитав бармену щедрых пять галеонов вместо двух, Сигнус придержал того за рукав и, понизив голос, потребовал:

— Том, я точно знаю, что у вас они есть. Не могли не прислать или не подбросить сюда. И кто-то из клиентов притащил обязательно. Я про листовки. Наше могущество. И что-то еще подобное. Дайте мне.

Бармен закусил губу и попытался отодвинуться.

— Том, — настоятельно повторил Сигнус, — дайте их мне, будем считать, что вы их мне отдаете как доказательство ваших жалоб. Для передачи Министерству. Проходу нет от этой дряни.

— Да, сэр, конечно. Подбрасывают такое честному человеку, а потом неприятности. Я сейчас.

Всего-то пару минут понадобилось, чтобы найти. Сигнус усмехнулся: «Они, небось, их вслух друг другу ночью читают, дурачье, стадо безмозглое».

Он нагнал Альфарда на заднем дворе, ткнул тому в руки пару листовок с колдографиями и два свитка.

— Держи, пока спрячь, прочтешь на досуге.

— А чего так? Я сегодня приехал, а это вот только что здесь нашел. Кто-то выкинул. Люмос! Стою вот, знакомлюсь. Раздумываю, бежать ли в аврорат.

— Позер!

Но Альфард уже читал.

«Маги создали наш мир». Над колдографией витражей с фигурами основателей Хогвартса. Сурово смотрит Годрик, Салазар протягивает призывно руку, улыбается надменно Ровена, Хельга кормит белку.

«Маги хранили этот мир и приумножали его богатства». Жизнь кипит в Косом переулке.

«Маги передали этот мир своим детям». Двор Хогвартса, смеющиеся детские лица, почти все узнаваемы. Чистокровки, фамильное сходство.

«Магия — это НАШЕ могущество!»

«Не уступай свое место маглорожденным».

Злоба исказила лицо Альфарда. Руки у него подрагивали. Вот он развернул свиток. Сигнус ждал. Он по лицу брата сможет понять, что тот дошел до нужного места. Вот сейчас, вот оно, он мог прочесть про себя, по памяти: «Всякая мысль о естественном равенстве всех людей — ложь. Но каждый имеет право на место среди своих, среди равных себе. Каждый должен занять свое место, каждому должно воздаваться по заслугам. Все разумные существа созданы, чтобы повиноваться высшим и повелевать низшими, — таков естественный закон нашего мира. И Визенгамот не может отменить этот закон. Время голосований прошло. Вы станете величайшим из разумных народов. Правителями мира. Таково место волшебников по заслугам и достоинству. В новом мире ваши дети будут носителями самых благородных традиций, будут внушать уважение и повиновение всем живым существам. Содействие каждого мага, его труд, будут бесценны. Нет и не может быть никаких возражений против нетерпимости, если нетерпимость проявляет сильнейший. Сильнейшие выживают, в этом их правота. В могуществе. Могущество в отношении непокорных — это насилие, это благо победителей».

— В этом их правота, — повторил вслух Альфард. — Никаких возражений против нетерпимости. Время голосований прошло. Магия это наше могущество.

Сигнус только вздрогнул в ответ.

— Я смотрю, кто-то добрался до магловской части семейной библиотеки, — насмешливо продолжил Альфард. — И до архивной переписки. Письма старичка Дизраэли к дедушке Блэку изучил очень подробно. Вот почему ты замалчивал вопрос о ее браке. Все время менял тему.

Сигнус схватился за палочку.

— Белла! — выплюнул Альфард.

И тут они услышали что-то. Захлебнувшийся вскрик, отголосок — не больше. Едва различимый.

За Альфардом, чуть в стороне, за пределами освещенного пятна, кто-то стоял.
Они были очень неосторожны.

Сигнусу показалось, что он видит очертания женской фигурки. Альфард женщину видеть не мог, но настороженно замер.

— Два шага, северо-восток, — прошептал Сигнус.

Альфард метнулся назад и в сторону. Замелькали тени. Тихий стон, потом звук упавшего тела. Какую-то секунду Сигнус видел: брат склонился, касаясь горла женщины ладонью. Молодой девушки вроде бы. Потом Альфард одним движением переплел свою правую руку с безвольной женской рукой, охватил ладонью обе палочки и четко произнес:

— Обливиэйт, — и сразу же, — кликни Тома, тут еще одна девица заобливиэйтилась неудачно. Наверное, от несчастной любви спасалась. За сто ярдов в темноте видно, что маглорожденная дура. Только глянь на эту одежду! Что? Я читал, у вас это случается нынче. Типичная история.

И Альфард принялся собирать рассыпавшиеся листовки.

— Кстати, это при ней нашли. И догоняй, я пошел.

Возвращаясь в бар, Сигнус услышал, как брат декламирует:

For Might is Right when empires sink*
In storms of steel and flame;
And it is RIGHT when weakling breeds —
Are hunted down like game.

_________________________
* Лишь сила права там, где империи идут ко дну, посреди штормов из стали и огня, и это правильно, когда бессильных выродков травят, как добычу (очень приблизительный перевод с английского). Might is Right. Издана в 1896 г. под псевдонимом «Рагнар Краснобородый»


окончание в комментах

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Кость в горле
Автор: House of York
Бета: House of York
Тип: джен
Рейтинг: PG
Персонажи: Северус Снейп, Лили Поттер, Темный Лорд, Люциус Малфой
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: Все принадлежит Дж. Роулинг, мы только играем
Саммари: две встречи Северуса Снейпа
Тема задания: Свой среди чужих, чужой среди своих (шпион одной организации в стане другой)
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

Слух у Северуса был чересчур хорош. Или наоборот, вот тут как посмотреть. Он услышал то, чего явно не должен был услышать. Между ним и компанией, собравшейся у камина, была не только пропасть шириной в жизнь, но и метров двадцать гостиной, и хрип патефона, и душный аромат лилий в вазе на капризном изогнутом столике. Капризном в самом прямом смысле — он сбросил чашку, которую попытался пристроить туда Розье.

— Не любит разводы от кофе, — объяснила тогда хозяйка вечера.

Почти все с пониманием улыбнулись — ну подумаешь, мебель решает. Северусу тоже пришлось выдавить из себя улыбку — Нарцисса смотрела прямо на него. Нельзя было ее обижать.

Так весь вечер и получился вымученным. В этой компании он был сухой вишенкой на торте, разбавлял воспитание грубыми полусерьезными замечаниями, но — в рамках приличий. Все знали о его происхождении, но закрывали глаза, пока его присутствие было полезным и не тяготило. Видел бы кто: Северус старался, чтобы не тяготило, но в этот вечер, пожалуй, перестарался. Когда ему захотелось выругаться матом, он встал с кресла. Сказал что-то о лилиях, духоте и головной боли и направился к окну.

Окно отворилось без скрипа. Правда, ни кресла, ни дивана рядом не было. Зато был подоконник — широкий, не высоко и не низко от пола. Северус оперся на него руками и почти решился забраться туда, когда услышал эту фразу.

Обрывок фразы, если точнее.

— Полукровки убоги.

Северус вздрогнул и убрал ладони.

Кто-то осторожно дотронулся до его предплечья. Северус скосил взгляд — Нарцисса.

— Извини, — сказала она. — Иногда я бываю немного бестактной и несу чушь. Про полукровок — это вовсе не в твою сторону был
выпад.

Она оправдывалась. Северус не мог взять в толк, что ей было нужно? Она его жалела? Боялась задеть его чувства? Глупо обижаться на правду. Он высвободил руку и хотел сказать что-то, но ничего не придумал.

Вдруг за спиной что-то засвистело. Снейп молниеносно выхватил палочку и развернулся, готовый отразить все, что угодно, от стеклянного графина до оглушающего заклятья. В паре сантиметров от него застыла диванная подушка.

— Прошу прощения, Нарцисса, — крикнул Мальсибер. — И ты, Северус, прости. Но вы двое словно окаменели у этого окна. Я боялся, что Люциус позеленеет от ревности. Ему пришлось бы скупить весь запас пудры в Британии! Чем тогда будет пользоваться моя мама?

Нарцисса одним взглядом выразила все, что думает о подобном чувстве юмора, но потом посмотрела на своего мужа и опустила палочку. Подушка, зависшая в воздухе, упала на пол. Северус поднял ее с пола, бросил на подоконник и устроился там же.

— Боюсь, если от чего он и позеленеет, так это из-за лилий. От этого адского веника стало дурно уже не только мне, но и его супруге. Не самый лучший выбор для дома, где…

Тут он осекся, бросил быстрый взгляд на Нарциссу. Черт возьми, как прилично сказать о чьей-то беременности?

— Мерлин, Северус, она носит ребенка, а не разносит драконью оспу, — сказал Розье, отхлебывая из бокала.

— Тебе уже хватит, друг мой, — заявил Люциус, щелкая пальцами.

Бокал вина выплыл из рук Розье и исчез с глухим хлопком. Северусу стало жутко. Сколько еще тут этих невидимых тварей? Где? Что у них на уме?

— Тогда мне нечего тут делать, — сказал Розье.

Он попытался встать со своего места, но споткнулся и приземлился на ковер прямо у ног Мальсибера.

— Это все столик! — заявил Розье, цепляясь за своего друга.

Мальсибер отвернулся и пробормотал в сторону:

— Несомненно. Это его изощренная месть за едва не испорченную полировку. Не провожайте, Люциус, Нарцисса. До следующей среды?

Он поволок Розье к выходу. Снейп остался один на один с Малфоями — он это еще припомнит Мальсиберу. В его, Северуса, понимании, с кем на вечер приходишь, с тем и уходишь. Но, очевидно, у них свои правила.

— Как удачно, — сказал Люциус, — что мы остались одни. Я хотел обсудить наши дела. Прошу в мой кабинет.

Прежде, чем Снейп смог как-то отреагировать, Люциус уже вышел из гостиной. Северусу оставалось только догнать его. У порога он оглянулся: Нарцисса несла громоздкую вазу с лилиями к окну.

***

Северус терялся в догадках, пытаясь понять, какие общие дела могли быть у него с Малфоем, но и спросить не было возможности. Высокие лестницы Малфой-мэнора и извилистые коридоры были настоящей пыткой. Как бы не спешил Северус, все равно видел спину Люциуса не ближе, чем в двадцати шагах впереди.

Внезапно хозяин дома остановился. Послышался шепот, Снейп разобрал только «Уже здесь», и Малфой кивнул кому-то, а затем обернулся, молча наблюдая за Северусом, пока тот преодолевал разделяющее их расстояние.

— Прошу, — Люциус распахнул перед ним двери, которые до этого оставались незаметны, то ли были скрыты заклинанием, то ли просто сливались с обстановкой.

Северус не знал, что ожидает его впереди. Вспомнилась вдруг Визжащая Хижина, и мороз пробрал по коже. Но и мешкать не стоило, так что Северус собрал волю в кулак и перешагнул порог.

Поначалу Снейп ничего не увидел. После ярко освещенных коридоров полумрак, рассеянный одним только пламенем в камине, был непроглядным. Люциус обогнул Снейпа, застывшего возле дверного проема, и опустился на одно колено возле кресла. Рука человека, сидящего в нем, опустилась на плечо Малфоя.

— Ты можешь идти, — сказал Темный Лорд.

У Северуса не осталось сомнений, ни в том, кто это говорит, ни в том, к кому обращены слова.

Снейп не мог ни сделать шаг вперед, ни произнести что-то. Люциус, выходя из комнаты, задел его плечом, и это словно разморозило Снейпа. Точно скопировав движения Малфоя — ну, по крайней мере, попытавшись это сделать, — Северус очутился на полу у ног самого темного волшебника Великобритании, у которого было к нему, к Северусу, дело.

— Ты не слишком удивлен, — произнес Лорд. — И ты не боишься.

Все было с точностью до наоборот, но знать об этом Лорду было не обязательно.

— Я наслышан о тебе от твоего друга. Я знал его отца, способность разбираться в людях — это у них фамильное. Ты очень способен в Темных Искусствах. Твои проклятья популярны у моих слуг. Жалко, что такой талант прозябает. Ты мог бы стать полезен, как думаешь?

— Мой Лорд, — начал Северус. — Я не знаю, известно ли вам…

Послышался сухой смешок.

— Темному Лорду известно все. Ты полукровка, ну и что же? Я вижу, что за свои восемнадцать лет ты уже сделал больше, чем эти пыльные мешки из Министерства за всю свою никчемную жизнь. Несправедливо, тебе не кажется? Куда податься умному молодому человеку, волею судьбы лишенному связей и денег? Максимум, на что можно рассчитывать, это перекладывание бумажек в архиве. Или чистка клеток в совятне. Не предел мечтаний для пытливого и амбициозного юноши.

Внутри Северуса все сжалось. Ведь правда, все правда, до последнего слова! Только баловни судьбы вроде Поттера или Блэка могли рассчитывать на кусок сладкого пирога, но ведь они даже ленятся его взять. Конечно, ведь можно просто прожигать жизнь в свое удовольствие, расплачиваясь фамильным золотом. Но какая-то часть Северуса вдруг захотела оказаться подальше отсюда, никогда не оказываться перед этой иллюзией выбора. Не слышать ободряющих слов — и не разочаровываться потом, ведь это было слишком красиво, чтобы быть правдой.

— Со мной ты можешь получить большее, — вкрадчиво шептал Лорд. — Больше знаний, больше возможностей.

Уговоры были больше не нужны. Кто мог отказаться, когда сам Лорд дотрагивался до его руки, задирал рукав, касался кончиком волшебной палочки так аккуратно, так нежно, словно лаская… Все мысли о том, чем придется платить за все это, исчезли.

— Пожалуйста... — попросил Снейп.

В то же мгновение его словно огнем обожгло. Но это было неважно — ничего не могло сравниться с чувством, которое охватило Северуса: больше никакой неопределенности, никакого одиночества. Вручить кому-то свою судьбу — значит, получить самый ценный дар, который только может достаться человеку. Цель.

***

Целую неделю Северус не видел никого из своих друзей. Поначалу его распирало от впечатлений, но поделиться было не с кем. Со временем, радостное возбуждение сошло на нет. Целыми днями он пытался занять себя делом, создать, может, еще парочку заклятий, чтобы впечатлить Повелителя. Не выходило. Ничего не выходило, и Северус злился, грыз свою волшебную палочку (один раз он чуть не обжегся искрами) и бросался вещами. Стены давили на него, не иначе. Каждый вечер он шел к реке, садился на берегу под старой, раскидистой ивой. Раньше, когда он приезжал домой на каникулах, это было его самое любимое место. Здесь он всегда чувствовал себя умиротворенно и расслабленно.

Но не в этот раз. Возможно, потому, что теперь возле него никого не было. «Ну и пусть», — думал он всякий раз, когда возвращался в пустой дом. Он пытался отвлечься, вспоминая Лорда, воображая новые встречи. Вот Лорд дает ему какое-то задание, а Северус с блеском его выполняет. Вчерашние его однокашники и спесивые чистокровные павлины смотрят на него во все глаза: с удивлением, с восхищением или с завистью. И никто больше никогда не скажет о том, что он убог.
В одном фантазия его подводила. Он не имел ни малейшего понятия, чем ему придется заниматься. Не знал он также почти никого из Пожирателей Смерти, так что лица их просто расплывались невыразительным серебристым пятном.

В воскресенье он написал Мальсиберу, предложил встретиться. Ответ пришел почти сразу. «Извини, — писал друг, — я слишком занят новым проектом. Подробности письмом не могу. Встретимся у Малфоя!» Выглядело это так, будто он просто обязан там быть. Хотя теперь, кто знает, может, и обязан. Во всяком случае, до среды оставалось еще два дня, а за это время могло случиться все что угодно.

***

Северус был уверен, что после выпускного никогда не увидит больше Лили Эванс. В какой-то мере предчувствие его не обмануло. Записку с просьбой о встрече прислала ему миссис Джеймс Поттер. «На старом месте» — было написано на клочке неаккуратно оборванного тетрадного листика. Ужасно глупо гадать, экономила ли она на бумаге или просто долго и мучительно подбирала слова, а потом оборвала все лишнее. Скорее, стоило подумать, не ловушка ли это или что-то вроде. Могло же быть — просто кто-то взял ее записи и удачно оторвал этот кусочек, чтобы подкараулить Снейпа. Вот только эта мысль пришла уже после того, как он аппарировал на берег и увидел Лили. Она сидела под их деревом, где Северус когда-то начал вырезать их инициалы. Начал — да не закончил, испугался, что кто-то, хоть Туни, хоть сама Лили увидит. Соскоблил все. Лили даже и не заметила светлое пятно, хоть раньше она часто тут сидела. Читала, разговаривала с Северусом, колдовала по чуть-чуть. Но никогда раньше она тут не плакала.

— Если этот придурок что-то сделал…

Лили вскочила на ноги и выхватила палочку.

— Ты!.. — крикнула она, и Северус тут же отпрянул, сбитый с толку. — Да как ты можешь? Боже! Есть ли вообще предел твоему цинизму?

Она все трясла и размахивала своей палочкой, словно не проклясть его хотела, а отогнать, как бродячую псину. А что он мог подумать? Внезапная встреча, Лили в слезах. Он видел такое тысячу раз: всякий раз, как отец с матерью ссорились, она потом приходила в комнату Северуса, запиралась и рыдала на его плече.

Желание ударить кого-то стало практически невыносимым. Но рядом была только Лили, а ее он бить точно не стал бы. Так что он поступил с ней так же, как со своей мамой: подошел и крепко обнял. Лили ударила его пару раз, пытаясь вырваться, но он не разжал рук. Она уткнулась лицом в его плечо и захлюпала носом.

Ее волосы пахли гарью. От тревоги внутри Северуса все свернулось. Ей даже не нужно было ничего объяснять — сложно было не догадаться, что произошло.

