[House of York]

Название: "Служить и защищать"
Автор: House of York
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Альбус Дамблдор, Минерва Макгонагалл, Рубеус Хагрид, Северус Снейп, Гарри Поттер
Жанр: драма
Техника: фотошоп, планшет
Тема задания: Коллаж выполнен на свободную тему "Надежды на будущее. То, ради чего ведут войну члены Ордена"
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: Служить и защищать интересы многих, даже если страдают интересы некоторых
Примечание 1: Коллаж выполнен на командный конкурс "Война Роз".
Примечание 2: За эту работу нужно голосовать по критериям "раскрытие темы/ общее впечатление"

@темы: светлые, арт

---

[House of Lancaster]

Название: Они украли его магию
Автор: Дом Ланкастеров
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Аргус Филч
Техника: фотошоп
Тема задания: коллаж на свободную тему «Причины и предпосылки первой магической войны»
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Невозможно развязать гражданскую войну, если каждую из сторон не поддерживает часть населения. Что может волновать каждого мага? Кто будет следующим министром? Какой закон примет Визенгамот на следующей неделе? Нет, можно прожить всю жизнь, не думая об этом. Но нельзя не думать, родится ли твой ребенок магом или сквибом.
Примечание 1: коллаж выполнен на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот коллаж нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

@темы: арт, темные

---

[wine_trying]

Команды конкурса Война Роз поздравляют читателей и участников с наступающим Новым Годом, желают здоровья и счастья, побед в собственных сражениях, верных соратников и достойных противников. Удачи вам.


Мы объявляем небольшие каникулы, следующая выкладка - 2 января. До новых встреч.

---

[House of Lancaster]

Название: Несколько коротких листовок
Автор: Дом Ланкастеров
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: агитационный материал
Тема задания: Наглядная агитация - вне конкурса
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Пора задуматься
Примечание: Текст листовок написан на командный конкурс «Война Роз».

Откуда берется магия у магглорожденных?
Никогда не задумывался? Давай подумаем вместе. Даже когда маг женится на маггле, что бы мы не думали о них, их дети рождаются, как правило, волшебниками. Это значит, что магия наследуется теми, в ком течет магическая кровь, и кровь мага побеждает маггловскую. "А как же сквибы?" – спросишь ты, - "они всегда были." И магглорожденные – всегда. А может, эти явления взаимосвязаны? Мы не знаем, как сквибы теряют магию, а магглорожденные ее получают, то есть, мы ПОКА не знаем, каким способом они делают это – воруют магию у наших детей. Но мы многого не знаем о магглах, например, как они научились разговаривать на расстоянии или летать по небу в свои железных повозках. Пора узнать об этом, пора разобраться с магглами, которые, похоже, научились красть наши знания и магию. Министерству плевать, кто будет магом: твой ребенок или ребенок маггла с соседней улицы, налоги одинаковые. Но тебе не должно быть все равно.
Хочешь с нами? Я не могу дать тебе адрес или назначить встречу – нас уже ищут и в любой момент могут объявить вне закона. Просто поговори со своими друзьями, обозначь свою позицию. Нас много, рано или поздно мы узнаем, что ты – на нашей стороне, и тогда мы встретимся.


Кому выгоден Статут секретности?
От тебя требуют его безукоснительного соблюдения? Ты постоянно чувствуешь, что тебя ограничивают, заставляют оглядываться вокруг. Но следует ли Статуту само Министерство? Ты с удивлением обнаруживаешь, что нет. Официально Министерство общается с премьер-министром магглов. Нам говорят, что это – наша инициатива, мы приходим к каждому из них сами. Зачем? Когда-то волшебники спрятались от их мира, потому что далеко не всем магам удавалось аппарировать с инквизиторских костров, что бы об этом не говорили тебе хогвортские учебники. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно изучить историю любого семейства, ведущего свою родословную сквозь это время. Мы спрятались, признав тем самым, что магглы сильнее нас, и открытая война всех магов со всеми магглами будет нами проиграна. Должны ли мы поверить, помня это, что глава магглов делает то, что выгодно магическому миру, и не более того? Может быть, происходит наоборот, но нам не говорят об этом? Пора навести порядок в Министерстве и наконец узнать правду, но для этого нам надо попасть туда.
Хочешь с нами? Я не могу дать тебе адрес или назначить встречу – нас уже ищут и в любой момент могут объявить вне закона. Просто поговори со своими друзьями, обозначь свою позицию. Нас много, рано или поздно мы узнаем, что ты – на нашей стороне, и тогда мы встретимся.

Магглорожденный, хочу поговорить с тобой.
Ты считаешь, что тебя терроризируют, вздрагиваешь от звука шагов за твоей спиной, от каждого стука в дверь после захода солнца. Ты хочешь знать, почему тебя ненавидят?
Мы не ненавидим тебя самого, мы боимся последствий твоего прихода в магический мир. Ты знаешь магглов лучше нас, ты знаешь то, о чем мы только догадываемся. Что они делают с могуществом, о котором только подозревают? Пытаются им овладеть. Иначе что бы заставило их научиться взрывать лучше бомбарды, летать по воздуху комфортнее, чем мы летаем на метле? Они всегда хотят большего, чем умеют сейчас.
Что они будут делать, если узнают о магии? Мы думаем, они захотят ею овладеть, а если не смогут, попытаются завладеет нами. Что это закончится для нас? Настоящее рабство, каждого мага будет окружать десяток вооруженных магглов, заставляющих выполнять нужную магглам работу? Или нам оставят иллюзию свободы?
Когда ты, рожденный магглами, приходишь в наш мир, твои близкие узнают о нас. У магов есть способы заставить их молчать, но чем больше магглорожденных мы принимаем, тем больше риск, что кому-то из узнавших о магии не захочется молчать даже ради тебя. Ты ставишь под удар мир, в который пришел, и который тебе нравится больше маггловского, раз ты здесь остался. Не пора ли выбрать окончательно? Тебе достаточно обратиться в Министерство магии, чтобы все магглы в твоем окружении забыли о тебе навсегда. Это не больно, это не опасно для них. Если ты согласишься позаботиться о магическом мире, мы позаботимся о тебе - твои ночи снова станут безопасными.

@темы: текст, темные, внеконкурсный материал

---

[House of York]

Название: Какая разница?
Автор: House of York
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: капли крови
Жанр: агитационный плакат
Техника: Corel PhotoPaint
Тема задания: Наглядная агитация - вне конкурса
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.К. Роулинг, мы только играем
Саммари: Кровь одного цвета. Неважно, чистокровный ты, полукровка или магглорожденный.
Примечание: Коллаж выполнен на командный конкурс «Война Роз».

Посмотреть.

@темы: светлые, арт, внеконкурсный материал

---

[House of Lancaster]

Название: Да, маста* Люц
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: слэш
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Люциус Малфой/Кингсли Шеклболт
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: иногда тайные фантазии воплощаются в жизнь самым причудливым образом…
Тема задания: Сложные обстоятельства (по каким-то причинам член ОФ и член ПС помогают друг другу, оставаясь при этом врагами).
Предупреждение: AU, где Люциус Малфой и Северус Снейп являются друзьями; Кингсли Шеклболт закончил Хогвартс на два года раньше Люциуса Малфоя
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз».
* маста – сокращенное от «мастер». Так темнокожие рабы называли своих белых хозяев в США


***

- Все произошедшее можно уложить в пять счетов, – произнес Малфой в который уже раз за вечер. – На счет «один» мы с Рудольфусом вошли в тот маггловский дом на окраине Белфаста…

Северус Снейп вздохнул и прикрыл глаза.

- На счет «два» я поднял палочку, чтобы произнести «Империо»…

Снейп едва заметно кивнул.

- На счет «три» в комнате оказалась толпа авроров, и Рудольфус сразу же аппарировал…

Снейп открыл глаза и неслышно забарабанил пальцами по столешнице.

- На счет «четыре» воздух вокруг стал разноцветным от аврорских заклинаний, я попытался аппарировать – но они уже поставили барьер. Как минимум пять лучей – я точно помню, что один был фиолетовый, как при Оглушающем заклятии – сошлись надо мной в такой… островерхий купол... не знаю, как сказать по-другому, дракклы все раздери, Сев!

Снейп успокаивающим движением накрыл малфоевскую ладонь своей.

- На счет «пять» я активировал порт-ключ – тот самый, гоблинской работы, на него никакие барьеры не действуют, ты знаешь…
Снейп легонько сжал пальцы Люциуса, но в следующую секунду тот выдернул руку и вскочил с кресла.

- А на счет «шесть», и «семь», и «восемь» я сижу здесь и как идиот, повторяю тебе это в сорок пятый раз! Почему это со мной случилось? Как вообще это могло случиться?!

Малфой опустился на место и теперь уже сам схватил руку друга.

- Сев, может быть, мы с тобой ошиблись? – спросил он с надеждой. – Может быть, мы просто неправильно диагностировали проклятие?

Снейп вздохнул и откашлялся:
- Люц, послушай, мы проверили пятью различными способами, включая активацию родовых Чар Защиты и диагностику на крови. Случайная комбинация нескольких заклинаний привела к тому, что на тебе лежит проклятие Тайного Желания, и это несомненный факт.

Люциус откинулся на спинку кресла и застонал.

- Возможно… – начал было Снейп, но Малфой качнул головой, заставляя Северуса замолчать.

- Не стоит, Сев. Я проклят, но это не проклятие умственной отсталости. Я понимаю, что мы с тобой не ошибаемся. Я понимаю, что в ближайшие же дни под влиянием этого проклятия начну испытывать к одному из авроров, с чьих палочек слетели те заклинания, некие странные желания, противостоять которым буду не в силах до тех пор, пока не получу возможность желания эти удовлетворить. Один только Мерлин знает, что это будет за чушь и дрянь, и насколько она окажется унизительной для моей чести или опасной для жизни!

- И один только Мерлин знает, кто из авроров очутился с тобой в связке, – пробормотал Северус. – Ведь проклятие работает в обе стороны, а ты сам говоришь, что их там была целая толпа…

«Ошибаешься, друг мой, – с отчаянием подумал Люциус. – Для того чтобы знать, кто оказался по другую сторону проклятия, не обязательно взывать к праху Мерлина. Достаточно вспомнить, что единственным аврором среди нападавших, лицо которого я разглядел совершенно отчетливо, был Кингсли Шеклболт, и не будь я Малфоем, если мы с ним теперь не связаны…»
…Предки Люциуса Малфоя в далеком рабовладельческом прошлом наверняка владели предками Кингсли Шеклболта, и где-то в глубинах малфоевского подсознания осталась память об этом – ничем иным Люциус не мог объяснить тот факт, что всякий раз, когда в Министерстве Магии его взгляд натыкался на внушительную фигуру молодого темнокожего аврора, им, Люциусом, овладевало непреодолимое желание рявкнуть в полный голос: «На колени, Кинг!» и услышать в ответ послушное: «Да, маста Люц…»

Люциус во всех подробностях представлял, как в просторной кабине министерского лифта – почему-то непременно хотелось, чтобы все это происходило в лифте – Шеклболт станет медленно и грациозно, с той особой грациозностью, которая свойственна всем темнокожим, независимо от их роста и комплекции, опускаться на колени, вытягивая длинные руки вдоль тела и облизывая кончиком языка свои полные губы… Как зло будут сверкать его глаза, но злость тут же уйдет из взгляда, сменившись покорностью, а по виску потечет крохотная капелька пота…И как он сам, Люциус, наклонится прямо к лицу Кингсли, вдохнет пряный и чуть терпковатый запах его коричневой кожи и…

На этом месте воображение обычно Люциусу отказывало. Вернее, это он сам неимоверным усилием воли заставлял себя не превращать фантазию из разряда «на грани приличия» в откровенно порнографическую картинку. «Все это не более чем свойственное белому мужчине желание доминировать над темнокожим, – мысленно рассуждал Малфой. – Отсюда и навязчивая идея поставить Шеклболта на колени, то есть – в унизительное для него положение, и это нелепое, непонятно из какой книжки выскочившее «маста», и вообще вся ситуация в целом! Вот, спрашивается, зачем мне к нему наклоняться? Не для того же, в самом деле, чтобы слизать с виска эту крохотную соленую капельку! И уж точно не для того чтобы поцеловать, спаси Мерлин и сохрани! Пожалуй, ударить по лицу, да, ударить наотмашь – вот единственная цель, которой можно хоть как-то оправдать эту фантазию, это безумие, это… это наваждение!»

Так Люциус уговаривал сам себя, убеждал в том, что нет ничего неприличного и неестественного в его фантазиях, а поскольку в деле убеждения кого-либо в чем-либо Люциусу Малфою равных не было, у него это отлично получалось – до следующей встречи с Кингсли Шеклболтом…

- Люц! Люц, ты меня слышишь? – судя по выражению лица Северуса, он обращался к Малфою не в первый раз.

- Я задумался, – сглотнул Люциус. – Что ты говорил?

- Говорил, хорошо, что ты был в маске, – произнес Снейп. – Тебя никто не вычислит, а ты довольно скоро сам поймешь, к кому и какие желания испытываешь. Тогда мы сможем придумать, как удовлетворить их, не вызывая никаких подозрений…

- Скажи, Сев, – перебил его Люциус. – Скажи мне, этот аврор, пока что нам неизвестный, он ведь тоже будет испытывать какие-то желания по отношению ко мне?

Прежде чем ответить, Северус Снейп несколько секунд потрясенно смотрел на друга.

- Что? – моментально раздражаясь, спросил Малфой.

- Ничего, – покачал головой Снейп. – Просто не думал, что когда-нибудь услышу, как Люциуса Малфоя интересует кто-то другой, кроме самого себя.

- Мы оба с этим «пока что неизвестным нам аврором» находимся под проклятием, не забыл? Ничего удивительного, что меня это интересует. Что там происходит с человеком, если он не находит способ удовлетворить свои желания? Он умирает?

- Сходит с ума, – печально произнес Снейп. – И противодействия нет. Во всяком случае, мне они неизвестны, но есть отличный специалист по редким проклятиям, и если ты обратишься к нему, я думаю, он сможет найти средство! Или ты сможешь найти способ удовлетворить желание.

- А тот, второй? – настойчиво поинтересовался Люциус.

Снейп пожал плечами.

- Главное, чтобы свое желание осуществил ты, и сделал это прежде, чем проклятие окажет необратимое воздействие на твой разум. Желания второго никакого значения не имеют.

- Собственно, нечто в таком роде я и ожидал услышать, – резюмировал Малфой.


***

В том, что проклятие Тайного Желания связало его именно с Шеклболтом, Малфой убедился уже на следующее утро, переступив порог Министерства Магии. Кингсли стоял у фонтана вместе с другим аврором, то ли младшим Смитом, то ли старшим Брауном, и оба с хмурым видом рассматривали какие-то бумаги. Пары взглядов на гладко выбритый, шоколадного цвета, затылок Шеклболта, на золотое кольцо в его правом ухе, на плечо, обтянутое красной тканью форменной аврорской мантии, оказалось достаточно, чтобы перед глазами Малфоя поплыли его обычные видения, и никогда еще они ни были такими яркими и красочными.