— Он сам виноват, — произнес он, не успев даже как следует обдумать эти слова . — Какого черта было влезать во все это и еще тебя втягивать?

Лили вырвалась, и на этот раз он не стал ее удерживать.

— Какого черта? Какого черта? А что сделал бы ты, Северус, если бы твоей любимой, возможно, грозила опасность каждый день? О, погоди, я забыла, ты же теперь с ними! Я только не понимаю, почему. Ты ведь один из нас, ты вырос среди магглов. Как ты можешь?..

— Как я могу что? Вернуться обратно, к могиле матери и вечно недовольному отцу? Кем я стану с тремя Тритонами в графе «Образование»? Поступлю в колледж, может? Или мне поискать работу в Косом переулке? Я не могу выйти замуж за богатого бездельника и просидеть всю жизнь на его шее, уж извини.

— Подонок, какой же ты подонок.

— Ты знала это и раньше. По-моему, ты достаточно ясно высказалась о моих моральных качествах еще тогда, на пятом курсе. Ты прекратила наше общение, и уверяю тебя, не потому, что я вдруг испортился. Я был таким всегда, подонком, грубияном и мерзавцем. Просто раньше тебе как-то не было до этого дела. Как назвать тогда тебя?

Лили раскраснелась, она уже больше не плакала. Это хорошо. Она была готова вцепиться ему в волосы. А вот это плохо.

— Послушай, — сказал он быстро. — Давай не будем сейчас об этом. Я просто хочу попросить тебя, чтобы ты не лезла во все это. Почему ты не можешь просто побыть в стороне? Бери своего Поттера, его наследство, и уматывайте из страны.

— В этом весь ты, — сказала она, стряхивая его пальцы там, где они вцепились в ее руку. — Бросить все, бежать, как легко, да? Позволить вашим просто делать то, что они хотят, наплевать на тех, кто убежать не может? Да ты сам к ним потому и присоединился, чтобы не тронули, да?

Северус дернулся, будто хотел то ли ударить ее, то ли аппарировать. Но он остался. Лили стало не по себе.

— Прости, — сказала она, потянувшись к нему, но он спрятал руку за спину. Она медленно опустила протянутую ладонь.

Северус вглядывался в нее, пытаясь понять, где та Лили, которую он знал раньше, та Лили, которая была самым лучшим человеком на земле, и не находил ее.

— Прости, — повторила она снова и опустила плечи, словно снова собиралась расплакаться.

***

Северус немного стеснялся своего дома. Все это время он не слишком озадачивал себя уборкой — неподходящее было настроение. Но Лили видела вещи и похуже, еще когда они общались в детстве. По крайней мере, сейчас здесь было тихо.

— Где твой отец? — спросила Лили, проходя в кухню. Она осторожно провела ладонью по столу и опустилась на табурет.
Проще было сотворить из воздуха чайник (прошлый он спалил пару дней назад и кипятил воду заклинанием), чем ответить на вопрос.

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал он.

А чертов чайник все не хотел становиться таким, как надо: то носик спиралькой закрутится, то донышко в дырочку, как ситечко. Она, не выдержав, сделала все за него — а он швырнул чашку об пол, когда Лили передавала заваренный чай ему и их ладони на короткий миг соприкоснулись.

— Расскажешь, что все-таки произошло? — попросил Северус, когда молча пить чай стало совсем уж невыносимо.

Лили крутила кольцо на безымянном пальце, глядя на него. На его руку, на его предплечье.

— Не могу, — сказала она еле слышно, а потом вдруг решилась. — Давай ты ответишь на один мой вопрос, а я потом на любой твой?

— Даже если я захочу узнать что-нибудь… — Северус сделал глубокий вдох, — про то, чем на самом деле занимаешься ты, твой Поттер и его дружки?

— Даже если. Но что ты потом будешь делать с этим знанием?

— Вижу, тебе просто не терпится спросить, — горько сказал Северус.

Он закатал рукав мантии. Лили облегченно выдохнула, увидев нетронутую белую кожу предплечья. И тогда Северус обнажил другую руку.

— Знаешь, — сказала она полузадушено, — я не собиралась говорить тебе правду.

— Знаю, — сказал Северус и отвернулся.

Она встала рядом. Ее пальцы почти невесомо касались его кожи, ее волосы щекотали шею, но одежда вся пропахла паленым. Северус почти перестал дышать.

— Ты смог бы причинить мне вред? — спросила она тихо-тихо.

— Я бы скорее дал себя убить, — просто ответил Северус.

Она заплакала. Или рассмеялась. Было не понять — она опять уткнулась лицом в его грудь, и плечи опять тряслись, и его руки потянулись ее обнять…

Постучали в дверь. Кто-то громко выкрикнул его имя. Северус прикрыл ей рот ладонью.

— Там в гостиной, за книжной полкой, есть тайная дверь. Посиди там, пока они не уйдут, ладно?

— Кто — они, Сев?

— Ты знаешь, Лили. Пожалуйста, только не паникуй. Помни, что я тебе сказал, ладно?

***

Северус пошел открывать. Как-то вдруг и тесная гостиная, и узкая прихожая стали невероятно огромны, так что добраться до двери
стало непросто. Да и сама дверь стала еще тем препятствием — замок, который давно пора было не то чтобы смазать, а выломать и выкинуть на свалку, никак не хотел открываться. Но люди за порогом не желали ждать, пока Снейп разберется с распоясавшимся домом. Их голоса становились громче и нетерпеливей, так что он смог разобрать, кому они принадлежат.

— Какого черта? — только и спросил он, распахнув наконец дверь.

Малфой поморщился, а Мальсибер воскликнул:

— Дружище, да мы же пришли тебя навестить! — и полез обниматься.

— Какого черта вы шумите? — спросил Северус, избавляясь от докучливых объятий. — Не хватало только привлечь внимание соседей.

— Вряд ли мы кого-нибудь потревожим, — хмыкнул Мальсибер. — Но, может, ты все-таки впустишь нас в дом?

Северус посторонился. Пропустив Малфоя вперед, Мальсибер на секунду задержался возле Снейпа и шепнул:

— Эй, не вини меня. Мне всего лишь приказали помочь ему добраться до тебя.

— Есть ли какая-нибудь особенная причина, почему вы здесь? — спросил Снейп, проходя в комнату вслед за гостями.

Мальсибер молча плюхнулся на кресло прямо поверх белых простыней, Малфой осматривал гостиную с брезгливым интересом. Комок подступил к горлу Северуса, он почти слышал прерывистое дыхание Лили, притаившейся за книжным шкафом.

— Не выписываешь «Пророк»? — спросил Мальсибер. — Конечно, ничего по-настоящему важного оттуда не узнать, но хоть как-то новости получать надо. Хотя да, совы в маггловском квартале…

Это было даже не тревожный колокольчик где-то там внутри — целый набат бил в душе Северуса. Что бы ни произошло, Лили была с этим связана.

Малфой подал голос:

— Не случилось ничего, из-за чего бы тебе стоило паниковать. Никто не умер — с нашей стороны, по крайней мере.

— Ага, — кивнул Мальсибер. — Поттера неслабо задело. Он еще не скоро палочку в руку возьмет, если вообще сможет рукой пользоваться. Откуда они вообще там взялись, хотелось бы знать… Ты чего побледнел? Пора привыкать к таким вещам.

Малфой кисло улыбнулся.

— Можешь не спешить. То, что тебе предстоит, не предусматривает особого риска.

Мальсибер вскочил на ноги.

— Что ж, — сказал он, — об этом вы поговорите и без меня. Не провожай, Северус. Люциус.

Когда входная дверь за ним захлопнулась, Малфой заговорил снова.

— Мне велено передать тебе кое-какие инструкции. С этого дня мы работаем по одному направлению.

Северус поспешно вытащил волшебную палочку.

— На всякий случай, — сказал он, накладывая на комнату Заглушающее заклятье.

***

— Сегодня произошло не обычное столкновение между Пожирателями и аврорами, — начал Малфой издалека. — Собственно, никаких авроров и не было. Нам противостояли гражданские. Они не прячут лиц, так что большинство мы уже опознали. Их не объединяет ничего — они различаются по статусу крови, по возрасту, учились на разных факультетах, родом из разных уголков страны. Нам повезло, что нас было больше, намного больше. Они действовали как команда, и словно заранее знали, где мы будем и сколько нас.

— И напали, зная, что противник превосходит их числом? — похолодел Северус.

— В том-то и дело. За ними кто-то стоит. — Люциус сделал значительную паузу. — До нас уже доходили слухи о том, что Дамблдор собирает людей. Теперь мы знаем кое-кого из его команды.

— И что требуется от меня? — спросил Северус, стараясь вести себя как обычно.

Но что, если его заставят… он не думал об этом. А ведь он знал, как можно сварить огромное количество ядов — таких, что добавляют в еду, и таких, которыми достаточно смазать уголок конверта, таких, что действуют мгновенно, и таких, которые растягивают мучения на недели. Он похолодел. Буквально десять минут назад он дал обещание. Не Нерушимый Обет — намного серьезнее.

— Нужно заняться Дамблдором.

У Северуса отлегло от сердца. Конечно, отравить такого человека будет непросто, но все-таки он никогда по-настоящему не нравился ему.

Люциус продолжил:

— Лорд не ждет от тебя мгновенных результатов. Тебе, по сути, ничего и не понадобится делать — ты всего лишь должен стать Его глазами и ушами в Хогвартсе.

Северус непонимающе нахмурился.

— Я ведь выпустился в этом году.

— Теперь тебе придется туда вернуться. К твоему счастью, есть одна свободная вакансия. — Люциус довольно улыбнулся. — Попечительский совет, в который вхожу и я, нашел кандидатуру одного из преподавателей не соответствующей занимаемой должности. Дамблдор не сможет быстро найти замену профессору по ЗоТИ в середине года, так что это твой шанс.

— Но ведь мне всего восемнадцать.

— И у тебя наивысший балл по Зельям и Заклинаниям на курсе. Лучший результат по ЗоТИ за последние двадцать лет. И практический опыт в преподавании.

Жестом фокусника Люциус достал из рукава свернутый пергамент, скрепленный красной гербовой печатью.

— Здесь отзывы от студентов, которых ты подтягивал на каникулах, и рекомендательное письмо из Дурмштранга. Там ты прошел заочное собеседование, но когда услышал о вакансии в Хогвартсе, принял решение остаться на родине.

— Вот как... — растерялся Северус.

То, что все решили за него, было неудивительно, но как быстро и ловко все было организовано! От него требовалось только связаться с Дамблдором и пройти собеседование — считай, должность в кармане. Пожалуй, это даже немного пугало.

— Но что мне делать, когда я буду уже в Хогвартсе? — спросил он. — Как мне передавать информацию?

— Способ тебе придется придумать самому. Первое время все твои контакты будут проверяться. Так что можешь сразу исключить письма и личные встречи. Твоя репутация должна быть чиста. Чем ближе ты станешь к Дамблдору, тем лучше.

Северус с огромным сомнением посмотрел на него.

— Кто будет доверять человеку с Меткой на руке?

Люциус возвратил ему этот взгляд.

— Ну, ты же не станешь показывать ее каждому, кто спросит?

***

Когда Люциус ушел, Северус еще некоторое время просто постоял возле книжного шкафа, прежде чем выпустить Лили из тайника. Ситуация была щекотливая, если не сказать больше. Но и тянуть резона не было, так что он открыл двери и посторонился, давая ей возможность пройти.

— Какое же ты трепло, Северус Снейп, — сказала Лили, выбираясь из шкафа и угрожающе подняв волшебную палочку.

— Иногда мне кажется, — вздохнул Северус, — что тебе просто нравится обзываться. Ты думаешь, я соврал тебе?

Лили посмотрела на него, вскинув брови и чуть наклонив голову, мол, что еще ты придумал?

— Во-первых, — наставительно подняв указательный палец, сказал Снейп. — В этом доме побывали мои дружки-Пожиратели Смерти, но ты все еще жива. Это уже должно кое о чем говорить. Конечно, всегда остается вероятность, что я просто не хотел запачкать свой ковер.

Северус осмотрелся.

— Стоп, у меня же нет ковра.

Лили скривила губы, пытаясь удержаться от улыбки. Иногда она слишком старалась перебороть себя, в зависимости от того, что она считала правильным.

— Надеюсь, ты уже придумал и во-вторых, и в-третьих.

Повисло молчание. Северус вздохнул.

— А ты поверишь, если я скажу, что уже не уверен в том, что делаю?

— Правда? — протянула Лили с сомнением. — Что ж такого ужасного тебе приказали исполнить?

— Я сделаю вид, что не заметил твоей ненавязчивой попытки выведать у меня совершенно секретную информацию. Просто скажу, что кровь холодеет в моих жилах при мысли об этом!

Он усмехнулся, а Лили, наоборот, посерьезнела.

— Помнишь, ты предлагал мне уехать? Ты ведь тоже, ну, знаешь, можешь… еще не все потеряно. Выйди из игры, пока не стало слишком поздно.

Северус потер лоб. Иногда Лили вела себя совсем как маленькая, несмотря на напускную строгость.

— И куда я пойду? Сколько я проживу после того, как соскочу с крючка?

Лицо Лили просияло.

— Знаешь, есть одно место в Британии. Самое-самое безопасное место.

— Хогвартс? — спросил Северус обреченно.

— Хогвартс! — воскликнула Лили.

Вдруг раздался какой-то непонятный звук, похожий на телефонный гудок. Лили похлопала себя по карманам мантии и достала пудреницу.

— Где ты, — раздался резкий голос, — территорию проверили, все уже собираются на нашем месте! Ты в порядке?

— Сейчас буду! — закричала Лили в пудреницу.

Потом повернулась к Северусу, мягко посмотрела на него.

— Не знаю, — сказала она ему, — увидимся ли мы снова. Я даже не уверена, правильно ли я поступила, придя сегодня к тебе. Просто,
знаешь, нужно было пересидеть где-то, и наша ива как-то сразу пришла в голову.

Северус и не рассчитывал на что-то другое, но почему-то сердце у него екнуло. Он кивнул, а Лили продолжила.

— Мы друг другу много чего наговорили раньше. Я тоже виновата, и не спорь со мной. Так что я все думаю, что бы было, если бы мы не рассорились в школе. Ты тоже об этом размышлял, я знаю. Вот почему я хочу, чтобы ты подумал над моим предложением. Не хочу угадывать твое лицо за этими жуткими масками…

«Уезжай», — хотел попросить Северус.

— Не хочу, чтобы тебе однажды пришлось пожалеть.

«И я не хочу».

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Honoris causa*
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Гамма: будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: ПП, ТЛ, АД, и другие
Жанр: драма
Размер: миди
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: В школьные времена Питер Петтигрю - незаметный, неуклюжий мальчишка, следующий, как тень, за Джеймсом Поттером. Возрождать Темного Лорда в одиночку отправился, как будто, совсем другой человек, способный убить шестнадцатилетнего только потому, что тот лишний, но решившийся отрубить себе руку, чтобы другой человек смог обрести тело. Фик - попытка представить, как произошло это превращение.

*Honoris causa(лат) - по совокупности заслуг.

Тема задания: Свой среди чужих, чужой среди своих (шпион одной организации в стане другой)
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

1

Я стою под навесом, прячась от дождя, стараясь, однако, не прислониться спиной к каменной кладке и не испачкать мантию. Вокруг непроглядная темень. Странное место для встречи. Через пять минут я должен буду открыть дверь и войти в старую, ничем не примечательную маленькую церквушку, во всяком случае, именно так я идентифицировал здание, к которому меня перенес портключ. Шарю в кармане, нахожу самую большую монету и бросаю в сторону. Самая большая – не значит галлеон, у меня там есть полтинничек серебром. Даже не звякнула – хлюпнула где-то рядом. Детская привычка задобрить, если хочешь получить немного везения, главное - не отдать слишком много, можно хапнуть удачи больше, чем сможешь унести…

На школьных друзей я когда-то потратил золотой галлеон, подаренный бабушкой к поступлению. Глупо, да? Но мне нужен был хороший друг, потому что сам я – никакой. Именно так я думал в то утро, когда должен был сесть на Хогвартс-экспресс первый раз. Бросил новенький, сверкающий кругляш под вагон, став на его первую ступеньку, и пошел искать. Мне нужен был тот, вокруг кого уже собрался кружок слушателей, тот, кто будет заводилой. Только не надо работать локтями, наоборот, мое амплуа – отойти в сторону так, чтобы в глаза бросилось, как мне хочется быть рядом, а меня не заметили. Тогда я все сделал правильно, сработало – Поттер махнул мне рукой, приглашая к ним в лодку, мы поплыли через озеро вчетвером, так же, как случайно собрались в одном купе. Мы вместе уронили челюсти от восторга, как положено в этот момент всем первокурсникам, и получилось, что у меня появился не один друг, а три.

Я давно лишился глупых иллюзий, себя-то устраиваю… ну, какого дали, такого и любишь, что бы на тебя из зеркала не смотрело, другого себя не будет. Но мало кому я нравлюсь, да что там, у меня первый раз с девушкой был в оборотке другого из так называемых лучших друзей - Сириуса Блэка. Почему я это вспомнил? Хорошее воспоминание, мне даже не стыдно. Она была счастлива, я тоже. Вспомнил, наверно, потому, что сейчас волнуюсь почти так же, как тогда, только свидание у меня не с девочкой. Я выбрал себе судьбу и назначил ей встречу. Сколько всего в голову лезет, да в таких деталях… У меня что, перед смертью жизнь перед глазами проходит? Да ладно, для того, чтобы меня убить, слишком сложно придумано. Что еще может случиться? Наложат империо и отправят убить кого-нибудь другого? Бессмысленно, иначе этим методом пользовались бы постоянно. Неэффективны убийцы под империо, Поттеру с Блэком давали его на вкус попробовать, вкусное оно было, приторно сладкое только, как сказал Блэк, свои мозги не работают, делаешь только то, что сказано. Зачем еще меня могли пригласить? Узнать что-нибудь? Я еще ничего из себя не представляю, я еще не в Ордене, только они – уже. И тут дверь открывается, и отчетливый, даже сквозь шум дождя, голос произносит.

- Ну что же ты, Питер. Уже лишнюю минуту там стоишь.

Выпрямляю ноги и шагаю так, чтобы трясущиеся колени не подогнулись, иду на голос, в дверь, которая только что сама распахнулась для меня. Потом иду почти на ощупь среди рядов старых стульев, не спотыкаясь в полной темноте только потому, что знаю, как устроены все маггловские церкви – от входа прямой проход до самого конца.

- Так что же, Питер Петтигрю, ты хочешь у меня спросить?

- Я в письме спросил: "Нужны ли вам другие гриффиндорцы?"

Я разговариваю с темнотой, пытаясь хоть что-то разглядеть, но если снаружи темень, в узкие церковные окошки ни один пучок света не проберется. Люмус зажечь не решаюсь, у меня в рукаве есть козырь, который может спасти, в темноте он останется моим тайным оружием: пока будут искать человека, можно попытаться уйти другой ипостасью. С шестнадцати лет я умею превращаться в крысу.

- Продолжай свою мысль, если это не просто любопытство.

Ну конечно, любопытный гриффиндорец пишет Темному Лорду о своих сомнениях.

- Я могу предложить себя.

- Считаешь это аукционом неслыханной щедрости? Ну, положим, друзья тебе рассказали...

- Нет, я узнал сам.

- Вот как?

- Я там был и могу пересказать разговор слово в слово.

Тут я дохожу до конца прохода. На одном из подсвечников загорается огонек, и теперь виден хотя бы силуэт. Человек, с которым я говорю, сидит в первом ряду. Мало что можно разглядеть, пожалуй, только то, что на нем мантия с высоким воротником, а волосы в идеальном порядке.

- Значит, разговор контролировался, у меня не было шансов уговорить их?

- Не совсем так, они не знали, что я там.

Человек резко оборачивается, но его лицо полностью скрыто темнотой, это на меня падает неровный свет обычной маггловской свечи.

- Любишь подглядывать за друзьями, Питер? И как тебе это удается? Они не знают свой дом настолько, что ты можешь спрятаться от них там?

- Они знают, что я могу спрятаться очень хорошо, но не ожидали в этот раз. А некоторые разговоры навели меня на мысль, что вечер будет интересным.

Температуру этого "интересно" легко определить по тому, насколько нервно тебя выпроваживают. Разумеется, ждали они не Темного Лорда, а предложение о работе, очень выгодное и индивидуальное, только для самых блестящих выпускников школы.

- Продолжай.

Он опять отвернулся.

- Я могу пересказать разговор, но, думаю, самое интересное для гостя - то, что происходит, когда за ним закрывается дверь.

- Я весь внимание.

В самом разговоре действительно не было ничего интересного, самое обычное жонглирование фразами между работодателем с претендентом, полное намеков на широкие возможности и перспективы. "Я думаю, вы прекрасно нам подойдете." Ничего не значащие слова, все важное говорит название места, в которое пытаешься устроиться. Или в которое пытаются устроить тебя. У меня, понятно, разговоров второго типа на практике не было, сначала я не понял, почему Поттеры реагируют так странно, почему такое жесткое сопротивление. Разговор постепенно скатывался к решительному "нет". Джеймс говорил, казалось, очень спокойно, но его голос становился то выше, то ниже, превращаясь в хриплый бас. Я никогда не слышал от него подобного, и не мог понять, что он называет "совершенно очевидной причиной". Пришлось чуть высунуть нос из укрытия и посмотреть на гостя, не полагаясь больше только на слух. Теперь я тоже был поражен: гость не был ужасно одет, не выглядел явным проходимцем, или что-либо из того, о чем я подумал сначала. Напротив, портреты этого человека иногда печатали в газетах, так или иначе, вся Британия знала его в лицо. С тех пор, как в архивах Пророка появилась его последняя официальная фотография, прошло лет семь, но он почти не изменился. Тот, кого нельзя называть по имени.

Я понял, что мои друзья - покойники. Мне было не спасти их, расстановка мебели не позволяла пробраться незамеченным к двери, а аппарировать в виде крысы я не умел. Мне не позвать на помощь, не оказаться в Аврорате (ну кто еще мог тут помочь?), а гость Поттеров был известен как главный враг магглов и особенно магглорожденных в Англии. Он был не просто врагом, его организация частенько убивала целые семьи. Вот как, оказывается, это происходит.

- Не все так очевидно бессмысленно в моих действиях, - Темный Лорд внезапно переключил внимание на Лили, оставляя Джеймса с его мальчишеской упертостью в стороне, - я знаю, что ты разорвала отношения со своими маггловскими родственниками. Почему?

Лили делает вдох, похожий на всхлип, но ничего не произносит.

- Ну же, я, конечно, могу спросить их самих, - гость сделал вид, что встает.

- Нет, подождите. У моих родителей две дочери, то есть, у меня есть сестра. Она очень хотела в Хогвартс, как я, но… ее не взяли, и она не смогла это простить, просто ненавидит все связанное с волшебством… с каждым годом становилось все хуже, родителям приходилось выбирать между нами, но она живет с ними, а я все равно не могу, я не могу вернуться к ним так, как они рассчитывали, поэтому лучше для всех оказалось, если я совсем уйду, - все это Лили выпаливает на одном дыхании.

Это новость даже для меня. Вот почему они с Джеймсом так скоропалительно поженились. Поразительно. У меня четверть маггловской крови, во времена наших дедов на смешанные браки смотрели крайне неодобрительно, но полностью разрывать отношения с семьей по границе маги - магглы?! Все мои родственники так или иначе общались друг с другом.

- Лили, это очень интересная история, - в голосе Темного Лорда зазвучало самое искреннее сочувствие, - неплохо было бы увидеть ее в прессе. Большая статья в популярном журнале, м? В качестве хорошего примера.

- Нет, это плохой пример, - теперь Лили взвилась так, что от ее голоса задрожал воздух, - я сдалась, уступила сестре своих родителей.

Джеймс снова заговорил, но заговорил как хозяин дома, который просит снисхождения к своей жене и немного времени для того, чтобы они могли подумать.

- Хорошо, Лили, я дам тебе время - ты и так сделала то, что я хотел бы от каждого магглорожденного. Мы не враги. Подумайте над моим предложением, я еще вернусь к вам.

Он оставил их думать, однако размышлять они закончились быстрее, чем можно было ожидать, и мне придется рассказать, как.

Ну, что ж, рассказываю:

- Они здорово перепугались. Настолько, что через пять минут Дамблдор был там - вызвали через камин.

- Почему?

- Решили, что ничем хорошим это не кончится.

- А он?

- Он решил взять их к себе, - да, я бы сформулировал это именно так, - к себе в Орден Феникса.

Думаю, Темный Лорд знает об этой организации гораздо лучше, чем я даже после пространного объяснения Дамблдора.

- Что именно Дамблдор решил с ними?

- Он сказал, что они слишком молоды, но, раз приняли такое опасное решение - отказать Темному Лорду, придется серьезно задуматься о своей безопасности. Сейчас они в одном из тайных убежищ.

- А ты?

А я не знаю, что со мной случилось. Собирая в спешке вещи, они обсуждали, стоит ли послать нам весточки, что стоит писать, как мы отреагируем. И, как само собой разумеющееся, что мы все там будем. Это все… список к нему не прилагался, как бы я не хотел его услышать. Конкретно обо мне не говорили, но… я вдруг представил себе дальнейший разговор, которого, к счастью, на самом деле не слышал, но действительно хорошо представил: как Лили, бывшая Эванс, говорит Джеймсу что-то вроде "он же все равно побежит хвостиком за вами, лучше возьмите сразу", а он отвечает ей "ну да, наверное".

И я представил себе, как меня тащат. Всю жизнь, из одного ордена в другой, и везде я за ними, где-то на предпоследней роли, сразу перед тем, кто будет разносить чай с бутербродами, если такой человек у них будет. И только потому, что обидеть – жалко. Столько лет я выбирал это сам, все семь курсов, но теперь, кажется, достаточно. И я отправил письмо Темному Лорду.

- Мне еще не предлагали, но предложат, я уверен.

- Ты так думаешь? Может, не на этот раз?

Если бы я не считал, что в темноте по чужому затылку нельзя определить эмоции, решил бы, что мне почудилась вспышка удовольствия от чего-то, что я сейчас сказал, но в голосе Лорда, и так не слишком приятном, все более резкий сарказм. Знал бы он, сколько раз я проклинал так щедро потраченный на членство в мародерах галеон, попадая из одной невообразимой переделки в другую.

- Думаю, предложат.

- Что-то не хватает уверенности в твоем голосе. Ты похож на мальчишку, который испугался, что на этот раз его не возьмут с собой, и побежал покупать себе запасной билет.

Он хватает меня за рукав мантии, сжимает влажный материал в горсти, а потом одним движением швыряет меня на пол перед собой. Это не желание причинить боль или унизить - я просто должен был оказаться на том месте, на котором оказываюсь. Он берет меня за подбородок и заглядывает в мой разум. Ощущение не из приятных, потому что больше у меня нет от него секретов, он может видеть моими глазами все, что когда-либо со мной случилось. Десять минут спустя он знает обо мне все.

Под прожигающим взглядом вспоминаю свою маленькую жизнь, а в конце – историю о том, как Блэк чуть не отправил Снейпа к праотцам, а Джеймс его спас, и самое важное, что в этой истории увидел я. Вижу, что он понял это главное, понял, что я ищу, придя к нему. Это сложно сформулировать словами, попробую когда-нибудь, ведь это краеугольный камень всей истории, которая со мной случилась.

А смех у него оказался приятным, почти человеческим, не совсем, конечно, но почти.

- Значит, ты посчитал меня хорошей заменой, да? Ну, покажи мне.

Я оборачиваюсь и запрыгиваю на стул, чтобы меня лучше было видно. Он смотрит так, как никогда на меня не смотрели: без капли брезгливости, с интересом и одобрением, перегибается через подлокотник между нашими креслами, протягивает руку и разрешает вежливо обнюхать, а я навсегда запоминаю его запах. Его ладонь теплая, а запах – какой-то размытый, слабый, металлический. Рука проходится по спине, пальцы находят выступающие позвонки и ощупывают их.

- Суперинтересно. Возвращайся.

Теперь его лицо освещено, и я могу немного его рассмотреть. Он красив на фотографиях и, наверно, издалека, но вблизи производит странное впечатление - кожа какая-то неживая, черты немного сглажены, как маска, но взгляд цепкий, препарирующий, под ним не очень приятно находиться. Он откидывается на спинку стула, смотрит на меня сверху вниз, хотя я уже в человеческом облике, долго барабанит пальцами левой руки по подлокотнику.

- А еще ты готов подстраиваться под каждого, кто тебе нужен, и делаешь это великолепно. Всегда можешь подружиться с тем, кого выберешь сам. Интересно, со мной - сможешь?

А потом совершенно серьезно и властно:

- Я ходил в эту церковь много лет назад, и не по своей воле. Сожги ее для меня.

- Я? Может, не стоит?

- Ты мне отказываешь?

И тут я действительно пугаюсь. Слишком расслабило все это – темнота, теплые руки, странное ощущение, что я здесь свой. Просто примерил на себя. В детстве дедушка, тот, который маггл, частенько отхаживал меня по спине толстым офицерским ремнем. Когда я приехал домой после шестнадцатилетия, первое, что сделал – сжег его инсендио. Все детство пытался это сделать, уничтожить прямо у него в руках, но так и не смог, хотя неконтролируемой магии во мне было… ну, достаточно. Сжег, а потом долго ревел, сам не зная, почему. Потому что хороша ложка к обеду. Я ненавидел его, разумеется, деда, а не ремень, настолько, что в какое-то Рождество, когда мне было восемь или девять, загадал, чтобы в этот год он умер. А он не умер ни в тот год, ни в шесть следующих, и ремень применял, а я перестал верить в волшебство, кроме того, которое можно увидеть.

- Я не передумаю. Идем, подожжем ее с двух сторон.

Что бы не писали в Пророке, я уверен, что вряд ли Тот, Кого Нельзя Называть, часто делает это сам. Наверно, для него эта вылазка, без телохранителей, без подготовки, эта пустая церковь – что-то вроде шалости. И вот странно, когда шалости устраивали Блэк и Поттер, у меня внутри всегда что-то сопротивлялось, какой-то страх, что они, может, выкрутятся, а я на этот раз – нет, всегда мне было не по себе, а шалость с Темным Лордом мне понравилась. Мне было понятно, что он делает, было понятно - зачем, и было спокойно с ним, да, первый раз в жизни я почувствовал себя спокойно – на все сто.

Наша шалость удалась, несмотря на проливной дождь… Я долго возился, пытаясь в темноте поджечь стропила - бить инсендио в каменную стену казалось бессмысленным, летящие прямо в лицо капли дождя сбивали настрой, не получалось разжечь огонь, ощущая, что весь мир вокруг - вода. Когда крыша все же немного задымилась, Темный Лорд продемонстрировал мне, что вся школьная программа - детский лепет, настоящее волшебство - другое. Под его палочкой старые, замшелые кирпичи кладки начали расплавляться и медленно потекли вниз лавой. В теплом свете от раскаленных камней видно было, как он улыбается. Лорд дернул меня к себе, и мы аппарировали.

***

Знаете, кому я больше всех завидовал? При этих словах гриффиндорцы усаживаются поудобнее и начитают вспоминать, кому я поддакиваю больше, Поттеру или Блэку. И попадают пальцем в небо, потому что всю школьную жизнь я завидовал Северусу Снейпу. Тому, что он мог быть один, не боялся быть один, выбирал быть один. Я так не мог. Когда нужно было прогибаться, подстраиваться, я злился, но делал это, потому что остаться одному было гораздо страшнее. Чувствовал, что становлюсь все более пустым местом, но иначе не получалось. Поэтому, когда нужно было смеяться над Снейпом, я смеялся громче всех.

То есть, я, конечно, не знаю, может, Снейпу тоже хотелось с кем-то дружить, но он ничем не готов был пожертвовать, ни одной из своих многочисленных заморочек. И ему явно было плевать, кто что думает. Никогда и ни в чем не велся на чужое мнение, ни одну из привычек, за которые его шпыняли, не изменил. Мне только всегда было интересно, если бы Эванс, до того, как они поссорились, его попросила, он стал бы, например, чистюлей? Но она, наверно, не просила. Вот странно, настоящая дружба любую цензуру снимает, Блэк шпарил Джеймсу все, что только в голову приходило, получал в ответ то же самое, но они всегда мирились, даже после драк, и все эти разговоры действительно шли на пользу. А Эванс, наверно, была слишком правильной, раз молчала.

А потом… Вслух наши гриффиндорские девочки ее ругали, еще бы, Снейп не был красавцем, весельчаком, заводилой, хорошим игроком в квиддич, как Поттер. Но когда она и правда дала ему от ворот поворот - это был шок. Даже самые глупые из них понимали, что уйти от Снейпа в тот день, когда его и так отделали, что бы он там не ляпнул - удар в спину. Молодец. Девчонки на этот раз оказались не на нашей стороне, вокруг нее сразу образовалась небольшая пустота, но она и не заметила - Джеймс обеспечил ее компанией. Кто я был, чтобы порицать ее, сам когда-то выбрав так же? Но сильнее всего ненавидишь свои недостатки в других, поэтому с ней я даже притворяться особо не мог, просто старался всегда оказаться по другую сторону от нее. Блэк, который был у нас понаблюдательнее остальных, как-то спросил меня "Ты-то чего?". Он смотрел на новоиспеченную парочку иначе - его друг хотел что-то получить и получил, Джеймс рад - и отлично. Ну, по крайней мере, старался так смотреть, некоторым людям удается обмануть даже самих себя - так им хочется быть добрыми и правильными. Мне его было даже немного жаль.

***

Мне приходится обойтись без экскурсии по тайному убежищу Организации, но, увидев всего одно помещение, я почти уверен, что я там. Интуиция, как выяснилось позже, меня не обманула - это то место, которое к тому времени уже семь лет искало, но официально так и не нашло Министерство Магии. Мне безумно нравится знать то, чего не знают другие. Теперь маленькие школьные секреты остались позади.

Но пока Лорд пространно говорит о том, что Дамблдор читает мысли без веритасерума и заклинаний, и, если я хочу пережить следующую встречу с ним, мне надо быть готовым. Первое, что я думаю - да ну, дедушка Дамблдор никогда никого не убьет.

- Хочешь проверить? - спрашивает Лорд, - впрочем, уже не важно, чего хочешь ты. Твоя форма слишком удачна, чтобы я позволил тебе умереть.

Оказывается, у Темного Лорда один способ учить - боль. Со мной разговаривает нанятый маггл: то это дружеская беседа, то жесткий допрос, маггловский, наверно - он не дает мне засыпать, светит лампой прямо в глаза, орет. Но каждый раз, когда я вспоминаю о том, чего не должен вспоминать, получаю заряд бодрости и от Темного Лорда, который наблюдает, развалившись в темном кожаном кресле в углу. Боль прямо в голове, он издевается, меняя ощущения - то мне отпиливают конечность, то вдруг я чувствую, что лишаюсь глаза, а глазница горит огнем.