Он поспешил пройти мимо авроров, и взгляд Шеклболта, пожалуй, мог бы прожечь дырку в малфоевском атласном сюртуке от мадам Малкин. Люциус ощутил этот взгляд всей кожей, словно между его лопаток и в самом деле появилась дыра. Дойдя до ближайшего укромного места, он позволил себе на миг прислониться спиной к стене и перевести дух. То, что он чувствовал, проще всего было передать словом «вожделение», и у него больше не оставалось сомнений в том, что именно он хотел бы сделать, доведись ему все-таки наклониться к лицу Кингсли Шеклболта.

Спустя неделю Малфой мог охарактеризовать свое состояние как «очень взвинченное», спустя две он уже почти сходил с ума от напряжения. Стоило ему переступить порог Министерства, как Шеклболт начинал буквально преследовать его – или это он сам теперь повсюду выискивал его? Аврор внезапно выходил из-за поворота в коридоре, настигал Люциуса в Атриуме, садился за соседний столик в министерском буфете, сверлил спину тяжелым взглядом, доводил до исступления своим низким хрипловатым голосом, а однажды, однажды ему довелось услышать, как Кингсли смеется! От этого звука у Малфоя задрожали ноги, и пришлось немедленно опуститься на скамью, чтобы не упасть прямо посреди зала для совещаний, где собирались представители всех отделов для еженедельной общей планерки.

Что ощущал Шеклболт, оставалось тайной – он умел держать непроницаемую маску на своем негритянском лице не хуже Люциуса, и тому оставалось лишь надеяться, что все эти встречи так же мучительны для аврора, как и для него самого – какова бы ни была природа желаний Кингсли относительно Малфоя.

Пару дней Люциус не ходил в Министерство, сказавшись больным, но от этого стало только хуже. Нарцисса хлопотала вокруг него как наседка, и стоило только закрыть глаза, Кингсли появлялся на внутренней стороне век: улыбался своими невозможными губами, покачивал головой, трогал пальцами золотую серьгу, потирал мочку уха… Отвлечься не получалось ни на что и успокоение не находилось ни в чем.

Снейп – единственный человек, посвященный в его тайну – известие о характере и объекте малфоевского желания принял почти без удивления, но впал в отчаяние от безрадостной перспективы, открывающейся перед Люциусом.

- Тролль тебя задери, Люц! – воскликнул растерянный Северус. – Это желание не из тех, которые можно легко удовлетворить! К тому же, как ни крути, он аврор, а ты Упивающийся Смертью. Он на тебя охотится! Вы враги, понимаешь?

- Какое это имеет значение? – процедил Люциус сквозь зубы, прекрасно, впрочем, догадываясь, куда клонит Снейп.

- Если бы вы были, выражаясь маггловским языком, по одну сторону баррикады, вы оба смогли бы поговорить откровенно. Возможно, вам удалось бы найти какой-то разумный компромисс, помочь друг другу, но так…

Северус сокрушенно покачал головой:
- Приди ты к нему, это будет равнозначно твоему приговору. Мистер Кингсли, я тут недавно попал под перекрестный огонь аврорских заклинаний, во время очередного нападения на маггловский поселок по приказу Темного Лорда, и теперь мы с вами связаны редким проклятьем…

- Заткнись! – заорал Люциус, и Северус обиженно умолк.

Спустя пару минут Малфой нарушил молчание:
- Как проверить, понимает ли сам Шеклболт, что он под проклятием?

Снейп оскорбленно вздернул подбородок.

- Понятия не имею, Люц. Я все-таки специалист по зельям, а не по редким проклятиям.

Специалист, которому Люциус изложил суть дела, естественно, не открывая имен и подробностей, был несказанно поражен тем фактом, что кому-то, кроме него самого, удалось правильно диагностировать такое редчайшее проклятие.

- О нем мало кто знает, мистер Малфой. И если бы ваш товарищ по несчастью, тот, кто оказался с вами в связке, заподозрил бы что-то, его имя уже было бы в списке моих клиентов. Ни колдомедики, ни другие маги, специализирующиеся на снятии проклятий, не смогли бы определить, что его желания – какими бы они ни были – возникают под магическим воздействием.

- Почему же нам с моим другом удалось выявить это воздействие? – хмуро поинтересовался Малфой. – И даже раньше, чем проклятие Тайного Желания активировалось?

Специалист хитро прищурился:
- Невероятное стечение обстоятельств и ваше личное везение! Во-первых, вы кинулись исследовать свою магическую ауру немедленно! Во-вторых, вы применили для этого самые мощные средства, что, безусловно, делает честь вам и вашему другу, а в-третьих, в-третьих, мистер Малфой, из того, как мне видится ситуация, совершенно ясно, что маг, с которым вы оказались в связке, ничего не заподозрит – потому что под ударом были вы, а не он. Кроме того, мистер Малфой, голубчик, должен сказать, что отчаиваться не стоит! Вам несказанно повезло!

- В каком смысле?

- Как это в каком? Ведь вы испытываете такое естественное желание к своему товарищу по несчастью!

- Естественное? – приподнял брови Малфой. – По-вашему, вожделеть мужчину – это вполне естественно?

- Не будьте таким ретроградом! – благодушно рассмеялся специалист. – Вам ли, чистокровному магу из древнего и славного рода, не знать о том, что иногда случается между молодыми волшебниками в период становления их личности, в пору, когда юноши ищут себя в этом бурном мире и…

- Я не ищу себя в бурном мире! – заявил Люциус Малфой самым холодным тоном из тех, на которые был способен, и специалист по редчайшим проклятиям немедленно прекратил смеяться. – И я не юноша в период становления личности. Я женат и вполне благополучно, смею вас уверить! Меня никогда не привлекали представители одного со мной пола, и я не нахожу ничего естественного в том желании, которое испытываю к своему «товарищу по несчастью», будь он трижды проклят!

- Ну, зачем же так резко! – специалист с поскучневшим видом пожал плечами. – Когда я говорил о естественности вашего влечения, я вовсе не имел в виду, что вы имеете подобные склонности, только… Только подумайте вот о чем, мистер Малфой – действие этого проклятия высвобождает самые потаенные желания, многократно усиливает и концентрирует малейшие чувства, когда-либо испытываемые одним человеком по отношению к другому. То есть, если бы вы испытывали легкую неприязнь к этому магу – не скажете, кстати, кто он такой, нет? – сейчас вы сходили бы с ума от ненависти к нему. И желанием вашим было бы отнюдь не стремление заняться с ним сексом – давайте уж называть вещи своими именами! Вам сейчас хотелось бы убить его, и с течением времени эта навязчивая идея овладела бы вашим разумом настолько, что вы оказались бы перед мучительным выбором: либо удовлетворить свое желание, либо сойти с ума! Третьего варианта это проклятие, увы, не оставляет.

- У меня и сейчас нет никакого третьего варианта! – вскинул голову Малфой. – Или удовлетворить желание – или сойти с ума.

- Я уже говорил вам, что не вижу поводов для трагедии, – заметил специалист почти так же холодно, как сам Люциус пять минут назад. – Все, что вам нужно – встретиться со вторым магом, попавшим под действие проклятия, и реализовать свои фантазии.

- Отличный совет! – раздраженно произнес Малфой, вставая. – Не говоря уже о том, что желания этого самого «второго мага» могут быть абсолютно противоположны моим!

-Вы являетесь врагами? – деловитым тоном поинтересовался малфоевский собеседник. – Соперниками? Вражда из-за наследства?

- Скорее, непримиримые идеологические разногласия, – буркнул Люциус.

- Политика, – почти разочарованно протянул специалист по редчайшим проклятиям. – В любом случае, мистер Малфой, у вас есть только два варианта: удовлетворить свое желание или сойти с ума. Третьего…

- …варианта это проклятие не оставляет! – закончил фразу Люциус и, поддавшись мгновенному порыву, добавил. – С желанием его убить было бы проще…

- Я сделал бы вид, что не слышал этого даже без Нерушимого обета, который дал вам в самом начале нашей встречи, – поспешно склонил голову специалист.


***

Какое-то время Люциус потратил на размышления о природе желаний, которые Кингсли Шеклболт мог испытывать по отношению к нему. Безо всякого сомнения, Кингсли никогда не питал к нему симпатии. До того, как в жизни Малфоя возник Темный Лорд, они с Шеклболтом практически не пересекались – насколько это представлялось возможным в тесном и замкнутом мирке британских волшебников.

В Хогвартсе Малфой учился на два курса младше, они были на разных факультетах и не имели общих интересов. Когда Люциус пришел работать в Министерство, Кингсли уже стал аврором, и общение их ограничивалось дежурными приветствиями в утреннем Атриуме или ничего не значащими фразами, сказанными друг другу на общеминистерской планерке.

С того времени как Люциус принял метку, все изменилось. Любой аврор – и Шеклболт, разумеется, тоже – становился теперь противником Малфоя. Ему было прекрасно известно, что под подозрением у Аврората находились многие волшебники, кичившиеся чистотой крови. И не раз, давая волю своим фантазиям, в которых фигурировали министерский лифт и капля пота на виске Кингсли, Люциус задумывался, кто именно из авроров собирает сведения на него самого. Таким человеком вполне мог оказаться и сам Шеклболт, по непроверенным слухам, входивший в таинственный Орден Феникса, который объявил непримиримую войну Упивающимся Смертью. Подобные мысли придавали фантазиям особую пикантность – до тех пор, пока речь шла исключительно об игре воображения.

Неприязнь Шеклболта – а у Люциуса не было оснований предполагать, что Кингсли мог испытывать к нему нечто иное – под действием проклятия должна была усилиться многократно, переплавиться во чистую ненависть, и Малфой превратился в настоящего параноика, выискивая в любом случайном происшествии вокруг себя признаки готовящегося на него покушения.

Чары, выявляющие вредоносную магию, Малфой накладывал на все: еду, питье, предметы обстановки, личные вещи. Он избегал толпы, в которой так легко проткнуть человека отравленным кинжалом, не входил первым ни в одно помещение, не вскрывал почту и в каждом посетителе готов был увидеть убийцу под Оборотным зельем. Он почти перестал спать, шарахался от каждого прикосновения и, увидев теперь в Министерстве Шеклболта, немедленно пускался в бегство.

Уверенность в том, что Кингсли с каждым днем должен ненавидеть его все сильнее, ничуть не повлияла на природу его собственных желаний по отношению к аврору. Он по-прежнему хотел его, вожделел как самый экзотический, самый запретный плод, и эта страсть сжирала ему мозг и заглушала остатки здравого смысла. Люциус пытался смотреть на ситуацию отстраненно, разделять самого себя – молодого здорового мужчину, имеющего право на маленькие тайные фантазии – и болезненное, всепоглощающее желание, возможно, и подпитанное этими фантазиями, но рожденное вредоносной магией. Он прилагал массу усилий, сопротивляясь влечению, над которым не мог властвовать – а больше всего на свете Люциус Малфой ненавидел то, чем не был в состоянии управлять. Но все эти усилия оказывались тщетными.

Он представлял Шеклболта, занимаясь любовью с женой; он представлял Шеклболта, трахая под Оборотным зельем проститутку в дорогом борделе; он представлял Шеклболта, впервые в этом же борделе заказав не женщину, а мужчину – и всякий раз после оргазма испытывая не облегчение и удовлетворение, а мучительную тоску по недостижимому объекту своей страсти.

- Люц, ты сойдешь с ума, если не осуществишь свое желание, – встревожено говорил ему Снейп. – Надо найти какой-то выход…

- Наложить на него Империо, а потом стереть память? – хмуро интересовался Малфой. – Для этого я еще недостаточно безумен.

Люциус худел, серел и чувствовал, что сгорает изнутри. Его не волновали дела поместья, он стал безразличен к министерской работе, испытывал облегчение от того, что Лорд в последнее время призывал его нечасто, и даже восторженное сообщение Нарциссы о том, что она беременна, практически его не обрадовало. У Малфоя еще хватало сил на то, чтобы изображать какие-то эмоции, но на то, чтобы испытывать их по-настоящему, сил у него уже не осталось. Свет сошелся клином на человеке со сложнопроизносимым именем и шоколадного цвета кожей, и с каждым днем клин этот становился все острее.


***

В пятничный вечер, спустя почти месяц после событий в Белфасте, Люциус Малфой вошел в министерский лифт, и двери за ним закрылись с легким скрипом. Люциус, не глядя, протянул руку и нажал на нужную кнопку, лифт тронулся, и только тогда Малфой обнаружил, что в кабине он не один.

В дальнем углу неподвижно стоял человек, и увидев его, Люциус Малфой испытал невероятное облегчение при мысли, что теперь все закончится. Неизвестно как, неясно, каким образом, но закончится.

На этот раз не было никакого обмена приветственными кивками. Люциус понятия не имел, что именно испытывал к нему Кингсли, но то, что проклятие действовало на обе стороны, было видно невооруженным глазом. Шеклболт похудел, форменная мантия висела на нем свободно, а взгляд казался тусклым и больным. Люц припомнил собственное отражение, каким он видел его сегодня утром в зеркале, и усмехнулся помимо воли.

В ту же секунду свет в лифте мигнул и погас, кабинка, едва успев начать движение вниз, остановилась, и Малфой оказался впечатан в стенку. «Шеклболт убьет меня голыми руками», – подумал Люциус и расслабился в ожидании.

- Я ненавижу тебя, Малфой! – прорычал Кингсли ему на ухо, прижимаясь к Люциусу так плотно, что между их телами не осталось ни малейшего зазора.

- Я ненавижу тебя, высокомерный ублюдок, ненавижу! Больше всего на свете мне хочется тебя задушить!

Люциус слышал, как гулко бьется сердце Кингсли, и ощущал аромат его кожи – в точности такой пряный, как представлялось ему в мечтах. Как там сказал специалист по редчайшим проклятиям – можно или удовлетворить свое желание или сойти с ума, третьего варианта нет? Старик ошибался. Третий вариант – умереть, удовлетворяя чужое желание. Потому что проклятие работает в обе стороны одинаково, высвобождая самые потаенные человеческие мечты и максимально концентрируя чувства.

- Я убью тебя на хрен, Малфой! – горячо и хрипло прошептал Шеклболт на ухо Люциусу и чуть отстранился, одновременно с силой нажимая на его плечи.

- Убью, понимаешь?! – он изо всех сил старался говорить грозно, но выходило почти умоляюще, и Малфой даже не сразу понял, почему.

А когда понял, едва не заплакал от облегчения. Еще не веря до конца, он положил левую руку на пряжку ремня, стягивающего мантию Шеклболта – и его руку не убрали! Тогда, шалея от возбуждения и страха, Люциус поднял правую руку и притянул голову Кингсли к своему лицу. Малфой ощущал дыхание Шеклболта – такое же рваное, как и его собственное; дрожь, сотрясающую все это сильное тело – такую же точно, от которой его самого сейчас трясло как в лихорадке. Когда их губы, наконец, встретились, этот поцелуй меньше всего на свете можно было назвать нежным. Они кусали друг друга как два зверя, изголодавшиеся по чужому теплу или чужой крови, а, может, по тому и другому вместе.

Ошметки малфоевского здравого смысла вопили сейчас о том, что он сдает себя с потрохами, и все, что он делает сейчас, может привести его прямиком в камеру Азкабана – но невероятное чувство счастья и свободы, захлестнувшее его с головой, оказалось сильнее. Малфой на секунду отстранился от Шеклболта, попытался в темноте разглядеть что-то в его глазах, спросить безмолвно: «Ты понимаешь, что мы оба делаем?» или «Ты понимаешь, что все дело в проклятии?» или, может быть, «Мы ведь с тобой по-прежнему враги, верно?»

И, несмотря на кромешную тьму, царившую в лифте, он прочитал – или ему это только показалось – во взгляде Шеклболта: «Да, мы по-прежнему враги, но сейчас это не имеет значения» или «Я ни хрена не понимаю, но если мы сейчас не сделаем это, мы просто сдохнем» или, возможно, «Я все-таки убью тебя, Малфой, но не сейчас. Когда-нибудь позже»…

Кингсли выдохнул ему прямо в рот:
- На колени, Люц!

И Малфой даже не подумал возмутиться. Ухватившись пальцами за кожаный аврорский ремень, он медленно опустился вниз и, прежде чем начать возиться с пряжкой, поднял голову. Шеклболт возвышался в темноте горячей, тяжело дышащей, опасной махиной, и Люциус прошептал так тихо, насколько мог, но не настолько тихо, чтобы его не услышали:
- Да, маста Кинг… Да...

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Своя кровь
Автор: House of York
Бета: Будет названа позже
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Ремус Люпин, Фенрир Грейбек
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари:
Это вы научили меня выживать,
Гнать лося по лесам, голосить на луну,
И теперь, когда некуда дальше бежать,
Я вам объявляю войну.
Тема задания: Фик написан на тему «Сложные обстоятельства (по каким-то причинам член ОФ и член ПС помогают друг другу, оставаясь при этом врагами)».
Предупреждение: в прологе использован текст 16 главы шестой книги Поттерианы “Гарри Поттер и Принц-полукровка”
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

1996 год. Рождество


— Чем вы занимались в последнее время? — спросил Гарри у Люпина, пока мистер Уизли спешно удалился готовить яичный напиток, а все остальные расслабились и стали беседовать между собой.
— О, я был в подполье, — ответил Люпин, — можно сказать буквально. Поэтому у меня не было возможности писать, Гарри. Посылая тебе письма, я мог бы себя выдать.
— То есть?
— Я жил среди моих собратьев, таких же как я, — сказал Люпин. — Оборотней, — добавил он, заметив недоумевающий взгляд Гарри. — Почти все они на стороне Волдеморта. Дамблдору нужен был шпион, а тут я подвернулся под руку… готовенький.

В его голосе слышалась какая-то горечь, и он, видимо, понял это — улыбка его стала более теплой, и Люпин продолжил:
— Я не жалуюсь, это необходимая работа, а кто мог справиться с ней лучше меня? Как бы там ни было, втереться к ним в доверие было трудно. При взгляде на меня сразу становится понятно, что я долгое время жил среди волшебников. Видишь ли, они ведь сами сторонятся нормального общества и живут на окраинах, воруют, а иногда и убивают, чтобы прокормиться.
— Как они могли встать на сторону Волдеморта?
— Они считают, что с наступлением его владычества для них начнется новая, лучшая жизнь, — ответил Люпин. — А с Грейбеком так просто не поспоришь…
— Кто такой Грейбек?
— Ты о нем не слышал? — руки Люпина судорожно сжались на коленях. — Фенрир Грейбек, наверное, самый свирепый из ныне живущих оборотней. Он считает делом своей жизни убить или обратить как можно больше людей. Мечтает создать столько оборотней, чтобы их численность превысила количество волшебников… Волдеморт пообещал ему добычу в обмен на услуги. Грейбек специализируется на детях… Кусает их, пока те еще маленькие, а потом растит вдали от родителей, учит ненавидеть обыкновенных волшебников. Волдеморт грозится спустить Грейбека на маленьких мальчиков и девочек. Обычно эта угроза приносит свои плоды.

Люпин выдержал паузу и продолжил:
— Это Грейбек меня покусал.
— Что? — ошеломленно спросил Гарри. — Когда… то есть когда вы были маленьким?
— Да. Мой отец как-то раз оскорбил его. Очень долгое время я не знал, кто именно набросился на меня. Мне даже было жалко его, когда я думал, будто он потерял контроль над собой, к тому времени зная, какого это — превращаться. Но Грейбек не такой. В полнолуние он подбирается как можно ближе к жертвам, чтобы не просчитаться с нападением. Он все планирует. И этого человека Волдеморт использует, чтобы предводительствовать над оборотнями. Не скрою, что мои веские доводы сильно поколебали настояния Грейбека, будто оборотни заслуживают крови, будто нам следует мстить за себя нормальным людям.
— Но вы нормальный человек! — возмутился Гарри. — Просто у вас… у вас есть проблема…

Люпин рассмеялся.


1978 год. Июль

Иногда Ремусу казалось, что лучше бы он умер.

Он давно привык к боли трансформации, но привыкнуть к ужасу в глазах близких оказалось невозможно. Будь Люпин инвалидом – обычным, прикованным к креслу человеком – и он понял бы и принял жалость в чужих глазах, смирился бы со своим уродством, может быть, даже начал находить особое извращенное удовольствие в своей беспомощности, позволявшей пользоваться чужой жалостью, чужим сочувствием, чужой любовью.

Страх в глазах отца и матери убивал вернее, чем яд ликантропии. Поэтому Ремус редко бывал дома, предпочитая проводить время с теми, кого не ужасала его болезнь. Наверное, в этом и состояла его ошибка – если бы Люпин чаще наведывался в Элтон, то знал о нападениях оборотня и не угодил бы в чужую ловушку.

- Что уставился? – Грейбек говорил еле слышно, но отчетливо. – Полюбоваться пришел?

Любоваться было нечем. Сорвавшись в волчью яму, оборотень здорово распорол бок о воткнутый в землю кол, а затем Грейбека еще избили деревенские, вымещая страх и ненависть. Сейчас Фенрира можно было узнать только по яростно горевшему желтому глазу – второй заплыл от удара, а лицо распухло и отекло от побоев. Трансформация в цепях вывернула суставы под неестественными углами, что должно было причинять оборотню невыносимую боль.

Его не убили сразу – это оказалось бы слишком легким наказанием за растерзанных Фенриром людей. Грейбека оставили умирать от жажды, насекомых и кровопотери, подвесив на перекладине ворот одного из разоренных им домов. Сначала оборотень извивался, не обращая внимания на боль, пытался грызть цепи и сыпал проклятиями. Потом затих, свесив кудлатую голову на грудь и вздрагивая, когда очередной камень от осмелевших мальчишек рассекал кожу.

Он должен был умереть еще вчера, но каким-то чудом пережил ночь и весь этот день, а сегодня луна уже шла на убыль, и у Грейбека не осталось шансов дожить до следующего рассвета. Ни одного.

Люпин приехал два часа назад, и известие о поимке и казни Фенрира стало первым, что он услышал от матери. Сначала он обрадовался: яростно, свирепо, словно сам вырыл яму, сам вбил на дно заостренный обожженный кол, сам вздергивал убийцу на цепях – так, чтобы рвались связки, а кости вышли из суставов. Ужинал, еле сдерживая рвущееся наружу нетерпение - выскочить на знакомую улицу, побежать к дому Мидлтонов, своими глазами увидеть, как корчится от боли зверь, превративший в зверя его самого.

Страх пришел позже – когда в подступающих сумерках Ремус увидел изломанное обратной трансформацией тело, которое еще шевелилось, еще жило последними судорогами не желающего умирать существа, но с каждой минутой неизбежно оказывалось всю ближе к той черте, за которой уже не существовало никаких отличий людей от нелюдей, магов от магглов.

- Убить меня пришел? – прохрипел оборотень, но Ремус покачал головой, и надежда, мелькнувшая в уцелевшем глазу Фенрира, сменилась тоскливым разочарованием.
- Не заслужил, – так же хрипло ответил Люпин, и отвернулся, чтобы уйти.

Он успел сделать два шага прочь, когда за спиной раздался негромкий смех, почти сразу сменившийся болезненным стоном.

- Боишься стать убийцей, маленький Рем?

Люпин не ответил, широко шагая по опустевшей улице. Ему действительно не приходилось еще убивать, хотя дело определенно шло к войне, и следовало бы научиться отнимать чужие жизни, не задумываясь о собственной душе. Но одно дело убить в бою – и совсем другое стать палачом для беспомощного врага. Хотя в данном случае уместнее было бы говорить о милосердии, а не об убийстве.

- Не заслужил, - упрямо повторил Ремус, открывая дверь своего дома.

Ночью ему приснился кошмар. Земля расходилась под ногами, и Люпин летел в черную яму, беспомощно кувыркаясь в воздухе и пытаясь ухватиться лапами за осыпавшиеся стенки ловушки, а внизу, на дне, уже ждал кол с потемневшим от чужой крови острием.

Ремус проснулся, задыхаясь от ужаса. За окном бушевала гроза, небо полыхало от беспорядочных молний, в окна бил град. Люпин представил себе Грейбека и содрогнулся. Скорее всего, оборотень был уже мертв, но в этом следовало убедиться. Кошмар разбудил в Ремусе первобытный животный страх – за Люпином не числилось ни растерзанных, ни обращенных – но какое значение это имело для магглов, не разделявших оборотней на плохих и хороших. Для любого из нелюдей была готова волчья яма, любого из них ждал кол, или костер, или ржавые цепи. Люди оставались людьми, а он, Ремус, стоял по другую сторону - там, где висел на воротах Фенрир Грейбек.

Ветер сбивал с ног, заставлял отворачивать лицо, швыряя в глаза то капли дождя, то мелкие градины, больно коловшие кожу. Ремус почти сразу промок до белья – он опасался пользоваться магией там, где дома волшебников были втиснуты в ограниченное пространство маггловской деревни, а иного способа защититься от ливня не существовало. И хотя вряд ли кто-то мог увидеть его в непроглядной тьме, он предпочитал не рисковать.
Грейбек бесформенным кулем висел в цепях и не шевелился. Кожа его была ледяной, и только слабое дыхание говорило о том, что он все еще жив. Нечего было и думать разорвать толстые звенья, и Люпин решился. Режущее заклятие совпало с высверком молнии, а грохот над головой заглушил звук от падения.

Если бы Ремус задумался хоть на секунду, он просто добил бы Грейбека, успокоив свою нывшую совесть. Но думать не получалось. Кровь кипела от бури, от ущербной луны, спрятавшейся за тучами, но все еще слишком сильной, от четкого понимания того, насколько сам Люпин ближе к Фенриру, чем к спящим за закрытыми ставнями людям. И эта кипящая неспокойная кровь заставила Ремуса ухватить безжизненное тело оборотня за косматый загривок и аппарировать в единственное относительно безопасное место, которое было ему известно – в Запретный лес. И уже там, на влажной от росы траве, он осознал, что, спасая оборотня от неизбежной смерти, отрезал себе все пути домой. Навсегда.

Здесь грозы не было, хотя по небу летели рваные тучи, а в верхушках вековых сосен грозно шумел ветер. Бросать Грейбека все равно оказалось нельзя – это ничем не отличалось от казни, разве что не в цепях – и Люпин принялся плести шалаш, сгибая ветви кустов и связывая их длинными пучками травы. Их можно было бы заколдовать, но Ремус хорошо помнил уроки профессора Кеттлберна: использовать ночью магию в Запретном лесу - все равно что прыгать в гнездо к драконам. Здесь обитало слишком много существ, слетавшихся на волшебство, словно пчелы на медоносные цветы.

Надрываясь, Люпин втащил Грейбека под плотную зеленую крышу. Оборотня сотрясала крупная неуправляемая дрожь, да Ремус и сам невыносимо замерз в насквозь промокшей одежде. Поэтому, не задумываясь, стащил с себя все, улегся на траву и свернулся клубком, пытаясь хоть немного согреться.

Утром Грейбек все еще был жив, хотя на губах запеклась кровавая корка, а отекшее от побоев лицо стало почти черного цвета. Рана на боку загноилась, как и широкие ссадины от цепей на запястьях и лодыжках. Что со всем этим делать, Люпин не знал.

Сидя на земле и разглядывая сквозь листья ярко-синее небо, он пытался придумать, как поступить. Искать, где у Грейбека лежка, Ремус не собирался – там вполне могли оказаться те, с кем Люпин намеревался бороться, вступив в созданный профессором Дамблдором Орден Феникса. Тащить оборотня к себе, в крохотную квартирку в окрестностях магического Лондона, было глупо – Люпин даже друзей туда не водил, с подозрительностью параноика сохраняя в тайне личное убежище. Бросать в лесу на верную смерть – от этой мысли Ремус отказался еще накануне.

Конечно, существовал самый последний выход – взять оборотня, аппарировать с ним прямиком к Министерству магии, где и сдать с рук на руки аврорам. Вот только твердой уверенности, что ему самому не наденут после этого магические путы и не отправят в Азкабан, у Ремуса не было. О его нечеловеческой сущности знали очень немногие – профессор Дамблдор, некоторые педагоги Хогвартса, да друзья, рядом с которыми он спасался от одиночества все школьные годы. Для остальных Ремус оставался обычным молодым магом, закончившим в этом году Хогвартс, и Люпин совершенно не собирался посвящать в свою тайну кого-то еще, а тем более, бюро регистрации и контроля за оборотнями.

Грейбек застонал, забормотал что-то – неожиданно жалобно – и Ремус, вздохнув, выбрался наружу. Нужно было найти какое-то иное убежище вместо непрочного шалаша, но в первую очередь требовалось принести воды.

Колдовать днем было не так опасно, как ночью, и Люпин быстро превратил попавшийся под ноги камешек в большую жестяную кружку. Потом просушил одежду, накинул на плечи мантию. Ручей отыскался неподалеку – прозрачный, быстрый. От ледяной воды ломило зубы и сводило пальцы. Зачерпнув полную кружку, Ремус повернулся и бросился назад. Про Акваменти он благополучно забыл, и вспомнил про заклятие только у шалаша, споткнувшись о корягу и разлив половину того, что принес.

Ему удалось напоить Фенрира и даже кое-как промыть раны. Никаких специальных лечебных заклятий Ремус не знал, поэтому ограничился тем, что еще раз наполнил водой кружку, разорвал свою рубашку на длинные полосы и неловко перебинтовал Грейбеку бок. Если бы полнолуние было завтра, Люпин с чистой совестью просидел бы с Фенриром до вечера, а затем аппарировал в Визжащую хижину, предоставив дело природе оборотня. К сожалению, до ближайшего полнолуния было четыре недели, и Ремусу ничего не оставалось, как самому заняться решением возникших проблем.