В помещении нет окон, я понятия не имею, сколько времени мы здесь, я смертельно устал. Маггл задает вопрос за вопросом: зачем я пришел в Орден, что я делал ночью у сгоревшей церкви, где я последний раз видел Темного Лорда. Я сам чувствую, что мне становится лучше – врать легче, я сам верю в то, что говорю. Но допрос продолжается круг за кругом, пока мне не становится совершенно все равно - я не боюсь этих вопросов, я не боюсь боли, уже ничего не боюсь - на поверхность выходят совершенно другие эмоции. В какой-то момент мне кажется, что теперь я и в человеческом облике становлюсь крысой - когда я зверь, злость превращается в действия гораздо быстрее, как человек я обычно заталкиваю ее обратно, моя человеческая злость и раздражение только смешат всех вокруг. Мне хочется обернуться прямо на глазах у маггла и посмотреть на его реакцию. Мне хочется, чтобы у меня выросли такие зубы, чтобы я мог и в человеческом обличье перегрызть ему горло.

Маггл угрожает, рассказывает о пытках, которые меня ждут, но достает только черную резиновую дубинку.

- Сейчас я буду ломать тебе пальцы, - говорит он, - руки на стол.

Я оглядываюсь на Лорда, который, кажется, уснул в своем кресле. Я все еще должен терпеть это? Для меня происходящее - немного фарс, потому что этот маггл настоящий – несмотря на всю кажущуюся крутизну, палочку он у меня не отобрал, и я все чаще вспоминаю об этом.

Но сказано, что меня допрашивают, я принимаю это в очередной раз и кладу руки на стол. Маггловская дешевка, лакированная когда-то поверхность покрыта сеточкой трещин, кое-где лак облупился. Темно-коричневые разводы как бы намекают, что на эту поверхность иногда проливали не воду. Интересно, что он помнит, этот стол? Я молчу и жду обещанного удара по пальцам. Мне все равно, вряд ли я буду чувствовать большую боль, чем от заклинаний, даже интересно сравнить. И тут маггл пасует. Я перехватываю его косой взгляд на нашего общего владельца – он не уверен, что может. Для него тренировочный допрос – нормально, а сломать кость – чересчур. Пауза затягивается, я слышу, как хронометр на руке маггла отсчитывает секунды.

- Далее он бесполезен, мой Лорд, он сомневается, - я смотрю на того, кто здесь главный, не пряча этого.

Лорд не спит или мгновенно включается в ситуацию.

- Тогда убей его.

Я выхватываю палочку и кричу "Avada kedavra", попытавшись вложить в слова всю свою злость – и вижу, как моя злость убивает.

Приказ был отдан совершенно спокойно, и маггл умирает с крайне удивленным выражением лица: "вы тут убиваете деревянными указками?" Его колени подгибаются, он складывается на пол, как тряпичная кукла, но и у меня теперь колени трясутся. Как же у меня получилось?

Каждый школьник в один прекрасный день читает об Аваде. Она запрещена только в 1903 году, и в любой более-менее старой библиотечной книге подробно описана. Но мало у кого получается. Говорят, это сложно. А у меня - с первого раза. Я как раз достиг той стадии, которую называют "хочется убить", и тут же получил разрешение. Так я первый раз убил непростительным и снова поверил в волшебство, исполняющее желания. Это было действительно здорово.

Разумеется, это не последний из моих учителей. Только магглы, не все они идут в расход. Меня забрасывают вопросами о сексе, о детской ненависти, о друзьях. О самых грязных желаниях - все это я должен уметь признавать. Я должен умолять, я должен играть разных себя с разными людьми, приказывать и унижаться. У меня не должно остаться болевых точек. Эти тренировки прописываются в моем расписании надолго.

Я интересуюсь, нельзя ли добиться того же волшебством.

- Можно. Но одно волшебство всегда можно взломать другим.

Ну что ж, мне не привыкать, мне все время приходится делать что-нибудь через "не могу", и хорошо, если просто под сочувственным и не верящим в мой успех взглядом, а не под градом насмешек - мои друзья-мародеры чередовали эти два приема. Я не удивлен, что здесь все началось с пыток, могло быть и хуже. Иногда я в таком отчаянии от себя, своей неумелости и неуклюжести, что не вижу в себе вообще никакого смысла. Я знал, что сюда не возьмут из жалости, только если покажусь полезным, и, если бы не взяли, не было бы никакого смысла продолжать все это. Жить.

Потом Лорд все же колдует с моей памятью, и, кажется, остается доволен.

- Это будет интересная партия, - говорит он на прощание, - учитывая, что и противник будет знать о тебе то же, что и я.

Мне тоже интересно. Я – пешка в их игре, но разумная пешка, знающая - в игре кое-что зависит от меня.

***
Разумеется, я получаю предложение вступить в Орден Феникса, у меня же абонемент на участие во всех мародерских проказах. Вроде мы закончили школу, но все осталось по-прежнему, мы прячемся, учителя нас ловят. Почему я так думаю? Джеймс мнется, но потом они с Блэком переглядываются, и он начинает разговор.

- Мы решили пока не говорить про анимагию, слишком много всего выйдет тогда на поверхность. Ну, ты понимаешь, если Дамблдор узнает, что мы выпускали Люпина каждое полнолуние…

Я киваю, анимагия – их, у меня самого ни за что бы ни получилось, значит, решают они. Но мое удивление не идет ни в какое сравнение с реакцией Темного Лорда. Кажется, он воспринимает это как личное оскорбление. Возможно, он воспринимает как оскорбление то, что вступившие в организацию, подобную его собственной, могут решить скрыть о себе такое.

- А ты расскажешь Дамблдору. Обо всех. Несомненно, он захочет использовать тебя, чтобы знать больше, чем ему положено. Так я буду знать, что его интересует, и иногда подбрасывать в твои сообщения то, что нужно. Не пугайся, я буду осторожен.

Я снова противен себе, потому что сам никогда не решился бы, а еще хуже, что мне даже в голову не пришло бы сделать не так, как сказал Джеймс. Я ведь всегда слушаюсь тех, кого выбрал. Почему я ничего не могу придумать сам, за меня все решают другие? Даже Темному Лорду я не сам решил написать, мне и это подсказал, пусть и невольно, тот, кому я всегда завидовал.

Дамблдору не понравится, когда я ему расскажу, на его весах – совсем другие гирьки, но делаю, как сказано, хотя и понимаю, как буду выглядеть в его глазах – Питер, сдающий друзей у них за спиной. И все ради того, чтобы приносить хоть какую-то пользу Ордену, ведь в бойцы я точно не гожусь. Я стараюсь, чтобы моя физиономия не выглядела слишком жалобной, но Дамблдор никому не показывает, что ему что-то не нравится, он даже обещает мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не покажет другим, что узнал об этом от меня. Но меня, конечно, ждут особые задания, теперь и от Дамблдора тоже.

***

Дамблдор говорит "постарайся", Лорд говорит - "сделай", поэтому для Дамблдора я стараюсь, а для Лорда - делаю. У меня получается не сразу. Когда мне первый раз дают задание узнать, о чем договорятся на закрытом собрании, без молодняка вроде нас, я придумываю, как мне вернуться - когда все будут аппарировать, я обернусь. Все вполне реально, каждый уходит в свою сторону, никто не узнает, что я не долетел, но под внимательным взглядом Моуди, который нас провожает, я не решаюсь это сделать.

Струсил. У нас в Ордене говорят, что Тот пытает круциатусом даже своих, если они срывают задания, но у меня и мысли нет не вернуться - Он ждет. Я рассказываю о своем плане и о том, почему не вышло, он пристально смотрит, потом говорит одно слово: "Оборачивайся". Подхватывает меня и швыряет на стол, тот самый, привет, старый знакомый, на спину, я больно ударяюсь и застываю. Как всегда, предметы теряют привычное соотношение с моими размерами, становятся чудовищно большими. Следующее, что я вижу - летящее прямо в меня огромное лезвие. Нечеловечески изгибаюсь, уводя от удара голову, ноги сами несут к краю, лечу со стола вниз. Меня ловко подхватывают и возвращают на место. Даже в этом состоянии я не решаюсь укусить, хотя именно этот прием спасал меня пару раз в самых безвыходных крысиных ситуациях. Он опять кладет меня на спину, спокойно расправляет лапки, и снова ударяет ножом в трех миллиметрах от головы. Я снова сбегаю. Он повторяет все сначала снова и снова, пока я не осваиваю навык - не дергаться. Несколько раз он поливает меня водой, поэтому в конце концов комната становится довольно мокрой, а уж о моей одежде, когда я обращаюсь обратно, и говорить не приходится.

- Со страхом можно работать, Питер. Иди, думай. Из простых подсказок - попробуй одновременно обратиться и аппарировать ему за спину.

Я поворачиваюсь к нему, весь мокрый, измученный, обиженный, и чуть не спрашиваю, нельзя ли было сказать это раньше. Потом до меня доходит, что слово "просто" в этой фразе - шутка, и окончательно сдуваюсь, как проколотый шарик.

Это было невозможно. Это было совсем непросто, даже когда он разработал для меня стадии преобразований так, чтобы я смог. Ну, я смог, в конце концов, деваться было некуда.

***

У меня двойная, нет, даже тройная жизнь. Для большинства я остался ничем не примечательным пареньком, который непонятно как попал не на хаффлпафф, а на гриффиндор, попал в мародеры, а потом таким же загадочным путем - в Орден Феникса. Для пяти других, кроме друзей детства в списке теперь Дамблдор – некто непримечательный ничем, кроме умения обращаться в крысу. И, та-дам, третья роль – один из самых ценных источников информации для Темного Лорда - об этом пока знаем только мы вдвоем. Мое присутствие на некоторых собраниях Ордена дает не так уж много информации, гораздо больше я получаю, спрятавшись за хлопьями пыли под диваном или за шкафом, второе безопаснее, но звук хуже, каждый раз приходится выбирать между этими взаимоисключающими вариантами. Очень долго мне кажется, что ничего не происходит. Я должен вести подробнейшие записи обо всем услышанном, это занимает кучу времени и сначала кажется мне нереально бесполезным. Через год я начинаю понимать смысл, через два это кажется мне гениальным: из моих записей, учитывая, что многие попавшие туда разговоры не предназначались для моих ушей (это, кстати, я должен был отмечать каждый раз), можно получить достаточно информации для планирования ликвидации почти каждого из орденцев. Слабые места в защите, нелюбимые ситуации. Привязанности, любимые кабачки. Вдруг все налаживается, и очередная операция – только вопрос времени. Мы выкусываем их по одному: изучаем информацию, пока не найдем такое место и время, когда затраты на ликвидацию будут минимальны.

***
Я и представить себе не мог, что мне придется разбираться в кулуарных разговорах министерства, но запомнить то, чего не понимаешь толком - невозможно. Я пробовал уменьшить пергамент и маггловскую ручку и записывать, но это была, во-первых, жесткая демаскировка (Лорд, увидевший меня за этим экспериментом, хохотал как ненормальный), во-вторых, крысиной лапой писать очень сложно, и почерк даже на крысиный взгляд получался весьма неразборчивым, в-третьих, даже с лупой прочитать это в человеческом облике я не могу. Пришлось разбираться, на помощь приходит, как не странно, членство в Ордене. Дамблдор пытается протащить систему экстренных вызовов помощи, как у магглов. Лорд говорит - нереально: сейчас в аврорате обычный рабочий день, если что-то случается ночью, на вызовы мчаться просто некому. Чтобы реализовать дамблдоровские идеи, нужно устроить круглосуточные дежурства, при этом количество авроров придется увеличить ни в раз и ни в два раза. Крауч считает, что Упивающихся проще просто перебить, нужно только разрешить Аврорату методы пожестче.

Я выспрашиваю у Лорда, что бы предпочел он.

- Ни то, ни другое - мне не нужны непростительные в законе против моих людей, но и сеть контроля над каждым магическим домом, понятное дело, еще меньше. Только Дамблдор не понимает, в какой вопрос на самом деле упирается его законопроект, поэтому я уверен, что его идея не пройдет.

- И во что упирается Дамблдор?

- В то, что идея что-то сделать с каждым домом пересекается с контролем денежных потоков.

Не улавливаю ход мысли.

- Но он не пытается. Мы, конечно, считали для него расходы министерства – примерно все сходится.

- А доходы считали?

Эта идея кажется мне достаточно интересной, чтобы ее озвучить. Дамблдор смотрит на меня так, как будто впервые видит, вернее, впервые видит во мне не просто всепроникающие уши.

- Думаю, ты можешь сам кое-что сделать Питер.

- Могу, - и называю номера министерских кабинетов, в которых стоило бы послушать разговоры.

- Хорошо, разумно, - Дамблдор дописывает номерам фамилии владельцев, ни разу не ошибившись и не задумавшись, - только я не совсем понимаю, когда ты будешь есть и спать. Тебе нельзя все время оставаться крысой, - он так увлекся разговором, что перестал особо выбирать выражения, обычно это мое состояние называлось "анимагией", - это может повлиять на личность, а не хотелось бы. Вряд ли у крыс в ходу задатки экономистов.

Испугал ли он меня? Нет. Я не становлюсь крысой больше оттого, что нахожусь в этом облике, я просто легче выпускаю ее: силу, хитрость, готовность к сидению в засаде и к драке. Учусь у нее, то есть у себя-крысы. У каждого есть животное внутри, но многие давят любые признаки, хотя часто это именно то, чего не хватает в характере. Может, у нас троих, Блэка, Поттера и у меня, получилось обращаться, потому что нам нравились наши внутренние звери, мы не боялись ими становиться? Вот я бы ни за что не захотел стать собакой, это то, что я и так в себе ненавижу, а олень - вообще не про меня. Повезло нам всем? Или наоборот, самое нужное отделили, мы можем влезать в такую шкуру, а в человеческом облике приходится учиться с большим трудом? Вот Блэка готовили быть Блэком с большой-большой буквы, видеть остальных далеко внизу, а он захотел уметь дружить, быть верным и преданным, ну и учился у себя-собаки. А Поттер учился не быть агрессивно-хищным, не кусать сразу, что-то в таком роде.

Может, глупо, что я в каждом так высматриваю звериную сущность, но от школьной привычки не так легко избавиться. Уверен, что Дамблдор не анимаг, при всех его талантах. Причем внутри него хорошо виден зверь, очень большой и страшный, я думаю иногда, что это дракон. Но Дамблдор никогда его не выпустит и очень боится, очень много сил тратит на то, чтобы остаться тем, что он считает человеком. Но и Темный Лорд не анимаг - он, наоборот, ничего внутри не сдерживает, что бы там ни было, оно всегда на свободе, так что ему просто не в кого обращаться.

***

Возможно, Лорд прав – полный список налогоплательщиков не особо нужен министерству, но доказательств нет. Возможно, все это сложилось так давно, что нет никакого смысла обсуждать это.

Самое забавное, что действия Ордена тоже мешают Дамблдору набрать сторонников своей идеи, потому что сколько-нибудь влиятельных членов Визенгамота Орден и так охраняет, иногда незаметно для них самих. Меня это ставит в тупик, честно. Дать Упивающимся грохнуть пяток этих жирных, уверенных в себе куропаток - и законопроект прошел бы на ура. Но нет, мы стараемся, чтобы с ними ничего не случилось. Хотя они и сами могут себя защитить, вернее, могут те, кому повезло с чистокровными предками. В Визенгамоте повезло многим. Их дома один за другим исчезают с карты - становятся ненаходимыми.

Дамблдор и еще некоторые вовсю работают над проектом, который позволил бы сделать свой дом ненаходимым любому. Пока это невозможно, для создания заклинания нужен мощный род, какие были только в старину, как можно больше именно кровных родственников - чем их больше, тем мощнее и послушнее защита. Насколько я знаю, что-то у них получается, но с ограничениями – Дамблдор приспособил для сокрытия дома заклинание Сохранения Секрета, проблема только в том, что Хранителем секрета живущий в самом доме быть не может. Это еще не выходит.

Прошел, в конце концов, проект Крауча, более простой и дешевый, а я внимательно следил за процессом. Докладывать о любых разговорах в министерстве было не очень опасной частью работы, одной из особенностей которой было то, что отчеты в обе организации могли быть копиями друг друга.


Продолжение в комментариях

@темы: текст, темные

---

[House of Lancaster]

Название: Сукин сын
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: гет
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Регулус Блэк, Уильям Джагсон, Сьюзен Эйвери
Жанр: ангст/драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: У подростков свои причины для убийства.
Тема задания: Рассказ о том, что происходит в голове у подростка, которому впервые приходится кого-то убить.
Предупреждение: нецензурная лексика, невинный вуайеризм
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"



Большой лист пергамента лежал на сырой траве. Влажные пятна расползались по нему, размывая строчки: «На второй десяток после варварского плена маги, пришедшие со стороны норманнов, заложили камень в основание…» Не пергамент на земле лежал, а «История Хогвартса», которую мама заставляла читать перед сном. Я знал эти сказания наизусть, хотя продираться сквозь них приходилось, уворачиваясь от локтей брата:

— Хватит читать, идиот, пошли в квиддич играть, мать разрешила… что это с ней? — и он хохотал как полоумный.

Откуда в Хогвартсе мама? Она ведь дома, аккуратно кладет эльфа на разделочную доску и ножом отрезает голову, потому что дыру на стене надо чем-то прикрыть. Домовики ведь не люди, а дыра — она дыра, она некрасивая, ее прикрыть нужно.