- Это кровь, - прохрипел очнувшийся к полудню Грейбек. – Наша кровь.
- У нас разная кровь, - огрызнулся Ремус, пытавшийся снять шкурку с невезучего зайца, неосторожно выскочившего на полянку десять минут назад. – Я человек.

Грейбек фыркнул и с трудом повернулся на бок.

- Был бы ты человеком, маленький Рем, оставил бы меня подыхать в деревне. Что ты делаешь с зайцем, дай сюда!

Ему было больно шевелиться, но шкуру с добычи Ремуса он ободрал быстрее, чем тот успел досчитать до десяти. Швырнул окровавленную тушку на траву.

- Что ты с ним собрался делать?
- На огне зажарю, - угрюмо ответил Люпин. – Не так же есть.
- Можно и так, - хмыкнул Грейбек. – Но если тебе жареное вкуснее… А ты умеешь?

Ремус не умел. Он вообще, как только что убедился, мало что умел. Во всяком случае, задушить пойманного Инкарцеро зайца ему удалось только с третьей попытки. Если бы не голод, он вообще не стал бы никого ловить. Но показывать свою полную неспособность выживать в лесу не хотелось.

- Что там уметь? – буркнул он. – Наберу веток, разожгу огонь и зажарю.
- И будешь жрать угли, - довольно загоготал Фенрир и тут же скривился от боли в боку. – Вымой, набери глины и обмажь зайца толстым слоем. Положи не в огонь, а в угли и сверху ими же засыпь.

Сухую валежину Люпин приметил еще когда искал ручей. Притащил к шалашу, разломал тонкий ствол – потея под июльским солнцем и задыхаясь от непривычно-тяжелой работы. Выползший наружу Фенрир смотрел на его усилия с непонятной ухмылкой. Ремуса смущала его нагота и то, как совершенно по-звериному – не стесняясь – Грейбек помочился в траву, перевернувшись на бок. Наверное, он испытывал дикую боль из–за вывернутых ступней – кости неестественно выпирали под кожей совершенно в неподходящих местах – но оборотень молчал, лишь изредка сжимая зубы так, что на заросших грубой щетиной скулах заметно вспухали желваки. А еще – Фенрир был зверски голоден. Ремус смутно осознавал, что зайца Грейбек не сожрал вместе со шкурой по единственной причине – оборотень боялся остаться один. Пока он считал, что обречен, Грейбеку было наплевать на то, как Люпин к нему относится. Скорее, он спровоцировал бы его нанести решающий удар, чтобы избавиться от мучений. Но сейчас, когда смерть отступила, а сознание вернулось вместе с неукротимой жаждой жизни, оборотень совсем не стремился остаться абсолютно беспомощным и искалеченным в самом сердце Запретного леса. И вынужден был сдерживать кое-какие желания, могущие заставить его вынужденного спасителя плюнуть на гуманность и сбежать.

Когда от зайца осталась разломанная глиняная корка, Люпин рискнул проверить, насколько сильно искалечен Грейбек. Доверять он мог только собственным пальцам – колдомедицина не входила в перечень предметов, изучаемых в Хогвартсе – а сравнивать мог только с собой. Это была очень примитивная диагностика, но ничего иного Ремус придумать не смог. Ощупывая жилистое тело и ориентируясь исключительно по коротким задушенным стонам оборотня, он выяснил, что у Грейбека сломаны несколько ребер и растянуты связки на руках и ногах. Плюс ко всему глубокая и длинная рана на боку, кровоподтеки и просто ссадины. Все вместе приводило Люпина в ужас – как лечить, чем лечить – он даже приблизительно не мог придумать, что со всем этим нужно делать. Требовались зелья: болеутоляющее, костерост, бодроперцовое от неизбежной лихорадки. На занятиях по зельеварению у Люпина получалось сварить все, что требовал Слагхорн, но он не представлял, где в Запретном лесу можно достать необходимые ингредиенты.

- Не надо ничего, - глухо сказал Грейбек после того, как Ремус помог ему забраться в шалаш и накрыл толстой тряпкой, наколдованной из лапника. – Волчье зелье свари, через три дня на лапы встану.

Никаких волчьих зелий Люпин на занятиях не изучал. И даже близко не представлял, из чего такое зелье может состоять, о чем и сообщил оборотню. Грейбек открыл глаз, долго рассматривал Ремуса, пока тот не почувствовал, что покрывается румянцем. Вместе с неловкостью снова пришла злость, и Люпин подумал, что аппарировать с Фенриром к Министерству – проще, чем выхаживать оборотня в Запретном лесу. А еще можно аппарировать в Хогсмид и отправить сову аврорам – пусть придут и заберут Грейбека. Вот только молчать о том, кто и почему его спас, оборотень не станет.

Занятый своими мыслями, Ремус не сразу сообразил, что Фенрир слабо дергает его за край мантии.

- Чего тебе, - довольно грубо спросил он, поворачиваясь к оборотню. – Пить? Или облегчиться хочешь?
- Пить, - ответил Фенрир. – И поссать тоже. Только сначала запомни то, что я тебе сейчас расскажу.

Волчье зелье оказалось на удивление несложным – листья волчьей ягоды, цветы чертополоха и аконита, молодые побеги бузины, патока грюмошмеля и яйца пикси. До заката Ремус нашел почти все – разве что гнездо пикси отыскать не сумел. Зато поймал еще одного зайца, которого задушил уже без всяких колебаний.

На ночь он устраивался уже более основательно – так, как объяснил Фенрир. Его словам Ремус был вынужден доверять больше, чем своим неверным знаниям: оборотень жил в магическом лесу, был его частью, его плотью и знал его законы.
Горящая головня, плюющаяся огнем и трещавшая во влажной траве, прочертила первый круг вокруг шалаша и уютного небольшого костра перед входом. Затем Ремус разбросал листья папоротника. И третий круг провел пряжкой от ремня, ползая в траве на коленях и глубоко пропахав железом плотный дерн.

- Молодец, - похвалил его Фенрир, наблюдавший за Люпином, лежа у входа. – Быстро учишься.
- Выбора нет, - огрызнулся Ремус, поднимаясь на ноги.
- Выбор всегда есть, - оскалил крупные зубы оборотень. – Но знаешь, маленький Рем, я бы тебя тоже не бросил. Свою кровь бросать нельзя, луна отомстит.

Он пошевелился, сморщился и продолжил, слегка задыхаясь:
- Пока солнце не встанет, за круги не выходи. Сейчас здесь, внутри, колдовать можно даже ночью.
- Ты-то откуда знаешь? - не выдержал Люпин. – У тебя волшебной палочки нет, магия звериная.
- Так эти круги и меня удержат, - просто сказал оборотень. – Мне теперь за них не выползти, пока ты сам их не отворишь. Думаешь, я никогда не пытался достать кого-то внутри?

На это ответить было нечего. Ремус поворошил угли, вытолкнул палкой на траву глиняную болванку, внутри которой жарился заяц, обжигаясь, разломал спекшуюся корку. Есть хотелось… вот именно, зверски. Поставив в угли кружку, Люпин – опять по совету Грейбека – кинул в закипающую воду листья какой-то травки, которая росла прямо у шалаша. Он понятия не имел, что это была за травка – но очень скоро из кружки запахло почти настоящим чаем.

Следующее утро встретило их мелким теплым дождем. С внешней стороны круга Ремус обнаружил какие-то следы, но так и не понял, кому они принадлежат. Вытащив Грейбека из шалаша, он помог ему облегчиться, морщась от вони, наложил очищающее заклинание, от которого оборотень расчихался, и отправился добывать что-нибудь на завтрак.

На этот раз ему удалось поймать крупную птицу. Под ложечкой сосало от голода, огонь во влажной траве никак не хотел разгораться – и тогда они с Фенриром просто разорвали птицу на две части и съели сырой. Ремус был уверен, что его стошнит, но, как ни странно, ничего не случилось. Пожалуй, сырое мясо было немногим хуже запеченного, да и голод утоляло намного лучше.

Бок Грейбека опух, края раны почернели, и пока Ремус старательно промывал ее, оборотень ругался такими словами, которых Люпин раньше и не слышал. Здоровый глаз Грейбека покраснел и загноился, кожа на ощупь была горячей, а двигался Фенрир намного труднее и медленнее, чем накануне.

- У ручья под корягами гнездо пикси ищи, - сипло сказал он Ремусу, облизывая сухие, покрытые серым налетом губы. – И воды мне оставь побольше.

Копаясь в мокрой земле у ручья, Люпин малодушно думал о том, что если оборотень сдохнет до его возвращения, все сразу станет намного проще. Можно будет завалить тело ветками, привести себя в относительный порядок и аппарировать в Хогсмид. Или в Лондон – прямиком к Сириусу. Ему ничего не надо объяснять, достаточно сказать: друг, я тут вляпался в историю, но все уже закончилось, только домой я больше не вернусь, – и Сириус все поймет и не станет лезть в душу. Да, он непременно пойдет к Сириусу, когда все закончится, они выпьют пива, Ремус до отвала наестся жареного мяса, а потом Блэк устроит его в гостиной на диване. И ни о чем больше никогда не спросит.

Зелье отвратно пахло тухлятиной – наверное, из-за яиц, мягких, покрытых тонкой пленочкой вместо скорлупы. Сначала Ремус удивлялся тому, что зелье можно варить, не отмеряя тщательно ингредиенты – ни унцией больше, ни унцией меньше – не отсчитывая количество помешиваний и не следя за цветом. Но Грейбек, похоже, знал, что делал.

- Вода возьмет столько, сколько надо, маленький Рем, - сипел он, нетерпеливо царапая ногтями землю. – Рос бы ты в стае, знал бы, что все эти унции и помешивания – глупость. Это для тех, кто меряется палочками, маленький Рем. А мы дети леса – в грязи родились, в грязь уйдем. Здесь каждый куст – мы. И каждый лист – тоже мы. Запоминай, запоминай, маленький Рем – жизнь длинная, пригодится.

Глядя, как оборотень жадно пьет едва остывшую бурую жижу, Люпин подумал, что Слагхорна хватил бы удар от подобного. Он обязательно полез бы в древние фолианты, где черным по белому написано, что волчья ягода и аконит в одном котле – страшный яд, что яйца пикси категорически не следует использовать для приготовления лечебных зелий, как вызывающую гниение компоненту, что патока грюмошмеля вызывает усиленное сердцебиение… и что не существует никакого волчьего зелья, а сваренная Ремусом бурда не обладает лечебным эффектом, зато способна свести в могилу абсолютно здорового мага.

“Мага, - подумал Ремус, глядя, как Грейбек щедро мажет осадком со дна кружки рану, отек на лице, синяки, ссадины – все, до чего может дотянуться сам. – Мага. А он оборотень. И я оборотень”.

- Еще свари, - отдышавшись, сказал Фенрир и сунул в руки Люпину пустую кружку. – Этого надо много пить. И тебе, между прочим, тоже не повредит. Я слышал – ты ночью кашлял. Много не надо – а пара глотков в самый раз.
- Не стану, - твердо заявил Люпин, наполняя кружку водой. – Дрянь. Отрава.
- Как хочешь, - равнодушно ответил оборотень. – Но на твоем месте я бы послушался доброго совета, маленький Рем.

В правоте Грейбека Люпин убедился следующим утром, когда проснулся от болезненного сухого кашля. Наверное, он простудился в ту ночь, когда бежал вместе с оборотнем из Элтона в Запретный лес. Ноги предательски дрожали, голова казалось тяжелой, а в груди словно засела острая игла, царапающая изнутри. Оборотень, напротив, выглядел намного лучше – отек с лица спал, кровоподтеки почти не угадывались на коже, принявшей вполне естественный цвет, да и лихорадка, жестоко трепавшая Грейбека накануне, явно прошла.

Кашляя и задыхаясь, Ремус выполз наружу. Зелье, заботливо оставленное рядом с углями, до сих пор было теплым. Люпин приподнял кружку, понюхал и осторожно отпил глоток.

Он ожидал мерзкого гнилостного вкуса, но вместо этого Ремусу показалось, что он отхлебнул свежего, только что заваренного травяного сбора – зелье пахло земляникой, мятой, медом и чем-то еще, терпким и острым. По телу прокатилась теплая приятная волна, дышать сразу стало легче, игла выскочила из груди и бесследно растворилась. Ремус опустил кружку в угли и растерянно запустил пальцы в волосы.

- Понравилось? – насмешливо спросили сзади. – Я же говорил.

Люпин обернулся.

Стоять на своих ногах Грейбек все еще не мог, зато ему удалось подняться на колени. Фенрир поводил плечами, словно проверяя, где все еще болит, вертел головой и смотрел на Ремуса обоими глазами. О побоях напоминал разве что синяк, расплывшийся на полскулы, но уже бледный, практически незаметный.

Все так же на коленях Фенрир добрался до первого круга и выжидательно посмотрел на Ремуса. Тот быстро затер ногой борозду, раскидал папоротник и прошел сквозь горелую траву, открывая проход. Оборотень довольно быстро исчез в ближайших кустах, и скоро до Люпина донесся его голос.

- Жрать что-нибудь будем?

Ремус сплюнул и направился к ручью умываться.

Он бродил по лесу почти до полудня, но так и не смог поймать ничего съедобного. Зато набрел на малинник и набрал множество ароматных красных ягод в наскоро трансформированную из шишки корзинку. А на обратном пути наткнулся на гнездо какой-то птицы, откуда забрал десяток отливавших голубоватым перламутром яиц.

В углях уже дымилась кружка с зельем, Фенрир, вытянув искалеченные ноги, сидел у костра и нанизывал на прутик крохотные кусочки какого-то мяса. Ремус поставил корзинку, присел рядом с оборотнем на корточки.

- Это что?
- Мыши, - коротко ответил Грейбек. – В кустах наткнулся.

В другое время Люпин бы скривился, но желудок болел от голода, и Ремус молча начал пристраивать в угли найденные яйца.

Он боялся признаться себе, что эти дни, проведенные рядом с Грейбеком, серьезно поколебали его ненависть к оборотню. Нет, забыть о том, кто сделал его таким, Ремус не мог и не смог бы никогда. Но что-то изменилось внутри самого Люпина, словно он и правда почувствовал зов крови. Впервые это случилось в Элтоне, когда Ремус понял, насколько его мироощущение ближе к мироощущению казнимого Фенрира, чем к мироощущению собственных родителей. Воспоминание о приснившемся в ту ночь кошмаре жило в нем до сих пор – так ярко и четко, будто и не было сном. Невольно ставя себя на место Грейбека, Люпин все глубже задумывался – а были ли у оборотня шансы стать иным.

Ремус не знал о Грейбеке почти ничего, кроме того, что Фенрир был настоящим вервольфом, рожденным волчицей. Он научился убивать раньше, чем говорить, а задолго до появления Люпина на свет матери Элтона пугали своих детей, рассказывая им страшные истории о кровожадном гигантском волке. Если бы Ремусу повезло чуть меньше, и Грейбек успел утащить его в лес, то и Люпина ждала бы вполне определенная судьба. Воспитанный оборотнями, он рыскал бы по лесу, нападал на людей в полнолуние и знать не знал, что существует иная жизнь. Может быть, он не чувствовал бы себя таким одиноким…

Мысли были глупые, неправильные, противоречащие всему, чему Ремус учился, что любил, что уважал. Но было в них нечто, притягивающее своей запретностью – свобода от условностей, отсутствие необходимости скрывать свою природу, свои желания. Даже риск – ежедневный, ежечасный – казался неважным по сравнению с возможностью стать самим собой.