Книга была настолько велика, что могла накрыть опушку леса, квиддичное поле, дорогу в Хогсмид и всех-всех людей. Но вместо этого один из листков медленно согнулся пополам, огромные ножницы сделали несколько разрезов, и уголки завернулись. Повинуясь ловким пальцам, пергамент складывался в оригами; легкий шорох бумаги, подобно ветру, носился по ветвям орешника и теребил листья. Я стоял на коленях и смотрел, как на поляне вырастал бумажный замок: сначала пальцы сложили фундамент, потом отогнули Северную башню, затем — Астрономическую; скрутили из пергамента провисающий мост, оторвали клочок и пристроили его вместо окошка в кабинете директора. Замок возвышался над поляной, распахнув картонные двери, а я палочкой шевелил человечков, выбегающих на парадную лестницу. Человечки огибали палочку, с писком уходили в стороны, висли на полированном ясене и падали на траву. Траву, кстати, тоже вырезали из пергамента и покрасили зелеными чернилами. В детстве у меня была игрушечная армия, и в ней служили такие же людишки в одинаковых мантиях.
Большой зал, наполненный человечками, как мешок горохом, тлел, потому что кто-то подпалил край гриффиндорского стола. Вслед за столом занялись скамьи и подсвечники: они обращались пеплом и крошились, стоило до них дотронуться. Я не решался подняться с колен, чтобы не разрушить замок, и без того обреченный на гибель. Я палочкой подталкивал однокурсников к выходу, ведь не желал, чтобы они сгорели. Однокурсники пищали и идти никуда не хотели — сначала следовало позавтракать, а лучше пообедать. И я злился: их спасают, а они еще и выделываются! Тогда взял да и раздавил одного указательным пальцем, вдавил в картонный пол и размазал. А потом второго, только на третьем опомнился и на ноги вскочил. Замок покачнулся, по швам затрещал, обрывки бумаги в воздухе болтались, и край стола тлел. Человечки бросились бежать, но я не позволил — перетоптал всех, а потом долго стряхивал со ступней трупы. Сухие трупы в клеточку, как страницы из маггловской тетради, которую Сириус как-то домой притащил. Где только взял? Я вырывал листки, комкал и выбрасывал, и топтал, и швырялся бумагой. Комки заполняли все пространство от Запретного леса до завтрашнего дня. И покойника вместо белой ткани накрывали лохмотья пергамента.
«Мы вверяем Господу Всемогущему брата нашего Уильяма…» — пробормотал Дамблдор под ухом и сложил кончики пальцев вместе. Он-то наверняка знал, отчего умер Уильям, а мне не говорил, только ухмылялся, гад такой.
У Сьюзи Эйвери тонкие руки и длинная шея, и это делает ее похожей на цыпленка. Цыпленок с такой шеей наверняка сдох, а может, ему помогли сдохнуть, и я уверен, что цыпленок попал в цыплячий рай, а его шея досталась Сьюзи. Сьюзен стояла рядом с братом, а тот ее не замечал, Сьюзен умоляюще смотрела на него, и по щекам ее катились слезы. Деревья по краю Запретного леса выстроились в колонну, как солдаты дубовой армии. У Запретного леса только был один край, второго нет, лес обрывался, как ветхая ткань, зато с той, другой стороны, тянулся и тянулся, пока не истлел.
«…в надежде и уверенности на воскрешение его души к вечной жизни…» — ворчал Дамблдор, прикрыв веки. Люди вырастали из травы, как тени, толпились вокруг, пялились огромными глазами и качали головами.
У Сьюзи Эйвери острые плечи и большие ступни. Вчера я жевал длинную жесткую травинку и разглядывал Сьюзи, а сегодня она гуляет с хаффлпаффцем Майклом.
«Храни его господь, и будь к нему милосерден, и даруй ему вечный покой, — Дамблдор ухмылялся, и очки-половинки блестели на солнце. Директор нахватался маггловских словечек, да и речь эту одолжил у маггловских священников — тех самых, что зарабатывали на подобных монологах. Так Сириус говорил, я сам не в курсе. Казалось, Дамблдор что-то задумал, но мне, само собой, рассказывать не собирался. — И покарай губителя его Регулуса Блэка страшными карами твоими, Господь Всемогущий. Аминь».
А. Да, я ведь убийца. Я убил двух человек. И теперь они стояли рядом со мной, усаживались на скамью за слизеринским столом и пристально наблюдали, как я запивал тост тыквенным соком. Наверное, они были голодны.


***
— Эй ты, слабак! — это меня окликают, больше кругом на несколько миль слабаков нет, только я. — Тащи свою задницу быстрее, ждать нас никто не будет.

В команде у нас шесть с половиной человек: три охотника, два загонщика, вратарь и половина ловца. Хреновая половина, как говорит наш капитан Уильям Джагсон. Его братец поддакивает, обнажая желтоватые зубы, и распахивает покосившуюся дверь. Раздевалка темная и сырая, в углу стоят метлы, а на лавках валяются забытые носки.

— Давайте быстрее, ребятки, меня еще две команды ждут, — полноватый господин с пышными усами, обвешанный фотоаппаратами, как новогодняя елка — шарами, распахивает объятия. — Три человека позади, а четверо сюда, на стулья, посередине, наверное, лучше капитана посадить…

Господин наводит на нас объектив самой большой фотокамеры, и во вспышке растворяются очертания комнаты, исчезает фотограф, остаются лишь звуки и цвета:

«Нет-нет, капитан слишком высокий, лучше вы, молодой человек, как вас зовут? Регулус? Мистер Блэк! Вот сюда, на стул».

Слабак, да, как раз такой, чтобы сидеть посередине, словно девчонка. Сьюзи Эйвери, у которой скверный характер и секущиеся волосы, любит фотографироваться, а еще она поджимает губы при виде меня. Эйвери сестру не любит, потому что та попала не в Слизерин, а значит, позорит семью. Ну, вот примерно как наш Сириус — глаза материнские его бы не видели.
Вспышка прожигает веки, проедает кожу и слепит глаза.

— Ты не должен закрывать глаза, Регулус, — мама своими руками прибивает голову эльфа к деревянной дощечке. Мама приехала в Хогвартс, чтобы следить за мной.

Голова эльфа сморщенная и заляпанная кровью — не отличимой от человеческой.

«Улыбайтесь, молодые люди, вы же попадете на первую полосу «Ежедневного пророка», — верещит голос, и объектив подмигивает бликами.

Для этой фотографии я оставлю место в коллаже. Думаю, рядом с заметкой о последнем появлении Темного Лорда она будет смотреться замечательно. Мама будет гордиться. И Сьюзи увидит первую полосу, конечно же, взглянет на того, кто сидит посередине, и вспомнит, что этот кто-то — ее однокурсник.

— Ты ведь со Слизерина, верно? — Сьюзи щурится и разглядывает меня, как червя на разделочной доске. — Что тебе нужно?

Я… можно я подарю тебе цветы и проведу по дорожке от замка до домика Хагрида? Мы будем сидеть на опушке Запретного леса и смотреть на верхушки деревьев. Я возьму тебя за руку и коснусь твоих губ, пока никто не видит и…

— Ты не знаешь, что нам задавали по трансфигурации?

Доспехи шевельнулись и захихикали, а может быть, в них просто засел Пивз. В эту секунду я хочу убить полтергейста и разгромить доспехи. Жаль, что Пивз — нежить, а доспехи крепко стоят на постаменте, и я чувствую себя гномом в сравнении с дементором: не вызываю ни страха, ни трепета, ни боли, только смех. И Сьюзи смеется, широко раскрывая рот, обнажая белые зубы, запрокидывая голову назад. Она машет на меня рукой и выдыхает:

— Ох-х, твой братец намного оригинальнее, чем ты. Вчера он предложил подарить мне дементора, перевязанного голубой лентой. Как думаешь, притащит? — у Сьюзи большие глаза и пухлые губы, к которым хочется прикасаться.

Мой братец безумец: мать его ненавидит не потому, что он позорит семью, а потому, что он гораздо умнее всех нас. Он не клеит коллажи из газетных вырезок и не утирает носы своим обидам, а просто хватает дементора за мантию и преподносит в подарочной упаковке. Ненавижу его за это. Моя ненависть превращается в ежа и сворачивается клубком, стоит дотронуться — выставляет иглы.

«Я валяюсь на кровати, у меня нет сил застегнуть штаны после сортира, и мой член, «как острая шпага»… пока что в ножнах, — Сириус ржал и курил в спальне, и запах дыма доносился до моей комнаты. — Чо ты смотришь, а? Так пишут в романах, которые читает эта твоя… Эйвери? Я не помню, братишка, и ты тоже не вспоминай. — Сириус был пьян, он наорал на мать, когда та начала визжать, и заперся у себя. — Эта твоя Эйвери, — брат сплюнул на пол, а я все стоял в дверях. Дверь моей спальни скрипнула. — Шлюшка эта твоя Эйвери.

— Заткнись! — еж выставил иглы и набросился на Сириуса, готовый заколоть до смерти. Он ведь не знал, что Сириус его не боится.

— У-тю-тю, — просюсюкал он. — Наш малыш подтянул штанишки и рвется захватывать мир. — Тошнота поднималась из желудка, горло обожгло, а Сириус лениво приподнялся на локтях и процедил: — Хочешь быть сукиным сыном? Зачем тебе это, глупыш? — схватил палочку и сотворил из воздуха платок. — Ты ведь маменькина радость! — он повязал платок на волосы и пошамкал губами. — Ты же даже снитч поймать не можешь, — Сириус смеялся совсем как Сьюзи, широко раскрыв рот и запрокинув голову. — Правильно, квиддич не для Блэков, ведь короли должны сидеть на трибунах и потешаться, а не гоняться за мячиком.

«Юные звезды спорта»… Как вам заголовок?» — восхищается своей находчивостью фотограф и щелкает затвором еще разок. Я наверняка получился с открытым ртом и глазами-щелочками. Сьюзи скомкает газету и кинет ее в камин, а Уильям поманит ее и поцелует.

— Между прочим, на фотографии и я есть, — якобы обижается Джагсон и с лживой тоской смотрит на зеленоватое пламя.

Он притягивает Сьюзи к себе и целует в пухлые губы, расстегивает ей мантию и сажает себе на колени, опрокидывает на спину. Ее белые бедра мелькают в разрезе юбки, когда Джагсон раздвигает их. Его широкие плечи заслоняют Сьюзи, и я невольно вытягиваю шею, подавляя тошноту. Зачем я в раздевалке, почему задержался, и с какой стати моя палочка завалилась за шкафчик — мне неведомо. Но я слышу сдавленные стоны и не могу закрыть глаза, хотя кто-то (тот, кто стоит за плечом) подсказывает выбираться отсюда, пока эти двое заняты друг другом. Но я же слабак, мне брат много раз это говорил, и Мальсибер, и даже мама намекала. Маме я верю. Мне видны лишь узкие ступни Сьюзи и задница Джагсона, и я тяну шею, как будто она пластилиновая, чтобы увидеть чуть больше. Пальцы сжимают добытую из-за шкафа палочку, пот выступает над губой, и противный пушок, который даже брить рано, намокает. Мокнет под мышками, пот течет по спине, а Сьюзен выдыхает имя Уильяма и не думает обо мне. Скорее всего, она не помнит о моем существовании.

«Никто из нас не осмелится вступить в ряды последователей Темного Лорда, потому что… — мама на мгновение замолчала. — Нельзя покупать наргла в мешке», — она закурила вонючую трубку, и отец поморщился, однако проглотил недовольное «не дыми» и вместо этого вставил:

«Я предпочитаю делать вид, что не знаю о его существовании. Кто он такой и откуда взялся, нам неведомо, — прокряхтел он, разминая плечо, и мама согласно покивала. — Надо обладать недюжинной смелостью, чтобы пойти за ним с завязанными глазами».

«Важно не то, знаешь ты о его существовании или нет, — каркнула мать и постучала себе по лбу. — Важно то, знает ли Темный Лорд о нашем существовании, а он ведь знает — наш древнейший род…»

— А я уже записался, — похвастался Уильям, показываясь из-за шкафа. Весь в пыли, он прошелся по гостиной и уселся напротив отца: — Темный Лорд сказал, что я подаю надежды… Брат меня порекомендовал, и я оправдал ожидания.

Откуда на Гримаулд Плейс Джагсон?

Пальцы меня не слушают и сами расстегивают пуговицу на брюках. Кровь приливает к паху, горячая-горячая, обжигающая, кажется, что сама кровь пульсирует в висках, в подушечках пальцев и бьет в переносицу. Уильям переворачивает хрупкую Сьюзи на живот и ставит на колени, чтобы трахать сзади. Она не сопротивляется, а я дергаюсь, будто это я лежу под Джагсоном; комната вздрагивает, и палочка падает на пол. Уильям резко оборачивается, но ничего не замечает, и я продолжаю наблюдать, не в силах оторваться.
Вспышки фотоаппарата мечутся по раздевалке, будто толпа пухлых волшебников с пышными усами направили на нас объективы фотокамер. «Еще один кадр!» — хором кричат они и щелкают затворами, а стоны Джагсона и Сьюзен забивают комнату от пола до ужина и от обеда до потолка.
Уильям пользуется Сьюзи, моей Сьюзи, у меня под носом. Той Сьюзи, которой я хотел подарить цветы и показать рассвет. Руки сводит судорогой, спина болит, а в висках стучит желание швырнуть Уильяма на пол и превратить в кузнечика. Или в бесчувственный камень, который можно выкинуть в окошко — пусть я потом вылечу из команды, пошло оно все.

— Сукин сын, — шипит Джагсон сквозь зубы и скатывается с дивана, оставляя Сьюзи. — Глянь-ка, кто у нас здесь.

Он хватает меня за шиворот, и кровь, покинув виски, пальцы и переносицу, несется к щекам. Я представляю, как выгляжу: красный, вспотевший, с выпростанным из штанов членом, а Сьюзи, распахнув большие глаза, разглядывает меня, как безделушку на витрине. Бесстыдно шарит по мне взглядом, а я трепыхаюсь, как рыбина на суше, но сделать ничего не могу, и вою от бессилия. Взгляд ее останавливается на моем животе, и она хихикает, прикрыв ладошкой рот:

— Так ты все видел? — ее забавляет мое унижение. — Он теперь всем разнесет, — Сьюзи надувает губы, посмотрев на Уильяма.

— Не разнесет, утю-тю-тю, малыш, — Джагсон хохочет и похлопывает меня по паху, его ладонь сухая и твердая, та, что только что гладила Сьюзи по груди.

Еж катится и бросается на Джагсона, прокалывает иглами, и он падает на пол, а я оказываюсь над ним. Палочка в двух шагах, дотянуться до нее — раз плюнуть, прошептать пару слов еще проще.

— Трусишка, — дразнит Уильям. — Не расстраивайся, Сьюзи больше ломается, а вообще-то она согласна. Или тебе маменька уже подобрала невесту-то?

— Заткнись… сука, — в горле застревает комок из кислой ненависти, сырой злости и пыльного возбуждения. — Завали рот.

— Ты неудачник, Блэк. — спокойно говорит Джагсон, словно это не он валяется на полу, а я. — Везде второй. А хочешь, я поговорю со Сьюзи, и она тебя утешит? Давай его в таком виде в гостиную притащим? Пусть народ повеселится, — он подмигивает Сьюзи и с размаху лупит меня по щиколоткам.

Раздевалка переворачивается вверх дном, и я лечу на пол. Тело, как мешок с костями, сталкивается с деревом, и боль с визгом взлетает под потолок, набрасывается на меня, рвет острыми зубами. Кто-то сильно, мучительно кричит, и лишь спустя пару секунд я понимаю, что это я.

— Пусти! Пусти, Джагсон! — он тащит меня по полу за ноги, брюки сползают, занозы впиваются в плоть, а Сьюзи по-дурацки хихикает. Голая, как будто только что появилась на свет. — Пусти, мудак!

— Не-е-т, сейчас все увидят, чем промышляет отродье Блэков, — скалится тот. И мне уже чудится, как мать орет издалека, сочиняя письмо: «Так опозорить славное, древнейшее семейство Блэков!»

— Отпусти, слышишь, ты! Отпусти!

— То-то братец твой с дружками поржут, — предвкушает урод, бросает меня на холодную землю и принимается стаскивать с меня штаны.

Нетнетнет, только не брат с клоуном Поттером и благочестивым старостой Люпином. Только не это, лучше сразу прибей.

— Задница, как у девки, — кривится Уильям, а Сьюзи, завернувшись в мантию, с любопытством выглядывает из-за двери. — Эй, народ, вы поглядите, кто у нас здесь! — выплевывает он, хотя я точно знаю, что вокруг ни души. Но в тот момент чудится, что на поляне толпы людей, и все с камерами: «Улыбнитесь, мистер Блэк!»

— Отъебись! — звук рвет нить, натянутую между мной и Джагсоном. Уильям замолкает и давится слюной, а я меня подкидывает как на пружинах. Шея у него широкая, жирная, массивная и податливая под моими руками. Мудак хрипит и цепляется за пальцы, превратившиеся из пластилиновых в железные. Морда его краснеет от натуги, наливается, как воздушный шарик алыми чернилами, он сучит ногами по земле и пытается пнуть меня. Удары кулаков обрушиваются комками грязи, а палочка валяется в нескольких дюймах — моя, чужая, не важно. — Сектумсемпра! — это заклятие, накарябанное на корке учебника, въелось в корку мозга, и не отпускало, словно знало, что вскоре пригодится.

По телу Джагсона проходит судорога, и он замирает, подергиваясь. Пальцы разжимаются, палочка падает и катится прямо в лужу крови, в которой он барахтается, похожий на лягушонка. Рука моя дрожит, и все силы уходят на то, чтобы успокоиться.
Мерзлая тишина опутывает меня, Сьюзи, застывшую на месте, и раздевалку, по стене которой ползет ледяная дорожка. Уильям хватает ртом воздух, зажимает раны на груди и животе, но они расползаются по телу как насекомые: стоит прикрыть одну, как тут же появляется другая, разъедает кожу, как гной бубонтюбера.
Агония длится считанные секунды, извращая черты лица; руки и ноги Джагсона выпрямляются, точно в них вставили металлические прутья, спина выгибается, будто кто-то дергает за нужные нитки.
И все. Больше ничего, как будто на кнопку нажали.
Глаза щиплет, когда в них попадает пот. Я вытираю ладони о мантию, оставляя на ней красные разводы.
Теперь меня будут бояться, если, конечно, узнают.
А если узнают, посадят, ведь убийцы же сидят в Азкабане, правда?
Но бояться все равно будут.
Мама не обрадуется, а папа встанет из кресла, выбросит трубку и плюнет на пол. Сириус вбежит в комнату и выкрикнет: «А я говорил! Я предупреждал! Этот ваш Регулус такой же мудак, как и я!»
Джагсон непонимающе смотрит на меня с земли. Глаза ввалились, остались просто две дыры, и сквозь них я вижу, как он думает: «Вот идиот, на шутку повелся. Вокруг-то никого, я же пугнуть хотел, не больше, а он сразу с палочкой бросается. Слабак».