Волчье зелье творило чудеса. К вечеру Грейбек уже мог стоять на ногах, и хотя движение все еще вызывало у него непроизвольную гримасу боли, он сам доковылял до ручья и долго плескался в ледяной воде, смывая с себя грязь. Вместо жуткой раны на боку осталась только красная, слегка воспаленная полоса тонкой молодой кожи. Разбитый глаз перестал киснуть и выглядел практически здоровым, разве что слегка покрасневшим.

Нагота по-прежнему нимало не смущала оборотня. Напротив, он, казалось, намеренно демонстрировал Ремусу свое мужское достоинство - как знак превосходства. Люпин старался не смотреть, но крупный член, тяжелая мошонка и крепкие рельефные мышцы Грейбека поневоле притягивали взгляд. Возбуждения Ремус не чувствовал, только непонятное стеснение – словно был щенком, пристроившимся под бок к вожаку стаи. И хотя именно он спас Фенриру жизнь, лечил и кормил оборотня, ощущение беззащитности – а одновременно и странной защищенности – не исчезало.

На ужин им достался олененок. Еще месяц назад Ремус с умилением рассматривал бы бархатную коричневую шкурку со светлыми пятнышками, любовался влажными огромными глазами и представлял, каким красавцем малыш станет через пять-шесть лет. Сегодня, оголодав на мышино-яичной диете, он припал к тонкой шее и жадно пил еще теплую кровь, дурея от ее вкуса и запаха.

- Почему ты не бросил меня? – поинтересовался Грейбек, лениво ковыряя в зубах ногтем и протянув огромные ступни к огню. – Ты мог отправиться в Лондон или в Хогсмид. Без проблем купить себе что-то пожрать. А предпочел голодать и возиться со мной в лесу.

Ремус пожал плечами, с трудом борясь с сытой сонливостью. У него не было ни кната, но признаваться в этом оборотню не хотелось. Можно было попросить денег у Сириуса, Блэк никогда не отказывал друзьям, но что-то внутри Люпина сопротивлялось этой мысли. Он вообще не любил брать в долг, прекрасно понимая, что вернуть одолженное не сможет. То немногое, что Ремус получал от родителей, уходило на покупку одежды, на оплату квартиры, на еду. Люпин рассчитывал найти после Хогвартса хоть какую-то работу, самую ничтожную – лишь бы хозяин не интересовался, куда работник пропадает в полнолуние. Он надеялся, что сможет отрабатывать эти дни по выходным...

Явиться к Сириусу в мантии на голое тело и в рваных брюках, попросить денег и исчезнуть, ничего не объясняя – нет, Ремус не мог так поступить. Уж лучше было сидеть в Запретном лесу и охотиться, надеясь только на свою удачу. Как сегодня.

- Я тебе благодарен, - Грейбек ухмыльнулся, сунул в рот травинку. – Предложил бы пойти со мной – но ведь не пойдешь? Глупый ты, маленький Рем. Зачем тебе город, ты же наш. Наш.
- Я не ваш! – раздрай в душе Люпина наконец прорвался – раздражением, злостью, криком. – И не называй меня маленьким! Я тебе не щенок!
- Щенок! - рявкнул Грейбек и неожиданно подобрался. – И останешься щенком до самой смерти – глупым, неумелым щенком. Чему ты научился в своей школе? Палочкой размахивать? Магам в рот смотреть?

Он метнулся вперед так быстро, что Ремус не успел не только вытащить палочку, но даже увернуться. Прижатый к траве, он с ужасом уставился в желтые глаза оборотня, неожиданно оказавшиеся совсем близко.

- Чем тебе поможет твоя палочка, если я сейчас решу перегрызть тебе горло? – прорычал Грейбек. – Слабый, неумелый, жалкий, да еще и порядочный – ты позор нашего рода, маленький Рем.

Оборотень отпустил Люпина так же неожиданно, как напал. Поднялся, повернулся спиной, демонстрируя полное пренебрежение. Перевернувшись на живот, Ремус отполз по другую сторону костра, одновременно доставая из-за пояса волшебную палочку. Он не собирался больше оставаться в Запретном лесу ни минуты – Грейбек продемонстрировал, что вполне здоров, а значит, способен сам о себе позаботиться.

- Я могу тебя научить всему, что знаю сам, - глухо проворчал Фенрир, все так же стоя спиной. – Ты спас мне жизнь, я тебе обязан. Кое-что ты уже узнал, а можешь узнать намного больше. Прислушайся к себе – неужели твоя кровь ничего тебе не говорит?

Шатаясь и плохо соображая после пережитого ужаса, Люпин поднялся. Трясущимися руками снял мантию, швырнул на траву.

- Это тебе срам прикрыть, - и взмахнул палочкой.

Последнее, что услышал Ремус – презрительный смех Фенрира, больше похожий на лай.

Аппарация перенесла Люпина в крохотную прихожую его лондонской квартирки. Скудная обстановка – старая вешалка, маленькая тумбочка для обуви – показалась до слез родной. Ремус прошел в комнату, касаясь рукой знакомых предметов: стол, стул, громоздкий гардероб, стопка книг на подоконнике, кровать с продавленной сеткой. Воздух в комнате казался нежилым, спертым – и Ремус распахнул окно, высунулся до пояса, вдыхая привычные запахи города.

Он чувствовал себя невыносимо грязным, и поэтому долго сидел в ванной, оттирая грубой лохматой мочалкой запахи леса, сырого мяса, костра, раздавленной малины. Потом долго стоял перед потемневшим от времени зеркалом, изучая свое отражение. Черты лица заострились, цвет глаз приобрел слегка желтоватый оттенок, и на мгновение Ремусу показалось, что из зеркала на него смотрит совершенно незнакомый человек.

Ночью ему приснился Грейбек: огромный, косматый, желтоглазый.

- Своя кровь, - рычал оборотень, и все внутри Люпина переворачивалось от этого рыка. – Ты еще можешь вернуться, маленький Рем. Я научу тебя всему, что знаю сам – а потом ты сам решишь, куда и с кем идти.
- Я человек, - шептал Ремус, широко раскрыв глаза. – Я человек и хочу остаться человеком.

Где-то очень далеко – на другом конце мира – шумел от ветра Запретный лес. С юга шла гроза, молнии вспарывали потемневшее небо, и ливень хлестал по листьям, заливая крохотный костер перед входом в опустевший шалаш.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Тёмный Лорд и его женщины
Оригинальное название: Ladies’ Man
Автор: Megii of Mysteri OusStranger
Ссылка на оригинал: www.fanfiction.net/s/6972910/1/Ladies_Man
Переводчик: Дом Ланкастеров
Бета: Дом Ланкастеров
Гамма: будет названа позже
Разрешение на перевод: получено
Тип: джен
Рейтинг: PG
Персонажи: Том Риддл, он же Волдеморт (и женщины, разумеется)
Жанр: драма
Размер: миди
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: семь (или восемь?) женщин, которые оказали наибольшее влияние на Тома Риддла и его становление как лорда Волдеморта.
Примечание 1: перевод выполнен на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот перевод нужно голосовать по критериям "качество перевода/общее впечатление"


Мать: жизнь

Том Марволо Риддл был на могиле матери трижды. Первый раз – как только подрос достаточно, чтобы понимать, где находится. Второй – когда узнал, что он волшебник. Третий – после того, как убил своего отца и его родителей. Надпись на могильном камне, заросшем сорняками и мхом, выглядит одиноко и заброшенно:

Миссис Риддл
Мать
Ум. 31 декабря 1926 г.

Больше в приюте ничего о ней не знали. Как и он сам – на протяжении долгих лет.

Она подарила ему жизнь, носила его в своем чреве девять месяцев, дала ему имя, от неё он унаследовал способности к магии и древнюю кровь – он знает, что должен быть ей благодарен. Но благодарности он не чувствует – только ожесточение. Его лицо на самом деле не его, как и имя, – и то, и другое он ненавидит, ведь они достались ему от другого человека. Его наследие – великий дар, но и великое бремя. Как бы ни почитали его одноклассники кровь Слизерина, Том видел жалкую лачугу, где живёт его дядя, и знает: чтить там нечего, и, очевидно, уже давно.

Когда он подходит к могильному камню впервые, за его спиной стоит миссис Коул – будто ожидая, что он заплачет, или заговорит с той, что лежит под плитой, или, может быть, начнет молиться. Ничего этого он не делает, но сразу же проникается решимостью: «Я не стану таким, как ты. Я не буду лежать в этой заброшенной могиле».

Женщины постарше любят строить догадки о том, что причиной смерти миссис Риддл стало разбитое сердце – это так «романтично». Об этом можно всласть посплетничать, когда они думают, будто Том не слышит; и он клянется самому себе, что никогда никого не полюбит. Любовь убивает – история его матери тому доказательство. Он не позволит никому приблизиться настолько, чтобы его смогли убить.

Придя на могилу во второй раз, он и сам не знает, зачем он здесь. Через час ему нужно быть на железнодорожной станции, а дорога сюда заняла полчаса, но он всё равно стоит и стоит, и смотрит на камень, который с годами приобрел ещё более заброшенный вид. Его основание заросло одуванчиками, будто сам Бог положил туда букет; по крайней мере, никто другой, насколько известно Тому, цветов сюда не приносит – и уж точно не он сам.

Ему нравится думать, будто он унаследовал магию от отца, но точно он не знает – и это его страшно злит. И всё равно – в глубине души, юной, но наглухо закрытой от всего мира, он мечтает, чтобы мать была рядом, чтобы могла улыбнуться ему, обнять его, сказать ему, что он оправдал её надежды, – совсем как в настоящих семьях, за которыми он подглядывает через окна чужих домов.

Но миссис Риддл с ним нет – не будет ни объятий, ни ласковых слов, и надежды ему придется оправдывать свои собственные. С этой мыслью он уходит от могилы матери – и через некоторое время окончательно привыкает так думать.

Летом после шестого курса он находит семью отца и убивает всех. Отцеубийство. Теперь он знает всё, туман рассеивается, и перед ним предстает истина – горькая и неприглядная. Он плачет – один из редких случаев, когда он позволяет себе это делать.

– Как ты могла? – стонет он, обращаясь к могильному камню и зарываясь пальцами в мокрый грунт. Руки измазаны, под ногти набилась грязь, но ему хочется царапать и рыть эту землю, пока он не докопается до миссис Риддл – Меропы! мамочки! – чтобы уничтожить её, разметать разлагающуюся плоть, сорвать её с жалких костей.

Он чувствует себя таким обделённым, таким преданным, таким брошенным, и понимает, что это совершенно нелогично – как может тебя предать кто-то, кого ты никогда не знал? – но чувство всё равно не уходит, горячее и отвратительное на вкус, будто скисшее молоко. До сих пор он не знал её имени. Оно звучит, как имя маленькой девочки. До сих пор он не знал её истории; ему никогда не удавалось представить, как она выглядела – или каким было её детство, но теперь он увидел её жизнь глазами тех, кто тогда был с ней рядом. И эта жизнь оказалась ужасной, как ни посмотри, – ужасной, будто кошмарный сон.

Ему стыдно, что его родственники с маггловской стороны богаче и родовитее, чем с магической. Ему отвратительно, что от ненавистного отца – от человека, который никогда не хотел быть его отцом, – ему досталось не только имя, но и лицо. Это чужое имя. Чужое лицо. Это унизительная подачка – будто обноски с чужого плеча.

– Почему он? Почему этот мерзкий маггл? Почему?! – кричит Том. Его лицо мокро, и он заставляет себя поверить, что это капли дождя, хотя больше никуда они не падают.

– Он думал, что ты для него недостаточно хороша, а ты – ты всё равно!.. Почему тебе было мало меня? Чем он был лучше меня? Для него и я был недостаточно хорош! – он прижимается головой к могильному камню, выгибаясь, как животное, и выкрикивает всё, что копилось в нём столько лет.

Он хочет её ненавидеть – хочет ненавидеть свою мать. Но не может, потому что каким-то вывертом сознания понимает её. Понимает, почему она так отчаянно стремилась вырваться из вонючей конуры со змеёй, приколоченной к двери, сбежать от своего ненормального брата. Приют Вула, где живет он сам, ужасен, но расти в такой семье, должно быть, ещё хуже.

Жёлтый свет фонаря, качающийся вверх и вниз, возвещает о приближении кладбищенского сторожа. Том поднимается на непослушных ногах, оскалившись и втягивая носом воздух.

– Я больше не вернусь. Никогда, – шипит он, будто змея. – Я не стану таким, как ты. Никогда не полюблю, никогда не умру. Я ни за что не прошу прощения и не благодарю тебя за то, что ты дала мне жизнь.

Он уходит, не попрощавшись, и оставляет погребённым в сырой кладбищенской земле не только тело матери.


Миссис Коул: учение

Никогда – сколько бы времени ни прошло, хоть миллион лет, – Том Риддл не признает, что старая, ворчливая, раздражительная миссис Коул была его величайшим учителем. Никогда. Но это чистая правда.

Миссис Коул учит его читать и писать, когда он ещё слишком мал, чтобы пойти в школу, но слишком развит, чтобы обходиться без пищи для ума. Она не ждёт, что он, мальчик, научится готовить, но он запоминает многое, наблюдая за ней, когда приходит его очередь помогать накрывать столы. Благодаря ей он умеет складывать одежду и завязывать шнурки; и знает, как быстро можно бежать, прежде чем запутаешься в ногах и упадёшь. Она рассказывает ему детские стишки и сказки, поёт колыбельные и не позволяет другим детям издеваться над ним слишком сильно. Она объясняет, как пользоваться замысловатыми столовыми приборами, – и он никогда не садится в лужу на вечеринках у профессора Слагхорна, где слишком мало еды и слишком много вилок.

Она его не любит – его не любит никто в приюте – но по-своему о нём заботится. Если бы она ненавидела детей, она бы давно уволилась. Так что он знает, ей и правда на них не плевать. По-своему. Она – мать-гусыня, и пока она шагает впереди, гусята семенят за ней, выстроившись в ряд, но стоит ей остановиться, как они разбредаются – и попадают в беду.

Том помешан на аккуратности. Не дай Мерлин, какая-то из его книг или бумаг окажется там, где ей не место, – или одежда будет свалена мятой кучей на полу. Эта черта в нём от миссис Коул, хотя никто об этом не знает и он никому не расскажет. Он любит порядок; хаосу не место в его жилище, он не допускает беспорядка – разве только в припадке ярости или, что случается редко, в период депрессии. Грязь он не любит ещё больше. Если уж ему приходится довольствоваться подержанными вещами, он, по крайней мере, должен быть уверен, что они чистые. Грязные следы на ковре, отпечатки пальцев на зеркале – со всем этим он борется так же рьяно, как миссис Коул, а у неё всегда царит безупречная чистота.

Она научила его делать многое, но, может быть, ещё важнее то, чего она научила его не делать. Том никогда не пьёт спиртного и никогда не говорит правды, если это может ему повредить. Сладкая ложь всегда лучше, чем горькая правда. Единственное исключение – когда кто-то пытается обмануть его самого. Но скоро все понимают, что этого лучше не делать.

Он знает, что мир несправедлив, а люди – подлы, и единственный способ выжить – делать подлости самому. Правосудие продажно и совсем не слепо, но зорко глядит по сторонам. Люди видят всё – цвет кожи, форму носа, красную кровь – и судят по ним, так, как им выгодно. Он хотел бы изменить это; если бы он верил, что у него получится, он свернул бы горы.

Он знает, на что годятся женщины (известно на что!) и чего хотят мужчины (известно чего!), и знает, что это одно и то же.

Он знает, что миссис Коул на самом деле мисс Коул. Мужа у нее нет и никогда не было. Но «миссис» звучит более внушительно и говорит о большем жизненном опыте – а это важно. «Миссис Коул» значит: она главная здесь и знает, что делать. Когда-нибудь его имя тоже будет звучать внушительно. Сейчас оно не примечательно ничем, и Том его ненавидит, но он заставит всех уважать его – как это сделала миссис Коул.

Он знает, что Библия и церковь – ерунда. Библию называют «словом Божьим», но её писали и исправляли люди; а церковь управляет паствой с помощью страха и чувства вины. Он никогда не согласится с тем, что он сам и другие сироты – незаконнорождённые и обречены вечно гореть в аду. И он не верит, что можно чего-то добиться, просто молясь Богу и ничего не делая.

Да, миссис Коул не учит его ничему особенно впечатляющему – например, как называются созвездия, или как приготовить напиток живой смерти, или как превратить мышь в чайную чашку. Она обычная женщина, маггла, не учёный и не могущественная волшебница – но от этого её уроки не становятся менее полезными. И именно поэтому он позволяет ей умереть своей смертью, от старости, в то время как многие другие исчезнут бесследно до срока, и никто не узнает, где они и что с ними случилось.


Эми: любовь

Эми Бенсон шесть лет, когда она остается сиротой. Тому восемь, когда Эми прибывает в приют Вула с двумя чемоданами и куклой, на чьё фарфоровое лицо со стёртыми чертами слишком часто накладывали мамину косметику. С первой же минуты ясно: они не поладят. Он терпеть не может её нытьё и то, как она ябедничает на него при любой возможности, как пискляво зовет миссис Коул, чтобы Тома наказали, и как пытается оставить за собой последнее слово в любом споре, заявляя: «Моя мамочка меня любит!»

– Твоя мамочка умерла! – шипит он.

– Неправда! – настаивает Эми в слезах, икая и размазывая по лицу сопли. – Мамочка стала ангелом в раю, и она всегда в моём сердце, она смотрит на меня с неба и любит меня. А тебя никто не любит!

Услышав это, он толкает её, злобно скрежеща зубами, и – о боже! Бедная, несчастная Эми падает на попку и больно ударяется, теперь её платьишко мокрое и грязное, ободранные ладони саднят – ах, какой ужас! И, конечно же, она бежит жаловаться, маленькая дрянь, и как бы его ни боялись другие дети, от миссис Коул спасения нет: она задаёт ему такую порку тростью, что он не может сесть, и отправляет спать без ужина.

Иногда он мечтает украсть трость и самому отхлестать миссис Коул – до тех пор, пока она не начнёт кричать и плакать. Правда, о том, чтобы побить Эми, он мечтает чаще, и эти мечты почти приятны – пока он не вспоминает, как она с красным, будто спелое яблоко, лицом, визжит и заходится слезами. Он приходит к выводу, что игра не стоит свеч, если при этом придется слушать её отвратительный вой. Том терпеть не может, когда кто-то плачет. Слезы еще никому не помогли, а у него всегда портится настроение, когда младенцы орут в комнате дальше по коридору и мешают ему спать.

Но что бы он ни говорил, сколько бы раз ни подставлял ей подножки, ни толкал и ни обзывал её, Эми всё равно его не боится, и это раздражает больше всего. Она так и не понимает, что от него нужно просто «отстать», – даже когда он разбивает неестественно белое, нечеловеческое лицо её куклы. Она лезет к нему снова и снова, будто нарываясь специально, и допекает его, и ноет, и плачет, и рассказывает о том, как любит свою драгоценную мамочку.

Том сходит с ума от зависти.

Он ненавидит её. Ненавидит за то, что она ябеда, и за то, что она помнит свою мать, а он – нет; и за то, что она снова и снова напоминает ему об этом. Она будто посаженное на одежду пятно, которое ничем невозможно вывести.

Шанс избавиться от неё представляется летом того года, когда ему исполняется девять. Весь приют вывозят на экскурсию к морю. Том заманивает в ловушку Эми и мальчишку по имени Деннис Бишоп, который немного старше него самого, – тот ненавидит Тома, и это взаимно; Деннис вечно врёт, выдумывает что-то, рассказывает небылицы и всё время сваливает вину на Тома, что бы ни произошло. Том уводит их с собой и заставляет заплатить за всё.

Деннис никогда больше не будет врать.

Эми никогда больше не будет говорить о своей матери.

Если они попробуют пожаловаться на него, языки завяжутся в узел у них во рту.

Он не собирается проливать кровь, это происходит случайно; красные капли впитываются в корку соли, покрывающую камни, и это зрелище завораживает Тома, как никакое другое. Он пытается понять, чья именно это кровь, но на самом деле разницы нет и разобрать невозможно.

После этого Эми наконец начинает его избегать, будто побитый щенок. Она и Деннис держатся поближе друг к другу, их языки связаны, и, как только он заходит в комнату, они стараются отойти от него как можно дальше. Он рад этому – очень, очень рад.

Правда, когда он уезжает учиться в Хогвартс и возвращается в приют только на летних каникулах, они привыкают к его отсутствию и начинают бояться меньше. Он пару раз напоминает Эми о том, кто он такой: загоняет её в угол и методично доводит, пока глаза её не начинают закатываться, а она сама – пинаться и дергаться, как дикая лошадь; хотя и без этого она вряд ли когда-нибудь забудет то, что случилось.

И если однажды Эми и Деннис вновь окажутся в пещере у моря… скажем так: Том всегда был немного сентиментален.


Минерва: умение руководить

В Хогвартсе Том Риддл позволяет командовать собой только одному человеку – Минерве Макгонагалл, старосте школы в 1944 году.

Она не очень красива и слишком независима, чтобы иметь много поклонников. Но у неё острый ум и сильный характер, и ученики младших классов, хоть и побаиваются её, постоянно обращаются к ней за помощью. Том и в самом деле согласен слушаться старосту Минерву, ведь она знает, что делает. В ней могут бушевать страсти, но руководствуется она логикой; она беспристрастна и непредвзята – факультет или чистокровность имеют для неё не больше значения, чем трава под ногами. Минерва разительно отличается от своего коллеги по должности, Корнелиуса Фаджа, труса и болвана. Том не понимает, почему Диппет назначил Фаджа старостой школы – у того нет никаких способностей руководителя; странно, что его вообще кто-то слушается.

Минерва – даже когда она одна против всех, – раз за разом берёт верх в спорах с другими старостами, настроенными более легкомысленно. В конце концов ей удается склонить противников на свою сторону, будто одинокому присяжному, который твердит: «Невиновен!»; и неважно, чего все требуют в этот момент, крови – или проведения школьного бала. Иногда ей даже удается в самом деле убедить Тома, что она права.

Она мудра и справедлива, как богиня, в честь которой её назвали, и, если верить слухам, такая же недотрога. Не то чтобы она не встречалась с мальчиками, но глупостей она не терпит, и если кто распускает руки, гнев её ужасен. Тому никогда не доводилось рассердить её по-настоящему, но он видел, как это бывает с другими, и его восхищает, как быстро все уступают ей, когда она в ярости.

Она хорошеет, когда злится, и он уверен, что в бою она будет настоящей разъярённой кошкой – будет шипеть, плеваться и царапаться, выгнув спину и глядя на противника исподлобья.

Минерва быстро ставит на место тех, кто попадается, нарушая или обходя правила. Испуганные, они смотрят на неё расширившимися глазами и стараются побыстрее успокоить её: «Да, мисс Макгонагалл». – «Извини, Макгонагалл». – «Я больше не буду, Макгонагалл». И действительно – те, кого она ругает, больше не безобразничают; они боятся её, хотя им на смену, чтобы бросить вызов её авторитету, неизменно приходят новые, более дерзкие, ещё не раскаявшиеся хулиганы.

Он видит, когда она милосердна, а когда – почти жестока. В этом году Хогвартс – её вотчина, и она управляет им железной рукой – или, когда нужно, совсем не железной, а нежной и мягкой. Том восхищается её умением руководить и втайне старается ей подражать. Он жесток в тех случаях, когда она сурова, и менее жесток – в тех, когда она проявляет великодушие. Он наблюдает, как она держится, что говорит и когда говорит. Она никогда не перебивает и не любит, когда перебивают её. Из неё выйдет хороший преподаватель, хотя сейчас она мечтает о большем.

Наблюдая за ней, он учится делать вид, что уверен в себе, хотя на самом деле ненавидит в себе всё, о чем знает.

Кажется, будто она, староста школы, в буквальном смысле возвышается над старостами факультетов, хотя на самом деле она не такого уж высокого роста; но даже когда все стоят рядом, возникает ощущение, что окружающие смотрят на неё снизу вверх. В этом году нарушителей правил меньше, чем в прошедшем, хотя он полагает, что история с Тайной комнатой сыграла в этом не последнюю роль. Тем не менее, Минерва достойна уважения и восхищения, и он полон решимости превзойти её в следующем году.

– Так, мистер Риддл, – говорит она, – передайте, пожалуйста, вечерним дежурным расписание обхода подземелий, которое вы составили.

Он обезоруживающе улыбается, и все девочки – кроме старосты школы – заливаются румянцем.

– Конечно, мисс Макгонагалл.


Беллатрикс: смех

Что бы о нём ни думали другие, лорд Волдеморт от природы не склонен к насилию. Он убийца – с этим не поспоришь; и всё-таки он предпочитает добиваться своего манипуляциями и убеждением, склонять противников на свою сторону иезуитскими доводами, а не смотреть, как они рыдают и молят о пощаде у него ног. Причинять страдания бессмысленно и отдаёт дурновкусием; ему это напоминает о нацистах.

Миртл умирает быстро, ничего не почувствовав, – так же, как и семья его отца, и Хепзиба Смит. Сведя с ума Берту Джоркинс, он убивает её вместо того, чтобы оставить мучиться. Фрэнк Брюс погибает легко и безболезненно. Чэрити Бербидж уже мертва, когда он отдает её на съедение змее. Пытками и издевательствами наслаждается не он сам, а его чистокровные последователи; он смотрит на их забавы снисходительно, раз уж подобное идёт на пользу делу. Если он кого-то и пытает, то скорее самих Пожирателей Смерти, чем врагов. К тем он по-своему милосерден, хотя они никогда этого не признают.

Лорду Волдеморту не доводилось встречать никого, у кого чужая боль вызывала бы такой же торжествующий смех, как у Беллатрикс Лестрандж, урожденной Блэк. Это действительно «торжество» – гамму чувств, которые звучат в смехе Беллатрикс, невозможно назвать «радостью» или «удовольствием», они слишком глубоки, слишком темны.

Она безжалостна и по-настоящему наслаждается чужими страданиями – гораздо больше, чем он в её возрасте. Не сумасшедшая, но стоит на дороге к безумию. Её настроения меняются быстрее, чем щелчок зажигалки. Единственное, что говорит в ней сильнее, чем ненависть, – это её кровь, а кровь Блэков такая же древняя и глубокая, как воды Темзы. Как и многие другие чистокровные, она рождена и воспитана, чтобы жить ради своего рода.

Беллатрикс похожа на лису – красивая, хитрая, коварная, какой только может быть настоящая слизеринка. Яда в ней нет, но это не имеет значения – её укус все равно смертелен. Он знакомится с ней в конце шестидесятых, после того как она выходит замуж за Рудольфуса Лестранджа – сына его школьного соседа по комнате. Она очаровательна, полна жизни, то и дело смеётся – и невероятно горда. Лорд Волдеморт впервые начинает войну, и его страстные слова, убеждённость в своей правоте и горящий взгляд привлекают многих – ему даже не нужно никого запугивать.

Он не сомневается: если бы она не была замужем, то пустила бы в ход все женские уловки, чтобы завоевать его. Даже теперь она кокетничает и расточает улыбки, хотя ему это безразлично – его не интересуют отношения, ни с ней, ни с кем бы то ни было ещё. Она отчаянно стремится к чему-то большему, чем жизнь обычной женщины – домохозяйки и игрушки в мужских руках. Когда восхищение, которое он внушает своим последователям, наконец превращается в идолопоклонничество, она первая падает перед ним на колени, целуя подмётки его ботинок, будто делала это всю жизнь, настолько опьянённая наслаждением, что хихикает не переставая.

– Мой господин. Мой господин. Мой господин.

Она повторяет это, как мантру, вкладывая в слова всё своё существо. Её муж ревнует, но не решается ничего предпринимать – после того, как Лестрандж-старший погибает при таинственных обстоятельствах. Никто из тех, кто знал Тома Риддла, не должен остаться в живых.

Лорду Волдеморту доводилось убивать и пытать. Но он не смотрит на это как на забаву – до тех пор, пока не видит, как смеётся Беллатрикс, убивая магглов. Людишки, которые мечутся, будто обезглавленные цыплята, и правда невероятно смешны. Его пытаются выследить, будто сыщики в старых детективах; но на сей раз преступник слишком умён для того, чтобы его поймал обычный аврор. Растерянность противников смешит его, а когда их, связанных, будто животных, бросают к его ногам, он с удовольствием наблюдает ужас на их лицах. Единственная, кто наслаждается этим зрелищем ещё больше, – это Беллатрикс; для неё Круциатус - настоящее развлечение. Наблюдая за ней, и он постепенно начинает считать пыточное проклятие развлечением – примерно как отрывать крылья жукам или повесить кролика Билли Стаббса на стропилах.

Но когда его нет рядом, чтобы спасти её, она становится добычей Азкабана, и, вернувшись в Англию, он находит уже не соблазнительную лису, а бешеную собаку. Её красота погибла, ум померк, она огрызается и кусает всех подряд и, хотя неизменно преданна ему, готова грызть поводок, если что-то идёт не так, как она хочет. Поводок держит он, а его душа изъязвлена целым десятилетием одиночества, поэтому терпение его коротко – и он вновь и вновь накладывает на неё Круциатус, и тогда она визжит, и царапает пол, и стонет, и, как он подозревает, заходится в оргазме.

А он смеётся.