— Сукин сын, — шепчет Сьюзи, кутаясь в мантию.

Пустота в голове. Мозги и мысли вытряхнули в мусорную корзину.
У Сьюзи Эйвери маленькая грудь. Мантия падает на траву, обнажая костлявые ключицы и тонкую шею. Желание дотронуться до груди обжигает руки.

— Сукин сын, — она забывает другие слова, но может повторять то, что говорил Джагсон.

«Она все видела», — намекает сукин сын внутри меня. Палочка валяется в двух шагах.



***
«Мы вверяем Господу Всемогущему брата нашего Уильяма…»

Бумажный замок, сложенный из страниц «Истории магии» едва держался, как на соплях. Я боялся подняться на ноги с колен, чтобы не разорвать его в клочья. Сьюзен стояла рядом с братом, но тот оглядывался по сторонам и потирал левое предплечье. Наверное, гадал, кому не угодил молодой слуга Темного Лорда. Не видел сестру.
Тропинка, ведущая к Большому озеру, сделанная из веревочной закладки, исчезала с виду, а деревья можно было повалить пальцем — при желании.
Я убийца, мне уже можно.

— Ты совсем неправильно убил, сынок, — наставлял крохотный Дамблдор, взмахивая палочкой, чтобы комья земли забросали крышку гроба. — Не так убивать надо. Ради чего ты убил? Подумай!

— Потому что он хотел меня… опозорить. — Наверное. Я не уверен. Мне захотелось его убить.

— Только поэтому? — Дамблдор уставился на меня, сверкая очками-половинками, и я подвинул его палочкой.

Я бы мог сказать, что Темному Лорду нужны смелые слуги, но какой же я смелый? Я вообще не думал про Темного Лорда, Мерлин упаси.

— Чтобы одни люди были бессмертными, должны умирать другие люди, — директор вытер бородой пот со лба и уцепился за краешек моей мантии, чтобы ветром не сдуло.

Вы не поверите, профессор Дамблдор, но я и об этом не мыслил. В момент, когда Джагсон исходил кровью и слюной на земле, я не помышлял ни о славе, ни о бессмертии, ни о будущем. Я вообще не думал, потому что нечем было думать. Наверное, стоило поразмышлять о своем поступке, но у меня не осталось сил и времени, простите.

— У тебя еще будет возможность, малыш, много возможностей, — запыхавшийся фотограф сделал снимок и опустил фотоаппарат. — Ведь существует еще и вторая полоса газеты.

— Говорите проще, пожалуйста, — голова разламывалась на части, и обломки падали, туда, где уже лежали обрывки картонного замка. — И я не малыш.

К гробу потянулись люди, чтобы попрощаться с погибшим.

— Молодые люди, сюда-сюда, — засуетился господин, держа нас под прицелом фотокамеры. Сюда проходите, — и к гробу подталкивал. — Самые высокие во второй ряд, а те, что пониже — прямо перед гробом садитесь. И улыбайтесь! Вы же не на похоро… Все равно улыбайтесь! — хихикнул он прямо как Сьюзи. Про Сьюзи все забыли, даже ее брат. Странно, что я ее видел, впрочем, не удивлюсь, если она будет преследовать меня и смотреть огромными глазами. — Фотография пойдет на первую полову, и вы все получите по экземпляру, сможете вклеить в памятные альбомы…

— Обязательно это делать… сейчас? — меланхолично поинтересовался Дамблдор, теребя бороду.

— Нам нужна вся команда, — насупившись, отчеканил господин, раздув усы. — Время не ждет, редактор нервничает! Сделаем вид, что капитан жив. Видите, он почти улыбается!

Я не заметил, чтобы Джагсон улыбался, он умел только скалиться.
Вспышка осветила бумажные цветы, крышку гроба и бледное, почти призрачное лицо Сьюзен — в клеточку, вырезанное из маггловской тетрадки. Фотограф щелкнул затвором, делая вид, что все живы.
Ну, раз все живы, можно считать, что я не убивал. Разве только пытался.

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Осторожно, бабушка!
Автор: House of York
Бета: House of York
Тип: джен
Рейтинг: PG
Персонажи: Августа Лонгботтом, Фрэнк и Алиса Лонгботтомы
Жанр: юмор
Размер: мини
Дисклеймер: Все принадлежит Дж. Роулинг, мы только играем
Саммари: Старая, слабая бабушка
Оставила дома ключик.
Звонила старая бабушка,
Но не открыл ей внучек.

Старая бабушка ухнула,
В дверь кулаком бахнула,
Дубовая дверь рухнула,
Соседка на кухне ахнула,
Качнулся сосед на стуле,
Свалился с кровати внучек,
Упала с полки кастрюля
И бабушкин маленький ключик

(c) Олег Григорьев
Тема задания: Фик написан на тему «Юмористический рассказ о жизни молодой семьи в условиях войны».
Предупреждение 1:: смерть персонажа. АУ
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

— Ты знаешь, чем твоя мама отличается от Пожирателя Смерти? — спросила Алиса у мужа, скучающего над очередным отчетом.

Фрэнк отвлекся от пергамента и непонимающе уставился на жену:

— Моя мама не Пожиратель, — неуверенно ответил он.

— Конечно! — обрадовалась Алиса. — С Пожирателем Смерти, в отличие от твоей мамы, можно договориться!

— Ты пробовала? — с подозрением спросил Фрэнк.

— Я — нет, — честно ответила Алиса, — но с теми, кто сейчас на свободе, несмотря на наличие несомненных улик, кто-то ведь договорился?

Возразить было нечего, но и соглашаться не особо-то хотелось. Фрэнк снова углубился в отчет, давая этим Алисе понять, что они вообще-то на работе и посторонние разговоры лучше оставить на свободное время (которого у них, к слову сказать, и не было).

Как бы Фрэнк ни любил свою маму, он не мог не признать, что Алиса права. С Августой Лонгботтом договориться действительно было сложнее, чем со всеми Пожирателями Смерти, вместе взятыми. И понять ее логику было не под силу даже опытному аврору, способному постичь психологию любого преступника (кроме разве что Волдеморта, но логика Волдеморта вообще никакому объяснению не поддавалась). Сначала она протестовала против женитьбы Фрэнка, говоря, что сейчас не время заводить семью. Когда тот настоял на своем, с жаром взялась за организацию свадьбы, как она говорила: «Чтобы все чистокровные позавидовали!». Надо сказать, что завидовать было чему — в первую очередь отсутствию на свадьбе Волдеморта. Августа хоть и не уступала ему по вредности, не имела привычки разбрасываться Непростительными. После свадьбы Августа заявила, что обзаводиться детьми молодоженам еще рано, особенно в такие времена, когда всякие темные волшебники шастают по улицам почем зря (периодически у нее прорезался уличный жаргон ее юности, о происхождении которого Фрэнк даже смутно не догадывался). Но когда все же сын и невестка поступили по-своему и объявили о грядущем прибавлении в семействе, Августа с энтузиазмом взялась за воспитание внука. По ее мнению, развивать ребенка было необходимо с момента зачатия, для чего Алисе полагалось немедленно оставить работу и заниматься по программе для молодых матерей, представляющей из себя книжку в полторы тысячи страниц. Сборник служебных инструкций для департамента магического правопорядка был куда тоньше.

— Делай вид, что со всем соглашаешься, — сказал когда-то Фрэнк. — Как с Краучем.

Алиса так и поступала, но с Краучем было проще, чем с миссис Лонгботтом. Крауч писал приказы, не выходя из кабинета, и за пределами оного можно было вносить в эти приказы незначительные поправки, главное, чтобы начальник департамента этого не заметил. Августа же имела привычку лично проверять выполнение своих распоряжений, а поскольку дом Лонгботтомов по размерам изрядно уступал зданию Министерства, не говоря уж о магической Британии в целом, то удавалось ей это без труда. Если до родов Алиса могла скрываться от свекрови на работе, то после рождения Невилла пришлось какое-то время оставаться дома, и тогда-то Августа вцепилась в Алису мертвой хваткой и не отпускала, пока та не выполнит все, что входит в программу воспитания настоящего волшебника.

— Зачем читать ему вслух учебник трансфигурации? — недоумевала Алиса. — Он же ничего не поймет!

— Ты ошибаешься, дорогая! — с чувством несомненного превосходства отвечала Августа. — Интерес к фундаментальной науке надо прививать с раннего детства! Когда Альбус Дамблдор был маленьким, родители оклеили стены его детской страницами из учебника трансфигурации. А когда он пошел в Хогвартс, то и не пришлось ничего учить — он сам все вспомнил!

К счастью, сцены детской уже были оклеены обоями с гиппогрифами, и формулы трансфигурации на их фоне смотрелись бы некрасиво. Да и гиппогрифы не терпели конкуренции. А от чтения учебника вслух была даже польза — Невилл тут же засыпал, даже если перед этим долго плакал.

Фрэнк не стал признаваться Алисе в том, что идея матери ему чем-то понравилась, он просто начал действовать — периодически заводил при ребенке разговоры о делах аврората, подробно проговаривая все детали операций. Алиса ничего не заподозрила, ибо Фрэнк и раньше любил рассуждать в подобном духе, чтобы собраться с мыслями. Она предпочитала давать ребенку традиционные игрушки вроде гиппогрифов, дракончиков и погремушек. Однако Августа не сдавалась и, когда Невиллу исполнился год, торжественно преподнесла родителям набор «Юный зельевар».

— Здесь же написано — детям с семи лет! — заметила бдительная Алиса.

— Учиться никогда не рано! — изрекла Августа.

— А Сириус подарил Гарри Поттеру детскую метлу, — вздохнул Фрэнк.

— Если Поттеры хотят, чтобы ребенок разнес им весь дом, это личное дело Поттеров!

— Как будто взрывом котла нельзя снести дом еще успешней, чем метлой! — возразила Алиса.

Августа не уступала:

— Все опыты будут проводиться только под моим пристальным наблюдением! Я сама буду их проводить!

Алиса пожала плечами:

— А какой тогда смысл? Можно и просто книжку с картинками показать.

— Рано еще в год зельям учить! — поддержал ее муж. — Сначала пусть говорить научится! Гарри Поттер уже говорит «мама», «папа», «гав» и «летать», а наш только «Ой!».

— Это потому, что вы ему слова вставить не даете! — подхватила Алиса.

— Это потому, что вы им совсем не занимаетесь! — парировала Августа. — Постоянно пропадаете в своем аврорате!

— Мама, но ведь война с Волдемортом... — попытался оправдаться Фрэнк, но договорить ему не дали.

— И сколько можно воевать с каким-то паршивым темным магом? Я бы на вашем месте давно его прикончила!

— Его нельзя прикончить, он бессмертный, по крайней мере, Дамблдор так считает.

— А ты мать слушай, а не Дамблдора. Бессмертных не бывает! Лучше ребенком займись, а то сквибы очень даже бывают, а у Невилла пока что и проблесков магии не видно.

Фрэнк хотел возразить, но вспомнил, что у младшего Поттера стихийная магия буйствует на весь дом, и промолчал. Алиса тоже промолчала, хотя ее так и подмывало спросить, как влияет родительское воспитание на врожденные способности к магии.

Чтобы окончательно добить молодых родителей, Августа заявила:

— А будете отлынивать от своих прямых обязанностей, пойду на вас Краучу нажалуюсь! Пусть отпуск даст по уходу за ребенком! Воспитание подрастающего поколения куда важнее, чем какие-то там темные лорды!

Обещание насчет похода к Краучу Фрэнк и Алиса не восприняли всерьез. Попасть к нему на прием было сложнее, чем годовалого ребенка научить читать, а в гости Крауч не ходил, считая светские приемы праздным времяпрепровождением. То, что решать некоторые вопросы и получать определенные сведения проще в неформальной обстановке, Крауч-старший не понимал. По его мнению, управлять правопорядком в магической Британии можно было только из соответствующим образом обставленного кабинета, иначе все приказы теряли силу. Хорошо, что хотя бы его сын вырос нормальным волшебником и папиных причуд не разделял. В гости приходил запросто, даже после того, как провалил экзамен в школу авроров.

Когда в очередной раз Барти-младший пришел на чай, а Августа удалилась гулять с ребенком (это надо было делать строго по часам, а гости почему-то приходили не по расписанию), Фрэнк, смеясь, сказал:

— Ты знаешь, моя мама собирается идти к твоему отцу жаловаться на нас.

Барти почему-то побледнел и пролил немного чая на стол.

— Зачем? — едва совладав с собой, спросил он.

Фрэнк не понял, почему Барти так разволновался, но списал на то, что Крауч-младший побаивался Крауча-старшего и одно его имя вызывало неприятные воспоминания.

— Да видишь, — продолжал, посмеиваясь, Фрэнк, — она считает, что мы не занимаемся ребенком и нам обязаны дать на это отпуск.

— Тогда уж к Волдеморту бы за этим пошла, — засмеялась Алиса. — Война-то не кончается!

Фрэнк с выражением притворного ужаса на лице замахал руками:

— Не вздумай высказать при маме эту идею! А то ведь пойдет!

На этот раз они не заметили, что Барти побледнел еще больше, а если и заметили, то списали на страх перед Волдемортом, которого Барти, как и многие, не называл по имени. И они тем более не догадались, куда Барти спешно направился после чаепития.

А направился он ни к кому иному, как к Лестрейнджам, и заявил с порога:

— Все пропало! Меня раскрыли!

Рудольф, как всегда, остался спокойным. В девяти из десяти случаев Барти начинал разговор именно с этих двух фраз, а в десятом ему просто не давали раскрыть рта.

Рудольф не спеша налил Барти сливочного пива, отхлебнул немного из своей кружки, затянулся сигаретой и только после этого спросил:

— Ну, рассказывай, что случилось.

Двадцать минут ушло на сбивчивый рассказ о визите к Лонгботтомам, тридцать — на объяснение Барти, что ничего страшного не случилось и никто его не разоблачил, и еще десять — на ликвидацию последствий опрокинутой бутылки сливочного пива. После чего Барти был отпущен домой, куда должен был вернуться еще полчаса назад, а Рудольф посмотрел на Беллу и истерически расхохотался.

— Ну, это надо же было придумать! Отпуск по уходу за ребенком! Надо Малфою подать идею, а то от него больше шума, чем пользы!

Беллу заботило другое:

— Эта бабка на самом деле посмеет побеспокоить Темного Лорда?

— Темному Лорду после Валбурги Блэк ничего не страшно, — утешил жену Рудольф. Но та все не успокаивалась:

— А зачем ему нужны сведения о Лонгботтомах? Что-то ведь в них особенного есть?

— А в Поттерах что есть? О них он тоже собирает сведения.

— Я все же расскажу Лорду, — решила Белла. — Пусть посмеется.

Оба упустили из виду, что у Лорда Волдеморта не было чувства юмора. Он как раз решал задачу, кого надо убить, чтобы не сбылось Пророчество — Гарри Поттера, Невилла Лонгботтома или же обоих по очереди, и рассказ Беллы про ненормальную бабку склонил чашу весов в пользу (точнее во вред) Лонботтомов.

— Если она настраивает младенца против меня, что же будет, когда он вырастет! Я убью их всех, а потом возьмусь за Поттеров — для подстраховки! — торжественно заявил Темный Лорд, рассмеявшись демоническим смехом.

— Да, мой господин, — поклонилась Белла, втайне надеясь, что ничего с ее обожаемым Лордом не случится. Тем более, что Августа Лонгботтом и впрямь не была страшнее Валбурги Блэк, на которой молодой Том Риддл как-то пообещал жениться, а потом предпочел мировое господство.


На Хэллоуин Фрэнк и Алиса получили неожиданный выходной и собрались к Поттерам.

— Вы оставите ребенка одного? — всполошилась Августа.

— Не одного, а с тобой, — возразил Фрэнк.

— Мы может взять его с собой, — предложила Алиса, зная, что идея не пройдет.

— Я не пущу Невилла в дом, где детям позволяют летать на метле!

Невиллу метлу никто бы и не дал, ибо он, в отличие от Гарри, координацией не блистал и падал даже на ровном месте. А даже если бы и дали, он бы и не подумал взлетать, а стал бы грызть прутья. Но Алиса и не собиралась сообщать это свекрови. Точно так же она не собиралась сообщать, что по сведениям Дамблдора Волдеморт охотится не только за Поттерами, но и за Лонгботтомами. Но Волдеморт, скорее всего, празднует Хэллоуин в компании своих любимых Лесстрейнджей и никого убивать не пойдет, а если пойдет, вчетвером, а то и впятером (если считать Сириуса, котрый вечно околачивается у Поттеров) они легко с ним справятся.

Однако логику Волдеморта не дано постичь даже опытным аврорам. Темный Лорд, вспомнив изречение Рудольфа, что лучшая маскировка — это ее отсутствие, выбрал для нападения на Лонгботтомов именно Хэллоуин. В это время никого не смутит черная мантия, волшебная палочка и мрачный вид. Напротив — по дороге к дому Лонгботтомов Волдеморт встретил несколько фигур, очень похожих на него самого — в черных плащах, с волшебными палочками (один был даже с метлой) и с мертвенно-бледными лицами (скорее всего это были маски). Очень хотелось разобраться с магглами, которые посмели в него играть, но Темный Лорд не стал терять времени. На обратном пути разберется.

В отличие от Поттеров, Лонботтомы свой дом заклятьем Фиделиус не защитили, и поэтому Волдеморт беспрепятственно проник в прихожую. Там, правда, споткнулся об оставленные Алисой на самом видном месте домашние тапки, которые Августа еще не успела обнаружить и поставить на место. У Темного Лорда не было привычки поминать всех темных магов прошлого, как у Руквуда, ругаться по-русски, как у Долохова, и стонать о погубленной мантии, как у Малфоя, но что-то на парселтанге он прошипел. Вероятно, очень неприличное ругательство, вот только понять его было некому. Зато было кому услышать — миссис Лонгботтом обладала очень тонким слухом.

Августа, объясняющая Невиллу, как наливать воду в котел (малыш все норовил уползти к столу, с которого свисала очень красивая скатерть), замолчала и прислушалась. Звук из прихожей не повторился, но миссис Лонгботтом уже встала и направилась посмотреть, что же там произошло. На пороге гостиной она столкнулась с Волдемортом.

— Авада кедавра! — прокричал тот, но реакция Августы оказалась не хуже, чем у какого-нибудь игрока в квиддич. Она увернулась, и зеленый луч угодил прямиком в камин.

Невилл, поковылявший было к скатерти, остановился и рассмеялся. Смеющихся детей Волдеморт ненавидел еще больше, чем плачущих, ибо подозревал, что все, кто смеется без причины (а дети смеялись всегда без причины), смеются над ним.

Театральным жестом Волдеморт направил палочку на Невилла... но заклятие произнести не успел, потому как Августа изо всех сил ударила его полным воды котлом по голове. Волдеморт выронил палочку и упал без чувств. Августа удовлетворенно улыбнулась, произнесла "Инкарцеро" и направилась к камину, а Невилл потянулся к упавшей волшебной палочке. Пока миссис Лонгботтом сначала пыталась дозватся хоть до одной живой души в аврорате, а потом пререкалась с Краучем-старшим на тему того, кто должен выполнять обязанности охраны магического правопорядка, Невилл взял палочку, вытянул руку и торжественно произнес:

— Аляля каляля!

Что-то громыхнуло, сверкнула зеленая вспышка, и Волдеморт исчез, оставив на своем месте аккуратную кучку пепла.

Когда Фрэнк и Алиса вернулись из гостей, они обнаружили рыдающего Невилла и Августу, увлеченно препирающуюся с Краучем-старшим. Завидев сына, Августа тут же набросилась на него:

— И чем вы только занимались последние десять лет? Если вашего Волдеморта младенец может прикончить!

— Еще не доказано... — забубнил Крауч, но Августа говорила громче и убедительней.

— Что тут еще доказывать? Где Волдеморт? Был, да весь вышел! А если ребенок способен с ним справиться, а они, — она показала на сына и невестку, — неспособны, то давно пора им дать отпуск для воспитания ребенка!

— Он действительно убит? — спросила Алиса, поднимая с пола волшебную палочку Волдеморта. — Надо будет отдать на исследование.

— Сами сначала исследуем, — ответил Фрэнк. И, дождавшись, пока миссис Лонгботтом пойдет провожать мистера Крауча до двери, добавил: — Дамблдор что-то говорил о том, что Волдеморт добивался бессмертия и добился того, что с одного раза его не убьешь.

— А чтобы убить его во второй раз, нужно сначала воскресить? — усмехнулась Алиса.

Невилл перестал плакать и теперь лез на колени к маме, чтобы потрогать волшебную палочку. Алиса передала палочку Фрэнку и взяла малыша на руки.

— Мама! — сказал Невилл. — Бух! — и рассмеялся.

— Он убил, он и воскресит, а потом опять убьет, — сказал Фрэнк и тоже рассмеялся. — Мама не права, что мы ребенка не воспитываем. Гарри Поттер бы так просто Волдеморта не убил.

— У Гарри Поттера нет такой бабушки, — заметила Алиса.

— Зато теперь я знаю, чем мама отличается от Волдеморта, — радостно заявил Фрэнк.

— И чем же?

— Ее, в отличие от Волдеморта, никакая детская стихийная магия не убьет!

@темы: текст, светлые

---

[House of York]

Название: Жук на склоне
Автор: House of York
Бета: будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Рита Скитер, Бенджи Фенвик, Карадок Дирборн, НЖП, НМП
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: Все принадлежит Дж. Роулинг, мы только играем
Саммари: События, меняющие жизнь простой официантки.
Тема задания: Фик написан на тему «Война вторгается в жизнь мага-обывателя».
Предупреждение: ненормативная лексика
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

- Рита!

Рита профессионально расцвела в приветливой улыбке. Мы рады всем гостям нашего паба. Даже если это Бенджи Фенвик. Собственно, почему бы и нет? Сколько лет я не видела тебя, Бенджи?

- Привет.

На деревянный стол лёг свиток - меню, карта вин.

- У нас сегодня отличный ростбиф, Бенджи.

Ты выглядишь хреново, парень, равнодушно отметила Рита.
Она стояла, ожидая заказ, уголки губ привычно приподняты, длинные каштановые волосы аккуратно собраны в пучок, форменная мантия блестит тёмным золотом. Паб «Моргана» изо всех сил пытается держать марку, хоть и времена для ресторанного бизнеса сейчас не ахти, да и перспективы не радужные. Народ сидит по домам, таится, и тут, в Лютном переулке, это заметно ничуть не меньше. Страх – или лихорадочное возбуждение, нервное, тревожное, сумрачное веселье гостей, прячущих лица под капюшонами мантий даже в полумраке длинного зала с дубовой барной стойкой и высокими табуретами. Иногда, впрочем, эти компании оставляли приличные чаевые, и Рита буквально летала по залу, окружённая подносами с мясом, овощами и тёплым хлебом, открывая бутылки со старым выдержанным вином из погреба, улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь. Она, блин, лучшая официантка этого дерьмового паба, Менди ей и в подмётки не годится.

Рите очень нужны деньги.

После Хогвартса Рита трезво оценила перспективы. Лучше всего было бы удачное в финансовом плане замужество, однако тут голо. Варианты карьеры, предполагающие стажировку с минимальной оплатой труда, она отмела сразу. Живые деньги можно получить только в сфере обслуживания, если, конечно, не рассматривать совсем уж экстрим типа приватных танцев. Нет. Она остановилась на вакансии официантки в «Моргане». Трудолюбия ей было не занимать. А уж мотивация. У неё никогда не возникало проблем с мотивацией.

- Я тебя искал. Мне нужно поговорить.

Бенджи не просто хреново. Он в отчаянии. Свиток он так и не развернул, зато успел открутить угол пергамента, пальцы дрожат. Морщина на переносице. В 27 лет. Он сильно похудел, пропали ямочки на щеках. Обаяние всеобщего баловня - о, наш Бенджи, плюшевый мишка Бенджи, медовый мальчик – где оно? Ни следа, стёрлось, как пыльца с крыльев пойманной бабочки. Что ж. Не её дело. Она-то в порядке.

- У тебя есть деньги? - Рита мягко вытянула меню из рук Бенджи.

- Деньги? - Казалось, он не сразу понял вопрос, он вообще временами будто отключался, зависал, с трудом возвращаясь в реальность. - А. Да. Есть, конечно. Рита. Мне нужно поговорить. Это важно. - Бенджи наконец посмотрел Рите в глаза, и Рите это совсем не понравилось. Она поняла, что с ней поговорят, хочет она этого или нет, не здесь и сейчас, так подкараулят после двенадцатичасовой смены, когда гудят ноги и слипаются глаза, а тратить своё личное время...

- Тогда я принесу тебе ростбиф, жареный картофель и домашнее красное вино для начала, - спокойно сказала она. - Сейчас не так уж много гостей, смогу с тобой посидеть недолго.

Гостей и вправду, увы, мало. Мёртвый сезон. Бутылку огневиски мрачному мужчине за угловой стол, рассчитать тихую, непонятно каким ветром сюда занесённую пожилую даму. Теперь можно и поговорить.

Бенджи ел отрешённо, но жадно. Рита налила вино в бокал, поставила перед Бенджи. Села, позволив себе вытянуть ноги и откинуться на спинку стула.

- Ну?

- Карадок исчез.

Бенджи выпил вино залпом, несколько густых, почти чёрных капель стекли на подбородок. Он стёр их, поморщился, по-детски лизнул испачканную ладонь. И вот тут Рите стало его почти жалко. Почти.

- Сочувствую, - вежливо сообщила она Бенджи. - И? Впрочем, понятно. Давай сэкономим моё время. Нет. Или могу яснее - отъебись, Бенджи.

Холодные пальцы сжали её запястье.

- Рита. Рита, послушай. Я понимаю, ты не должна, прости, ну... Ты же совсем ничего не знаешь...

Рита кивнула.

- Не знаю, - она мило улыбнулась, откровенно разглядывая светло-рыжие волосы Бенджи (поредели), еле заметные веснушки (он, помнится, уверял, что их каждый день становится на одну больше, и она пересчитывала, смеясь, ну ты и врёшь же, а он жмурился и тянулся к ней губами). Да, вот эта дурацкая попытка довериться. Первая и последняя. Впрочем, ей было семнадцать, Мерлин, точно. Десять лет прошло. - И знать не хочу.

- Рита.

Ей было семнадцать, учиться ещё полгода, и можно было разрешить себе не думать о возвращении домой, к совсем спятившему отцу, о долге, который и так неподъёмен, а ведь с папочки станется попросить взаймы ещё, и гоблины дадут, непременно. Можно не думать об этом хотя бы декабрьским вечером, растянувшись на тёплом ковре в хаффлпаффовской гостиной перед камином, когда Бенджи сидит рядом и перебирает её волосы, гладит по голове так нежно, так мягко, и кажется, что можно рассказать ему всё-всё. Можно даже превратиться в жука и, расправив золотисто-зелёные надкрылья, опуститься на подставленную ладонь, наслаждаясь восхищённым, неверящим выдохом «ух ты». Все на каникулах, дома, гостиная только их. Бенджи не уехал к своим родителям-магглам, чтобы побыть с ней. Что ж. Придётся расплачиваться и за это. А, да. Слушать...

- ... помнишь, мы с Карадоком тогда выбрали целительство, и...

Она помнила. Она помнила это «мы с Карадоком». Ещё бы.
Сначала был просто «этот Дирборн из Рейвенкло, талантливый парень, он, знаешь...». Потом «Карадок говорит...». И наконец «мы с Карадоком». Приплыли.
Впрочем, ей пофиг. Вы с Карадоком. О'кей.

- ...мы не могли не вмешаться. Рита, они же реальные фашисты, а, ты не знаешь, ладно. Но ты же видишь, видишь, что происходит. Я не могу тебе рассказать всё, допустим, есть организация... Сопротивление, - Бенджи бледно улыбнулся, он так пытается объяснить, бедняга.

- Я не магглорождённая. Меня это не касается. – Рита пожала плечами. Она полукровка, но вряд ли это заинтересует Пожирателей Смерти. Да и кто в курсе, кроме, опять же, Бенджи. Мать исчезла так давно, растворилась в своём маггловском мире. Ну её к дементорам, с её нереально платиновыми волосами, алыми острыми ногтями, дешёвая копия Мерилин Монро. Ты не прав, Бенджи, я всё же кое-что знаю о магглах.

- Карадок вообще чистокровный, - устало сказал Бенджи и отпустил наконец её руку. - Чистокровнее некуда. Не в этом дело.

- Мне надо работать, - сухо ответила она. - А не лекции слушать. Короче.

- Я уверен, Карадок у Пожирателей, - Бенджи почти шептал, и Рита была вынуждена наклониться к нему, потянуться через столик. - Я двое суток мотался по Лондону. У меня есть информаторы. Надо проверить одно место, дом... Он на заклятии Доверия, явно, Рита, понимаешь, я сам никак, никак не могу туда попасть. Ты могла бы. Подкараулить входящего, спрятаться в складках мантии... Это безопасно, Рита, иначе бы я не просил. Только проверить. Если он там, мы его вытащим. Я прошу...

- Ты не просишь, - холодно констатировала Рита, почти касаясь губами уха Бенджи. Со стороны это выглядело неприкрытым флиртом. – На просьбу я уже ответила в начале беседы. «Отъебись» - это понятно? Ну давай, следующий шаг.

- Я донесу, что ты анимаг, - как послушный ученик, Бенджи сложил руки перед собой, отстранился и взглянул на Риту в упор. - Ты этого ждёшь? На.

- Хороший мальчик, - похвалила Рита. Поправила волосы. А, да, улыбнуться. - Теперь слушай. Мне пофиг. Я выдержу Азкабан. Мне особо нечего терять, ты знаешь.

И тогда Бенджи предложил деньги. Всё так, как она и просчитала в начале разговора. Блеф удался. Он донёс бы, это Рита поняла по его отчаянно-безумным глазам, то есть она обречена была согласиться, и почему бы не получить за это галлеоны, «и сикли, и кнаты, мы будем богаты», как в той детской песенке, дементор побери, сжать зубы, подбородок поднять, работать, всё. Улыбаться.


2.

Жук летел сквозь влажную, вязкую августовскую ночь, гудел низко и ровно. Иногда слюдяные крылья замирали, и жука плавно подхватывал, обнимал и нёс воздушный поток. Спинка жука блестела, отражая свет звёзд, крупных, как бывает на исходе лета, отливала то бронзовым жаром, то тёплым золотом, то колючим холодом бледного серебра.

Человеческое сознание блаженно затихало и растворялось во время полёта.

Жук ни о чём не думал. Он летел из одной точки пространства в другую, благодарно и приветливо гудя в мироздание.

В первый раз превращение произошло само собой. Это было летом, после шестого курса. Отца с утра где-то носило, он появился к обеду, радостный. Рита налила суп и сидела, поджав под себя ноги, на диване в углу, с тарелкой на коленях.

Отец торопливо вытащил из кармана мантии огромный прозрачно-розовый леденец. Запахло жжёным сахаром и малиной. Рита хмуро улыбнулась.

- У нас же нет денег, зачем ты?

- Деньги, деньги, - отец махнул рукой. - Что за суп? – Он снял крышку с кастрюли, понюхал и зажмурился. - Чудесно, умираю с голоду, Риточка. Не беспокойся, я принёс деньги, я был в Гринготтсе, вот. - На стол посыпались монеты, мелочь - от силы на пять галлеонов. - Ссуда...

- Сколько на этот раз? - Рита аккуратно отставила тарелку. Под её взглядом отец поёжился.

- На этот раз всё изменится, - уверил он. - Новый роман, дочь, я напишу невозможно прекрасную историю, я вижу сюжет, я держу в руках нити судеб, я всё смогу и... смотри! - Голос отца понизился до благоговейного шёпота. - Я его нашёл. Сколько лет я охотился за этой вещью... Горбин сдержал слово, приберёг для меня...

Отец гладил кончиками пальцев ядовито-зелёное перо. Его стоит только попросить, шептал отец, и оно прочтёт твою душу, оно вытащит слова, единственно верные, точные, а то я устал, я так устал, слов слишком много, и я перебираю их все, а они рассыпаются, но теперь я наконец напишу великую книгу, и тысяча галлеонов - ничто за...

- Тысяча галлеонов... - почти беззвучно повторила Рита. - Как? Гоблины дали тебе столько...

- Какая разница, дочь. Под залог дома.

Рита встала с дивана. Медленно, осторожно. Вышла в коридор. В животе пульсировала, сжимаясь, ледяная пружина, и Рита захлебнулась воздухом, но тут пружина сжалась совсем, а потом распрямилась, разрывая её тело на части. Это оказалось не больно, это было опьяняюще радостно, и хриплый Ритин смех смягчился, стих, становясь басовитым гулом. Крупный жук неуверенно ткнулся в стекло, сориентировался и вылетел в форточку.

"Проба", - прошептал Алан Скитер перу и рассеянно сгрёб розовый леденец.

...Жук забился в щель между камнями. На этой улице не было деревьев, хоть бы какой полудохлый куст. Он вырыл ямку, поворочался и затих. Жук ждал. Рано или поздно появится человек.

Трэверс устало потёр лоб. Он, кажется, готов был уснуть, расшнуровывая ботинки. Конечно, он не заметил жука. Несколько шагов по тёмному коридору. Трэверс прошёл было мимо закрытой комнаты, но всё же остановился. Очень нехотя пробормотал заклинание, мало напоминающее обычное Аллохомора. Отпер дверь, но внутрь не зашёл. Он смотрел на лежащего на полу человека. Тот ответил ему неожиданно внимательным и ясным взглядом. Трэверс молча захлопнул дверь, но жук успел мягко упасть с мантии и теперь изучал обстановку: пусто, никакой мебели, голые стены. Высоко расположенное круглое окно, белёсый лунный свет. Человек в углу не шевелился. Он дышал тяжело, хрипло. Чёрные пятна на рубашке - кровь.
Много крови.

Как же хочется остаться жуком. Пролезть в щель под дверью. Дождаться, пока Трэверс выспится, и свалить отсюда к Мерлину. Трэверс, надо же. Пожиратель Смерти. Рита помнила высокого худого слизеринца, курса на три старше. Он классно играл в квиддич. Дирборн тоже играл. Игры. Рита молча выругалась и встала, держа палочку перед собой.

- Карадок. - Даже шёпот тут казался громким, звенел, отражаясь от стен. Рита невольно понизила голос, ещё тише: - Карадок, я от Бенджи. Рита, помнишь?

- Дай палочку.

Ему тяжело говорить, это видно. Нет сил на эмоции. Рита села на пол, торопливо вложила палочку в бледную влажную ладонь. Обхватила руками плечи. Как тут холодно, трясёт просто, всё будет хорошо, сейчас она согреется. Дирборн целитель, пусть только попробует умереть вот тут, у неё на глазах. Пусть только...

- Рита, - Карадок почти улыбался, протягивая палочку. – Я наложил Следящие чары. Когда Трэверс подойдёт, ты услышишь. Значит, анимаг. Интересно.