Лили: одиночество

Том знает, что такое одиночество. В детстве у него нет друзей, а уже взрослым, став лордом Волдемортом, он не находит собеседников, чей интеллект был бы равен его. Но чувствовать себя одиноким в толпе совсем не то же самое, что действительно остаться совершенно одному. Вокруг него всегда были люди – часто его это раздражало, но они были, с ними можно было поговорить, дотронуться до них, пережить что-то благодаря им, научиться чему-то или научить.

А потом, однажды в ночь на Самайн, все изменилось.

– Только не Гарри, пожалуйста, не надо!

– Отойди прочь, глупая девчонка… Прочь…

– Пожалуйста, только не Гарри… Убейте лучше меня, меня…

– В последний раз предупреждаю…

– Пожалуйста, только не Гарри, пощадите… Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю все, что угодно…

– Отойди… Отойди, девчонка…

Теперь, оглядываясь назад, он понимает, что слишком поторопился. Он мало знал о своём противнике – и недооценил его. Что ему было известно о Лили Поттер? Почти ничего – только как она выглядит, статус чистокровности, и то, что её любит Северус Снейп. Он посчитал, что остальное неважно, и заплатил за свою ошибку ужасную цену.

Он потерял всё.

Потерпев поражение от рук Лили – ведь в действительности победила его она, а не её сын, – он не умирает. Он становится чем-то вроде призрака; лишённый возможности чувствовать или общаться, он с ужасом вспоминает слова своего старого учителя Слагхорна:

– Существование в такой форме… мало кто захочет этого, Том. Смерть и то лучше.

И правда, теперь он это понимает: жить так – не жить, а выживать, будто пиявка, паразит, почти теряющий способность мыслить, если поселяется в теле неразумного животного, – это действительно хуже, чем смерть. Даже когда он вселяется в змею – животное-одиночку – его жгучее стремление к людям, к контакту с ними, к какому-то разнообразию среди этой постоянной пустоты, не утихает. Он доходит до того, что совершает несколько слабых попыток самоубийства. Но его душа разорвана в клочья, его и так почти не существует, так что умереть ему не удаётся. Как можно убить себя, если всё, что тебя привязывает к материальному миру, – это чужое тело, на котором ты паразитируешь? Он может заставить мышь, в которую вселился, не убегать от ястреба – но сам он, увы, вместе с ней не умрёт.

Он никогда не был особенно уравновешен психически, но не был и сумасшедшим – ему всегда удавалось держать наследственное безумие в узде. Однако десять лет одиночества и однообразия окончательно сводят его с ума. Заключённым редко удаётся сохранить рассудок в одиночной камере, а его положение ничуть не лучше. Человек, какой бы извращённой ни была его натура, не должен так надолго оставаться один.

В течение первых нескольких лет он ненавидит Лили; он пытается понять, как ей удалось защитить ребенка – и почему с ним, лордом Волдемортом, случилось то, что случилось. Но Лили мертва, и постепенно его мысли переключаются на её сына, Гарри Поттера – Избранного.

Скользя сквозь самые тёмные леса Албании, он не чувствует времени. Может быть, с момента его поражения прошла дюжина лет – а может, сотня. За это время он успевает придумать тысячу способов убить Гарри Поттера, успевает составить сотню речей – некоторые цветистые и завораживающие, другие короткие и выразительные. Иногда Гарри погибает во вспышке зелёного света, иногда вспышка красная, а иногда Волдеморт завладевает душой мальчишки, как делает это с животными. Изредка он представляет, как убеждает Гарри присоединиться к нему и делает его своим учеником. Ему не нужен ученик – ведь он же бессмертен, но это могло бы стать для него развлечением на долгие годы. А иногда ему видится, как он душит Гарри Поттера голыми руками, будто маггл.

Но по мере того, как идёт время, его душа все больше и больше перенимает у тех животных, в чьём теле обитает. Он начинает забывать, кем он был и кто есть. Здания и машины, волшебные палочки, голоса людей кажутся ему не больше чем сном, увиденным перед пробуждением. Был ли он когда-нибудь человеком? Ему кажется, будто он всегда жил, как змея; он едва может представить, каково это – быть кем-то другим. Съесть грызуна, или птицу, или птичьих яиц. Поспать. Погреться на солнце. Поесть. Поспать. Погреться. Поесть. Поспать. Погреться. Когда существо, с которым он делит тело, умрёт, найти новое.

А потом появляется Квиринус Квиррел, и вместе с ним возвращаются воспоминания, человеческие прикосновения и человеческие голоса, и: «Я – лорд Волдеморт!»

Перемена внезапна и резка, и во многом болезненна. Общество людей стало для него чужим, и он уже не помнит, как вести себя в нём. Тот, кем он был раньше, и вполовину не был так опасен, как тот, кем он стал теперь. Едва кто-то делает неверное движение, неверный шаг, Волдеморт нападает без предупреждения и теряет над собой контроль. Он взрывается, как порох от искры, и яростно обрушивается на любого, кто даст повод, – даже если знает, что это только повредит делу. Он может притвориться – может говорить мягким голосом и изображать спокойствие, но внутри его ярость разрушительна, дика и безгранична. Другие мечутся и кричат, когда на них направлена его палочка, – будто лесные зверьки, которые попались в кольца змеи. Порой ему кажется, что он вновь чувствует запах албанского леса, вновь чувствует на языке вкус – теплой плоти и меха, всего маленького существа.

И не раз глубокой ночью, когда его Пожиратели Смерти смеются, и кричат, и пресмыкаются перед ним, он ловит себя на том, что хочет остаться один.


Гермиона: свет

Лорд Волдеморт никогда не повторяет своих ошибок – в том числе и во время второй войны. Он делает всё, чтобы неудачи первой кампании остались в прошлом. Теперь он не склонен недооценивать сторону Света и не сбрасывает со счетов лучшую подругу Гарри Поттера, не считает её незначительной, неважной или недостойной своего внимания – как считал Лили Поттер. Золотая девочка Гермиона Джин Грейнджер не зря занимает вторую строчку в списке «нежелательных элементов».

Он собирает о ней всю информацию, какую только может: единственная дочь двух зубных врачей, которых никто из его Пожирателей Смерти не может отыскать; у неё должна была быть младшая сестра, но у матери случился выкидыш; гриффиндорка; окаменела, встретившись с его василиском, когда была на втором курсе; выбрала абсолютно все предметы, которые преподавались в Хогвартсе, на третьем; держит кота-полуниззла; на четвёртом курсе некоторое время встречалась с Виктором Крамом; на пятом организовала «Армию Дамблдора» и вместе с Гарри Поттером сражалась в Отделе Тайн; и ещё много, много всего.

Когда она крадёт медальон Слизерина у этой жабообразной ханжи, Долорес Амбридж, Том не боится признать, что предпочитает, когда его носит Гермиона, а не Поттер или Уизли. В мальчишках его подпитывают их сомнения и страхи, в Гермионе – её желания, её неутолимое любопытство. Когда золотая цепочка обхватывает её красивую шейку, тяжёлый медальон устраивается между её грудей и поскрипывает от удовольствия. Её ум так прекрасен, и – как и в случае с мальчишками – ему даже не нужно врать ей, чтобы посеять в её мозгу семена сомнения. Он видит её душу и знает всё, что знает она, – всю её короткую жизнь и все нехитрые планы насчет хоркруксов.

Он знает: нет ничего, от чего сложнее было бы избавиться, чем от самых обыкновенных мыслей – если они однажды поселились в сознании.

– Я могу научить тебя таким удивительным вещам, Гермиона, – воркует он над ней глубокой ночью, и она вновь и вновь лежит без сна. – Не Тёмной магии, нет, – нам ни к чему углубляться в Тёмные искусства, если ты этого не хочешь. Я много чего знаю. И я хочу рассказать тебе об этом, показать тебе всё, научить тебя. Просто забери меня отсюда.

Гермиона умна – почти так же умна, как был он в её возрасте. Но ей никогда не сравняться с ним, несмотря на все её отличные оценки и смелые порывы. Она слишком слепо доверяет книгам, печатному слову, ей недостает творческой жилки, позволяющей совершать прорывы, которые остаются в истории. Она не изобретатель и не первооткрыватель. Она действует творчески только когда мстит: когда по-маггловски – то есть максимально оскорбительным для чистокровного образом – бьёт кулаком в слишком острый подбородок Драко Малфоя; заставляет слово «ЯБЕДА», составленное из огромных багровых прыщей, появиться на лице Мариэтты Эджкомб; уводит Долорес Амбридж в лес, где ту едва не растерзывает стадо кентавров… всё это прекрасно, но этого мало – ведь ни в чём другом она, увы, не может похвастаться таким же творческим подходом. Поэтому Гермиона Грейнджер хоть и представляет угрозу, но только как подруга Гарри Поттера, а не сама по себе.

Если для неё найдётся подходящий учитель, она станет сильным политиком – и пусть принципы не позволят ей лгать, она прекрасно знает, как заставить работать на себя правду. Жаль, что Гермиона так привязана к Поттеру. Она была бы очень ценным союзником для лорда Волдеморта – если бы он смог привлечь её на свою сторону.

Но Том не верит, что ему удалось бы убедить её перейти к нему. Может быть, она могла бы сохранить нейтралитет – благодаря своей ненасытной жажде знаний; для Тёмной стороны она слишком добра, а её убеждения слишком крепки. В ней слишком много любви и самоотречения. Том видит в Гермионе тень того, кем сам мог бы стать, если бы жизнь сложилась по-другому – если бы не умерла его мать, если бы он сделал другой выбор, если бы его юность не пришлась на Вторую мировую. Если кто-то и мог бы заставить его свернуть с выбранного пути, то разве что Гермиона Грейнджер (но этого никогда, никогда не случится).

Том радуется, когда мальчишка Уизли уходит, полный подозрений и обид, и оставляет Гермиону безутешно плакать. Она становится более уязвимой для Тома, чем когда бы то ни было; но медальон – неодушевленный предмет, он зависит от своего носителя и подвержен его влиянию, а значит и Том, в свою очередь, становится уязвимым для неё, хотя она этого не знает и никогда не узнает.

– Он не любит тебя. Он не думает о тебе – а я думаю, Гермиона.

Но как бы он ни склонял её, как бы часто ни заставлял её плакать от отчаяния и боли, сломить её не удается. Что бы он ни нашёптывал ей, она так и не уходит от Поттера, как это сделал Уизли. Это раздражает его безмерно, но достойно восхищения, а Том всегда любил трудные задачки.

Когда Уизли возвращается, ярость Тома неописуема. Хоркрукс знает, всё кончено, – ещё до того, как Уизли поднимает меч Гриффиндора. Неважно, что Том покажет ему, – мальчишка уничтожит его из одной только мелочной ревности. Том был так близок к цели! Ему почти удалось рассорить этих троих, – и вот теперь он вынужден отступить! Он уверен: Гермиона была на грани, буквально на волосок от того, чтобы уйти от Поттера – от Поттера, который был так холоден с ней и так раздражён, когда она сломала его палочку, что она чувствовала себя ещё более одинокой и ненужной, чем раньше. Том не стал бы с ней так обращаться! Он знает, если бы медальон собиралась уничтожить Гермиона, он мог бы её уговорить, но уговорить Уизли невозможно – не больше, чем Поттера.

Досадно, что лорд Волдеморт за многие километры отсюда, в своём искусственно созданном теле, полностью отрезан от своего неодушевлённого хоркрукса. Ведь всё могло быть иначе. Если бы он только больше заботился о частицах своей души, а не оставил медальон ржаветь в пещере на долгие годы!

В Гермионе есть страсть, есть жизнь, в её глазах горит свет, какого лорд Волдеморт никогда не видел, пока впервые не встречается с ней лицом к лицу во время битвы за Хогвартс. Когда к его ногам кладут тело Гарри Поттера, она вскрикивает, будто не может поверить своим глазам. И, глядя на неё, он видит: она действительно не верит, что мальчишка мёртв. Может быть, когда Шляпа распределила её в Гриффиндор, Гермиона и потеряла свой шанс прославиться, но получила кое-что взамен – веру, которую ничто не может поколебать.

Волдеморт всегда знал, что в конце концов победит Поттера, но теперь, глядя в лицо Гермионы, он почти готов поверить: всё будет так, как она считает правильным, – он проиграет, а те, кого она любит, выживут и оправятся от ужасов его двухлетнего правления.

Не смешно ли, что девчонка, которую лорд Волдеморт видит в первый раз, может оказать на него такое влияние?

Но – к его удивлению и ужасу – не проходит и нескольких минут, как оказывается, что Гарри Поттер действительно жив, и всё, во что верила, на что надеялась Гермиона Грейнджер, начинает сбываться. Лорд Волдеморт терпит поражение, и палочка в его руках обращается против него, предаёт его, покидает ради мальчишки-выскочки, и последнее, что он видит, – это тоннель, в конце которого свет.


Нагайна: богиня

Нагайна начинает жизнь как обычная ядовитая змея на полуострове Индостан – в джунглях, как дикое животное, умеющее искусно охотиться и ещё более искусно прятаться от более крупных хищников. Опасные двуногие, называемые людьми, встречаются ей часто, и в юности она учится избегать их – до тех пор, пока не вырастает достаточно, чтобы узнать, как вкусна их плоть по сравнению с её обычной пищей.

Она – самая крупная змея, которую видело местное племя, она выросла на мясе поросят и заблудившихся детей, а возрастом равна взрослому человеку, поэтому однажды её ловят и с тех пор почитают как воплощение богини-змеи Манасы.

Первые несколько месяцев Нагайну держат в клетке, чтобы она не сбежала и не убила обитателей деревни ночью, когда они спят. Они не хотят причинять ей вреда и устраивают ей ложе на алтаре, покрытом душистыми орхидеями, лотосами и листьями манго; туда же кладут ежедневные подношения – еду и благовония. Когда её наконец выпускают, она, мстя за своё заключение, кусает и пожирает мальчика и только потом устраивается в святилище и принимает поклонение и восхищение жителей деревни. Они одновременно боятся и обожают ее. К ней приближаются на коленях, кланяясь так низко, что лбы касаются земли, кладут перед ней коричневых зажаренных поросят, предлагают ей тела умерших, украшают её огромное тело прекрасными золотыми украшениями и яркими тканями. Люди с восторгом наблюдают за тем, как она сбрасывает кожу, и одурманивают её благовониями и перебродившими фруктами, чтобы она не чувствовала боли, когда их руки гладят её тело, снимая отжившие чешуйки. Они украшают ее кожей всё: двери, постели, одежду. Она – символ процветания, плодородия и возрождения. Благодаря благословениям и заклинаниям их гуру она становится ещё больше и сильнее.

В Индии много заклинателей змей, и Нагайне нравится, когда они приходят и играют для неё красивую музыку, – а ещё больше нравится, когда удаётся их съесть. Но иностранец с лицом, похожим на лик луны, кажется ей особенно загадочным и притягательным. Он называет себя Волдемортом. Заклинатели змей умеют общаться с ней с помощью дудок пунги и раскачивающихся движений, но чужестранец – первый человек, который говорит с ней на её языке.