- Ты не знал. Интересно, - машинально откликнулась Рита. Что ж, Бенджи. Спасибо хотя бы за это.

- Нет. Он там с ума сходит?

Рита кивнула.

- Скажи Бенджи, что я умер. - Карадок пожал плечами. - Тем более, это почти правда.

Да какого дементора. Рита сжала кулаки.

- Ты, целитель хренов, - холодно и зло сказала она в голос. - Вот у тебя была палочка. Ну так сделал бы что-нибудь?

- Ого, - Карадок усмехнулся. - Что-нибудь я сделал. Понимаешь, Рита, - Карадок поморщился, устраиваясь поудобнее, - меня уже не вытащить. Бенджи поставит всех на уши, поднимет аврорат, а смысл? Твоя вера в целителей трогательна, но заклинания тут бесполезны.

Его пытали, пытали долго и основательно. Круцио? Внешних повреждений не видно. Кровь на рубашке - похоже, она шла горлом, несколько раз. Значит, что-то внутри. Спокойнее. Смотреть. Запоминать. Ему трудно дышать. Повреждены лёгкие? Может, и ещё что-нибудь. Может, вообще всё. Кажется, сейчас ему хотя бы не больно.

- Это... Трэверс?

- Нет. - Карадок явно устал. - Неважно, кто. Я посплю, Рита.

Он сказал это совсем тихо. Рита закусила губу. Молча кивнула. Осторожно погладила спутанные чёрные волосы Дирборна и тоже закрыла глаза. Пусть Трэверс скорее надумает свалить отсюда. Пожалуйста. Ну пожалуйста.

Аппарировать в Лютный и вытряхнуть Энн из постели – дело нескольких минут, Энн умница, внимательные глаза, профессионально внимательные, острые, цепкие, а вот улыбаться ей незачем, не с её родом деятельности, у неё другая фишка - сочувствие, "я-вас-так-понимаю", к ней приходят за зельями, делятся, так сказать, наболевшим. Она гениальный зельевар, эта девочка, и ведь не афиширует, знакомые - знакомым, но тропа не зарастает, Энн просыпается легко, как птичка, к ней приходят и ночами, лишь бы платили.

Энн выслушала, накинула халатик. Внутреннее кровотечение, так, ты мне рассказывай всё подробно, руки между тем порхали, наливая, отмеривая.

- Спасибо, Энн.

- Я тебя предупредила, - Энн спрятала галлеоны в карман халата, обвила Ритину шею, хмуро чмокнула в щёку. - Ты дура, Рита. Возвращайся скорее.

Дело нескольких секунд - аппарировать обратно, жук спрятался в знакомой ямке, выдохнул и затих. Жук спокойно переносит ожидание, время для него сворачивается в кокон, жуку легче договориться с собой, чем человеку.

Трэверс. С ним ещё кто-то. Неважно. Наконец.
Человек, пришедший с Трэверсом, распахнул дверь настежь, бросил равнодушный взгляд на вытянувшегося в углу мертвеца:

- Приберись тут, Джон.

Бенджи спал за столом в "Моргане", уткнувшись лбом в сгиб локтя. Рита потрясла его за плечо.

- Дирборн мёртв, - сказала она, предупреждая вопрос, не дожидаясь вспышки отчаянной, обречённой надежды. - Мёртв. Я видела тело.

Бенджи кивнул. Оставил деньги на столе и не оглядываясь вышел из паба. Он шёл, как слепой, пошатываясь, высоко подняв голову. Рита залпом выпила вино из его бокала.

- Карадок умер во сне, - непонятно, к кому она обращалась, Бенджи скрылся из виду, но Рита повторила это снова и допила остаток вина прямо из бутылки.


3.
Дома Рита бросила тёмно-золотую мантию на пол, надо стирать к смене, нет сил, потом. Можно наконец распустить волосы. Солнце вовсю било в окна, Рита задёрнула шторы в своей комнате, вышла в гостиную, в которой никогда не бывает гостей, дым, исписанные листы на столе, на полу, на подоконнике.

- Рита, - отец махнул ей рукой, не отрывая взгляда от рукописи. - Обедать? Я сейчас...

- Я только пришла, пап. И ничего не принесла сегодня. Надо готовить.

- А, что? Да, - отец взялся за следующий лист. - Подожду. Тут не так! - он говорил уже не Рите, перу, ногтем отчёркивая абзац, - я же хотел не так, ну что...

Волна усталой злости набрала силу незаметно, кровь пульсировала в висках, перед глазами Риты поплыли цветные пятна.

- Это я хотела не так, - она смотрела на отца в упор. – Я хочу не так, блядь! Я не могу так уже! - Палочка как будто сама оказалась в руке, Рита направила её на отца, тот ошарашенно молчал, сжимал лист, прикрывался им, ага, надёжный щит, прекрасно, браво, папочка, ты прячешься за ним всю свою никчёмную жизнь, за этими буквами, ненавижу, как же... - Акцио, перо!

Отец дёрнулся, бросился к ней, кажется, он кричал и плакал, но Рита сжала перо в кулаке, чуть не сломав, и жук взмыл под потолок, уворачиваясь, привычный путь к окну, наверх, наискосок к форточке, всё.

- ...А выпей-ка ты...

- Яду, - продолжила Рита. Она сидела на диване у Энн, подтянув колени к подбородку, злыми сухими глазами разглядывая помятый трофей. Тысяча галлеонов за это дерьмо. И десять лет её жизни. И...

- Яду, а то, - подтвердила Энн, заставляя взять чашку с пойлом цвета этого самого пера. Впрочем, пахло зелье нежно, пряными травами и леденцами.

- Посмотрим, на что ты способно, тварь, - пообещала Рита перу. - Будешь работать.

Перо парило в воздухе. Энн взмахом палочки отправила ему свиток пергамента.

- Помнишь, Рит, гитарист из "Бледного тестрала" надрался и изливал тебе душу? Расскажи ему, - Энн кивнула перу и устроилась поудобнее рядом с Ритой. - Не в "Пророк", конечно... Хотя...

- Угу. Мне много чего изливали, - хмуро согласилась Рита. - Эй! Как там тебя? Проба!

Энн накрутила на палец длинную каштановую прядь Ритиных волос.

- Тебе пойдёт быть блондинкой, - наблюдая за изо всех сил старающимся пером, прошептала она. - И купи уже себе нормальную мантию. Малиновую, например. И...

- Думаешь, статьями удастся заработать? - Рита прикрыла глаза, зелье понемногу действовало, и мертвец, лежащий в углу так страшно, так прямо, растворился в зелёном мягком тумане, отец улыбался и держал малиновый леденец, а жук, путаясь в высокой траве, полз по склону, вверх, а потом вспомнил, что можно лететь, и полетел.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Уголек
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже.
Гамма: Дом Ланкастеров.
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Эдвард Уилкс и его неканонный дед.
Жанр: общий.
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: У всех своя семейная история. У кого-то - детский приют, у кого-то - репрессивная аристократическая семья, но у кого-то все значительно интереснее.
Тема задания: Чистокровные в Ордене / Магглорожденные в ПС.
Предупреждение: английский фашизм.
Примечание: фик написан на командный конкурс «Война Роз».

Вместе мы зажгли огонь, что годы уже не погасят. Храните это пламя, братья мои чернорубашечники, пока оно не озарит всю Британию.
Освальд Мосли, "Comrades in Struggle", 1938 год.

Соседи говорили о Джереми Уилксе только хорошее.

Благообразный седой господин тихо жил в Дагенеме уже много лет, содержа двор в безукоризненном порядке. После смерти жены он стал замкнут, общался разве только с партнерами по парковым шашкам, а на социальных работников смотрел тяжелым взглядом – но кто из стариков не таков? Да и в паб он изредка захаживал – не за кружечкой, поболеть за Дагенем – и, если вести с Виктория-Роуд были хорошие, веселился вовсю.

Детей его никто уже не застал, но многие помнили – по школе ли, по дворовым играм – его внука, маленького Неда. Помнили, правда, плохо – едва тому стукнуло одиннадцать, он сменил школу, а к деду приезжал на лето да на Рождество. И, как и дед, мало с кем общался – что поделать, видимо, семейное.

В общем, никаких странностей, никаких мрачных секретов, ничего такого, о чем добропорядочные матери семейств так любят перемолвиться, покуда мужья на работе. А раз так, то можно просто здороваться с мистером Уилксом каждый день в парке. Не зная, что в гостиной он держит очень хорошую копию с портрета кисти Глина Филпота.

Портрет баронета Освальда Мосли.

***

Джереми Уилкс был правильным английским фашистом. Нет-нет, никаких тяжелых ботинок и бритой головы – армейские штучки он оставил в армии, в мокрых джунглях верхней Бирмы. Да и в эпоху борьбы ничего такого и рядом не было.

Британский Союз Фашистов и лично Лорд Мосли прекрасно обходились без белых шнурков и дурацких подтяжек – и ходили по Лондону огненными колоннами от горизонта до горизонта. Тогда, восемнадцатилетним, и Уилкс нашивал черную рубашку да дрался с коммунистами – да, с коммунистами, тогда у них не было пакистанцев для избиения, как нынче.

Юный Джереми, впрочем, никогда не был таким уж человеком действия. Предпочитал читать – это все-таки более достойно британца, для черной работы есть индусы. Состоянию его ума – и так и засевшим в правом боку осколкам – куда больше отвечало то, чем он занимался сейчас.

Общество Действия, крохотное охвостье когда-то мощного Юнионистского движения, влачило жалкое существование. Они уже давно перестали быть партией – пожалуй, в тот момент, когда сам Освальд Мосли потерял интерес и отправился помирать во Францию. Теперь, все еще оседлав тонкий ручеек денег Митфордов, Общество было скорее издательством. Старые люди, выпускающие старые книги – Чемберлена, Рейвен-Томпсона, самого Мосли, разумеется – его автобиография расходилась просто дивно, в кои-то веки позволяя выйти в ноль. Проблема в том, что покупали их в основном студенты или такие же усталые старики.

Британский фашизм умирал. Нет-нет, Уилкс часто видел ребят в высоких ботинках даже и в собственном парке, а только не радовали они его. Нацизм, игрушка обозленных детей, вечный романтик и вечный же проигравший, цвел, звал к чему-то простому и странному, к немудрящим радостям пулемета. Фашизм же издыхал, мерзко и унизительно, в артрите и раке легких, как раньше издохла родившая его Империя. Многие парни, которых в тридцатые не пугали дубинки и карцеры, умирали теперь просто от тоски.

Но не Джереми, нет, не Джереми. У Уилкса была надежда.

***

Надежду звали Нед. Когда ему снились детские кошмары, в доме вылетали стекла. Когда пакистанец-дальнобой въехал в старенький Моррис, оставив мальчика без родителей, над домом его деда три дня держалась маленькая гроза. Когда ему исполнилось одиннадцать – к господину Уилксу пришла милая, хоть и экстравагантно одетая леди с письмом из очень специальной школы.

Джереми Уилкс расспрашивал гостью битых два часа – очень, очень осторожно. Чуть позже, покупая Неду книги в Косой аллее, он купил пару учебников и для себя. История Магии оказалась интересным предметом – по крайней мере, он понял главное.

Там, за волшебными завесами, за Запретными лесами и шотландскими горами, под камнями мостовой, лежит мир, где еще не все решено.

Да, разумеется, юный Нед Уилкс там только гость – парень из мира, который проиграл себя – но… в конце концов, разве Наполеон был французом? Разве Вильгельм Оранский, король во спасение, был прямо-таки англичанином? Разве, в конце концов, не было германской крови в Эдуарде Восьмом, последнем короле, которого стоит уважать мослисту?

Нед понял все это похвально быстро – или быть своим, или не быть, закон любой школы. К радости Джереми, пошел он в уилксовскую породу, мрачноватый да въедливый получился. Учиться мальчик умел. Тем более, Джереми сразу сообразил, что должен изучать внук – как бы хорошо ты не схватывал школьные предметы, ты навсегда останешься грязнокровкой; однако есть кое-что еще.

Традиции. Культура. Этикет. Та почва, что питает кровь. То, что делало британцами индийца Киплинга и африканца Толкина. Нед читал барда Бидля, чтобы понимать отсылки; но пришлось ему прочесть и Беатрис Блоксам – чтобы понимать шутки. Подшивка «Ежедневного Пророка» была доступна каждому, за «Придирой» довелось побегать, а за собрание «Воинственного колдуна» - и немало заплатить.

Нед работал и самостоятельно – мало того, что парень очутился на самом правильном факультете, так он перепробовал все дополнительное: плюй-камни, квиддич, дуэльный клуб. В последнем ему понравилось – и там он завел нужных друзей.

Дети – они и есть дети - просто, кажется, очередная стайка позеров оказалась чем-то большим. Нед был предельно осторожен в своих письмах, но сочетание фамилий из учебников истории магии и забитого полукровки Снейпа о многом говорило. Да и заставляло вспомнить БСФ с его виконтами и булочниками.

В семьдесят четвертом оказалось, что слизеринский кружок – всего только край пирога. «Ежедневный пророк» писал скупо, как и подобает правительственной газете, но тяготел к эффектным фотографиям.

По черным улицам зазмеились белые цепочки факелов – и Джереми почувствовал, что выбрал правильно. «Так все и было» - писал он внуку на обороте вырезки. Потом у черной змеи появилась голова: с первой страницы улыбнулся Томас Марволо Реддл.

Чуть похудее, чуть уже лицо, реже улыбается, не носит этих эдвардианских усов, но в остальном… Джереми Уилкс решил, что проваливается в прошлое. Лорд Мосли всегда охотно привечал дам, и если бы не разделение двух миров – бог знает, что можно было вообразить.

Дед и внук задавали вопросы – и Нед Уилкс получал ответы. Да, примерно с семидесятого. Да, изоляционист, сторонник расовой чистоты, жесткий этатист. Да, родители всех ребят со Слизерина от него в восторге.

И… кажется, да, он набирает людей. Как когда-то БСФ набирал свои Силы Обороны.

***

Эдвард Уилкс закончил Хогвартс в семьдесят шестом, но связей со своими товарищами терять и не подумал. Все знали, что талантливый парень получил работу в конторе старшего Лестрейнджа, все знали, что он ухаживает за сестрою юного Нотта – не самые плохие результаты для магглорожденного. Казалось бы, что за приступ либерализма случился с почтенными господами чистокровными?

Незадолго до Рождества Эдвард приехал к деду под самую темень, даже не позвонив. Еще с порога он вместо приветствия коротко выдохнул: «Получилось». Чуть позже, завернув рукав свитера, Нед показывал деду результат долгого разговора в Малфой-мэноре: череп и змею. На том самом месте, где у самого Уилкса стояла уже порядочно расплывшаяся Молния в круге.

- О чем вы говорили? – спросил тогда Джереми.

- И о тебе тоже, дед, - хмыкнул Эдвард. – Ну тут как, Лорд спрашивал, почему это я пытаюсь примазаться к тем, кому отвратителен.

- Ну и что ты ему ответил?

- А я сказал, что магглы будут поотвратнее, - Нед погано хмыкнул. – Рассказал, как тут у нас что. Про дези рассказал и про ямайцев, про комми, опять же. Рассказал, какие у нас правые и почему всеевропейские проекты валятся. В общем, говорю, вы, Лорд Волдеморт, самое худшее, что сделаете – это овощ на больничной койке подушкой придушите. А так старая Англия сдохнет сама, а новая, смуглая, уже не ко мне.

- А он?

- Испугался. Заявил, что тогда ему до магглов и дела нет. А я и говорю, мол, мне тоже.

- Славно, - Джереми наконец занялся чаем, удовлетворенно улыбаясь бледными губами, - значит, ничего еще не закончено.

- И не закончится, дед, - Нед ухмыльнулся точно так же и извлек из портфеля плоскую коробку. – Гляди.

Диадема переливалась в электрическом свете, хотя привыкла явно к другому. Мягко светился синий камень.

- Послезавтра Лорд отправится в Хогвартс, просить о преподавательской ставке…

- Кто ж ему даст.

- Это-то понятно. Только дело не в том. Покуда он будет болтать с Дамблдором, я схожу поищу комнатку задумчивости, - Уилкс-младший чуть прищурился, - но найду совсем другую комнату.

- Смысл-то, смысл в чем? Ты извини, Нед, я-то не маг, если ты забыл.

- Смысл в том, что, пока цела эта штука, - Нед прошелся пальцами по ободку диадемы, - наш Лорд останется здоров и счастлив. Вечно.

Джереми поверил внуку как-то сразу. Он смотрел на золотой обруч перед собой, а видел совсем другое – видел лорда Мосли, подтянутого и бодрого, как только что вернувшегося с войны, шагающего по индусским кварталам. И тех, кто пошел бы за ним, надев черные рубахи и подняв к небу знамя с молнией – все новых и новых молодых парней, таких же молодых, как и их вождь.

Вечно.

@темы: текст, темные

---

[Константин Редигер]

Теперь пора ночного колдовства.
Скрипят гроба, и дышит ад заразой.
Сейчас я мог бы пить живую кровь
И на дела способен, от которых
Я утром отшатнусь.
принц Гамлет

По требованию обеих участвующих в конкурсе команд наши правила дополняются следующим пунктом:

"Запрещено комментирование и голосование с логинов, предоставлявшихся для анонимного комментирования на diary.ru вместе с паролями."

Разумеется, это правило не имеет обратной силы, но впредь комментирование от "анонимных" логинов будет приводить к немедленному бану. К сожалению, к немедленному бану этого логина но, по возможности (увы, маловероятной), и всех прочих логинов, принадлежащих анонимному комментатору.

Пользуясь этим неприятным случаем, еще раз поздравляю всех участников и читателей с Новым годом и Рождеством от имени нашей маленькой модераторской группы.

@темы: организационное