Увы, разговаривают они недолго. Он не обращает на неё особого внимания, ему интересен только деревенский жрец и магия, которой тот владеет. Впервые за долгое время Нагайна чувствует смутное недовольство. Она покидает храм и отправляется в деревню, ползает кругами, пока не находит чужестранца, а потом наблюдает за ним, когда ей кажется, что он не видит её. У него есть тонкая, прямая деревянная палочка, которая служит для того же, что и огромный сучковатый посох жреца, но палочка Волдеморта, несмотря на свои скромные размеры, неизмеримо могущественнее. Нагайна вспоминает, что укус новорождённого змеёныша тоже гораздо опаснее укуса взрослой змеи, потому что змеёныш ещё не умеет контролировать количество яда, которое достанется жертве. Волдеморт умеет творить с помощью своей палочки такое, о чём деревенский гуру может лишь мечтать.

К её великому сожалению, чужестранец не задерживается надолго. В этом крохотном тропическом раю для него мало интересного, поэтому он уезжает меньше чем через две недели. В течение нескольких часов Нагайна безутешна, и обитатели деревни разбегаются из храма в ужасе, а несколько человек так и остаются лежать на земле, в агонии или мёртвыми, с чёрными синяками на местах её укусов.

Ничто не остается прежним после визита Волдеморта, он меняет жизнь маленькой деревни навеки – точнее, меняет жизнь Нагайны. Деревня долго была её домом, её нирваной, но теперь она кажется скучной, постылой. Огромной змее хочется движения, ей не хватает азарта охоты, ощущения собственной власти, когда жертва бьётся и умирает в её исполинских кольцах. Она снова хочет быть свободной.

Нагайна отказывается от жизни деревенского божества, чтобы пуститься на поиски человека с молочно-белой кожей; а поскольку деревенские жители скорее убили бы её, чем позволили бы ей уйти, она убивает их сама, и вся деревня – кроме священного мальчика с хвостом – остается разлагаться там, где она её покинула.

Волдеморт не успевает уйти так далеко, как она опасалась, и она легко идет по его следу. Люди, которые встречаются ей на пути, кричат и разбегаются при одном её виде, бросая стирку или скот, и по мере того, как она приближается к цивилизации, их становится всё больше. К ней посылают заклинателей змей, но она не обращает на них внимания, лишь раздраженно кидается на их босые, почерневшие ноги, если они пытаются следовать за ней.

Она находит Волдеморта в доме одного богатого и влиятельного человека, у которого он остановился; погружённый в раздумья, он сидит над кучей свёрнутых свитков. Он иностранец, поэтому ей сложно распознать выражение его лица, но она чувствует его эмоции по запаху – он не удивлён, когда она свешивается с портьер, скрывающих стены и занавески, будто ковёр цветущих лиан. Он смотрит на неё сквозь переплетения золотой решетки и фигурного стекла, и его глаза так же черны, как его волосы.

– Здравствуй, – шипит он.

Нагайна сначала не отвечает, плотнее обвиваясь вокруг люстры и вдыхая воздух вокруг него.

Он сжимает губы и отставляет в сторону бокал, потом кладёт ногу на ногу и протягивает руку, призывая её.

– Иди сюда, красавица. – Его пальцы изгибаются, как бледные листья растений, сворачивающиеся на ночь, когда лишены света.

Она колеблется не дольше, чем мгновение, а затем спускается к нему – растянувшись во всю свою гигантскую длину, почти доставая от пола до потолка. Под действием собственной тяжести она в конце концов с гулким звуком падает на ковёр.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Нагайна, – смущённо склоняет она свою огромную голову.

Её имя звучит красиво и на человеческом языке, и на змеином, но если бы он был индийцем, он бы знал, что на самом деле это очень простое имя, обычное и ничем не примечательное. Оно значит всего лишь «самка Нага». Самка кобры. Её обожествляли и поклонялись ей, но в её имени ничего божественного нет. Просто название змеи.

Его длинные белые пальцы берут её за подбородок и поднимают треугольную голову так, чтобы их глаза встретились. Его лицо не похоже на человеческое, в нём проглядывает неутолимый голод, а губы кривит демоническая усмешка. Она высовывает язык и пробует на вкус древнюю, тёмную магию. Фокусы деревенского жреца ничто по сравнению с могуществом этого человека.

– Он бог, – думает она.

– Нагайна, богиня, – шипит он, явно довольный. Очень довольный. Она тянется к нему. Он так чудесно произносит её имя – в его устах оно звучит как имя царицы, имя настоящей богини, а не простой змеи, смертной, покрытой обычной кожей, а не чешуйками священного нефрита.

– Что привело богиню ко мне, простому чужестранцу в её владениях? – спрашивает он из какой-то извращённой вежливости – на самом деле он не может не догадываться, почему она оставила свой дом.

Слова льются легко:

– Я ненавижу их. Они поклонялись мне, но я была их пленницей, а не богиней. Я хочу снова стать свободной, снова чувствовать волнение в крови, охотиться и убивать. Их мир был слишком мал, слишком ограничен. Я выросла из него, как из старой кожи, – говорит она то, о чём думала так долго. – Ты – самый могущественный человек, которого я встречала. Их гуру – просто неуклюжий сосунок по сравнению с тобой, хоть его магия и помогла мне вырасти. Мне нужна твоя власть.

Его рот приоткрыт, глаза сужены, но она чувствует по запаху, что он удивлён.

– Да, о да, я понимаю, – выдыхает он. Он протягивает бледную руку и гладит кожу на её шее, слегка скребёт её ногтями. Его прикосновения оставляют после себя лёгкое ощущение щекотки, напоминающее ей о том, как девственницы в деревне окунали руки в масло и мыли её, проводя крохотными, тонкими, нежными пальчиками по всей длине её тела. Ароматное масло, которое должно было притупить её чувства и удержать её на месте без решёток и замков.

– Думаю, я могу исполнить твоё желание, прекрасная Нагайна, – говорит он. Так начинается история любви зверя и чудовища. Он зовет её лечь к нему на плечи, и когда она устраивается, его глаза расширяются от удивления и восхищения, а лёгкий стул, на котором он сидит, трещит и гнётся под их двойной тяжестью. Тогда на его лице появляется жестокая усмешка, он встает с ней на плечах и выходит из кабинета, и первая же служанка, которая их видит, вскрикивает и падает на колени, уронив поднос с чаем, и кланяется, и бормочет молитвы – она принимает Волдеморта за бога Шиву. Хозяин дома, где он остановился, тоже считает это знаком небес и изо всех сил старается окружить гостя всей возможной роскошью и удобствами.

Нагайна и Волдеморт быстро становятся неразлучными. Он называет её «родственной душой» и привязывается к ней, как не привязывался ни к одному человеку. Она для него – самый доверенный и самый верный товарищ. Он – её бог, её отец, её хозяин и возлюбленный. Его сила дает силу ей, позволяет ей превзойти размером и продолжительностью жизни всех обычных змей, своих сородичей. С ним она видит мир, ощущает самые разные запахи и вкусы.

На пике своего влияния и власти он редко показывает её посторонним, он держит её в своих покоях, путешествуя по Великобритании. Она ненавидит холод и влажность. Когда он дома, он расхаживает с ней на плечах, будто вновь становясь Шивой. По тому, как перед ним склоняются другие люди, ей становится ясно: он, вероятно, и есть божество, запертое в смертном теле; и она удивляется, почему он не хочет избавиться от этого тела и обрести божественную сущность через смерть и бессмертие.

Но затем, через некоторое время, он действительно умирает – и возрождается. Что-то происходит, какой-то несчастный случай, и его бессмертная душа сбрасывает с себя смертную плоть, будто старую кожу. Больше ничто не привязывает её к Британским островам, и она покидает их, отправляясь туда, где климат теплее, а склоны холмов всегда пригревает солнце. В Албанию.

Когда Волдеморт возвращается к ней, она собственными глазами убеждается в том, чему учит индуизм. Её хозяина приносят к ней слабым, болезненным младенцем, но и в этой инкарнации он помнит всё, по-прежнему остается самим собой. Она заботится о нём, обвиваясь вокруг него, держа в тёплом коконе своих колец и своей любви. Когда его болезнь обостряется и с особой яростью терзает крохотное тельце, она, будто молоком, поит его своим ядом, пока не отдаёт его весь. Она – его мать, его доверенная, его ученица, его возлюбленная. Он пьет её смертоносный сок и становится сильнее.

План, как вернуть её возлюбленному хозяину прежнюю мощь, ещё большую мощь, рождается и формируется быстро, будто змеёныш, вылупившийся из яйца. Волдеморт не будет таким, как прежде; благодаря крови и молоку животных, которыми он вскормлен, его новое тело будет не просто человеческим, но больше, чем человеческим. В глубине души ей интересно, не проявятся ли в нём и её черты, как когда-то – черты его смертных родителей.

– Нагайна, моя красавица, моя драгоценная, иди ко мне, – воркует он, зовя её, над телом Берты Джоркинс. Тёмный ритуал подготовлен, и Нагайна должна сыграть в нём главную роль; она дрожит от нетерпения. Во всём этом есть нечто первобытное, изначальное, напоминающее о тех давних днях, когда ей поклонялись в джунглях Индии.

Его дыхание неглубоко и прерывисто, руки сморщены и слабы, но в красных глазах горят те же сила и решимость, что и тогда, когда она впервые увидела его.

– А теперь я сделаю тебя настоящей богиней…

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Что мы считаем началом
Оригинальное название: Where we start from
Автор: Allie Andromeda (allie)
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/106769
Переводчик: House of York
Бета: House of York
Разрешение на перевод: получено
Тип: джен
Рейтинг: PG
Персонажи: Поттеры, Тонксы, Уизли, Лонгботтомы и множество оригинальных персонажей
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер:Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: Война закончилась. Для всех.
Примечание 1: В качестве эпиграфов используются строки из произведений Томаса Элиота.
Примечание 2: Перевод выполнен на командный конкурс «Война роз».
Примечание 3: За этот перевод нужно голосовать по критериям "качество перевода/общее впечатление"


«…все позади…»

Годрикова Лощина
31 октября
23 ч. 03 мин.

— Что это было?

— Наверное, ветер, Лили.


«…в спокойной точке…»

Годрикова Лощина
31 октября
23 ч. 19 мин.

Душно так, как будто из дома выкачали весь воздух, но кажется, что вот-вот этот воздух ворвется обратно, сметая все на своем пути. «Будет гроза, — с тревогой думает Элиот Морриш, дрожа перед своим камином. — Обычная гроза».

И тут мир взрывается.


«Пепел на рукаве старика…»

Лондон
31 октября
23 ч. 29 мин.

«Вот так оно и бывает, — размышляет Альбус Дамблдор, выслушивая прерываемый рыданиями рассказ Северуса Снейпа. — Старики живут, а молодые гибнут».


«Полые люди»

Годрикова Лощина
31 октября
23 ч. 31 мин.

И тут с неба доносится рев мотора; Хагрид стремительно разворачивается, выставив перед собой розовый зонтик, но…

…это Сириус Блэк, мчится к нему на своем мотоцикле, белый как полотно и вне себя от ужаса.

— Хагрид, я только что почувствовал, я… — Он видит распростертое на камнях тело Джеймса и захлебывается воздухом. — Джеймс, Джеймс, о господи, о Мерлин, что же я наделал?

— Они мертвы. — Голос Хагрида срывается. — А Гарри… — Он протягивает вперед плачущего малыша со странной, все еще кровоточащей раной на лбу.

Сириус дрожащей рукой гладит Гарри по щеке.

— Что я наделал? — снова шепчет он.


«В сумятице чувств»

Годрикова Лощина
31 октября
23 ч. 44 мин.

Половина дома словно сметена взрывной волной; смята так, как будто великан выместил на нем свою ярость. Слева — лестничный пролет, ведущий в никуда и обрывающийся на середине. В гостиной провалился пол. Западная стена единственная уцелела.

Уна Клири зажимает рот ладонью и думает: «Невозможно!»

Никто не смог бы выжить в этом доме, даже если бы ему удалось защититься от убийственного проклятия.

— Мадам Клири?

Эти новобранцы так молоды и совершенно не подготовлены. Трейси Брюстер убежал блевать в кусты, а на Эльзе Пейдж просто лица нет. Они были знакомы с Джеймсом и Лили, — вспоминает вдруг Уна. — Они одногодки.

— Приставь их к работе, Уна, — ворчит Моуди и, хромая, проходит мимо нее в разрушенный дом Поттеров.

Уна сглатывает подступивший к горлу ком и делает суровое лицо.


«…эта любовь молчалива…»

Кент
1 ноября
0 ч. 25 мин.

«Теперь ваш сын в безопасности.
А.Д.»

Алиса всхлипывает, скорее с болью, чем с облегчением, и бросается на шею к Френку. Маленький Невилл тихо посапывает в кроватке.


«…мы хотя бы существуем»

Годрикова Лощина
1 ноября
0 ч. 36 мин.

— Треклятые идиоты, — шипит Беллатрикс, глядя из-за деревьев, как авроры бродят по Годриковой Лощине, накладывая защитные чары и чары иллюзии. — Восхваляют грязнокровного щенка! Посмотрим, как вы запляшете, когда вернется лорд! — Набросив на голову капюшон, она разворачивается и исчезает во тьме.


«…вниманью и безразличью…»

Годрикова Лощина
1 ноября
1 ч. 21 мин.

— А вы?.. Ну да, вы же спросили… Меня зовут Меррит Эпплтон, — сбивчиво бормочет маггл. — А сами вы, говорите, откуда?

— Эээ… — Эви Сангстер переминается с ноги на ногу и нащупывает в кармане палочку. — Я из полиции. Капитан сказал, что вам нужна помощь.

Меррит Эпплтон удивленно моргает.

— Ну да, конечно. У нас тут, в Годриковой Лощине, даже полиции своей нет, тут никогда ничего не случается, и некому проследить за порядком, если… если произойдет что-то страшное. Ближайший полицейский участок… — он вяло машет рукой с совершенно растерянным видом, — …в городе, в нескольких милях отсюда. Я просто подумал, что надо людям сказать, чтобы держались подальше и чтобы кто-нибудь попробовал поискать выживших… Этот дом такой старый, а эти милые ребята…

Эви становится его жаль: он пытается понять, что же произошло, и никак не может увязать концы с концами. К своему ужасу она чувствует, что ее горло сжимается, а на глаза наворачиваются слезы.

— Знаете что, — Эви сглатывает, стараясь не расплакаться, — если вы подпишете эту бумагу, чтобы мы могли забрать их… их тела, мы начнем наводить здесь порядок.


«…как далеко можно зайти…»

Бирмингем
1 ноября
3 ч. 34 мин.

Бродяга никогда не умел сосредотачиваться на какой-то одной цели кроме тех ночей когда Луни вырывался на свободу потому что вокруг слишком много запахов и вкусов и зрелищ и добычи и мир слишком интересен чтобы думать о чем-то одном.

но сейчас все иначе сейчас Хвост предал ДжеймсаиЛилииГарри и сейчас все запахи смешались воедино в большомвонючемгороде но Бродяга чувствует лишь запах крысы такой же знакомый как и свой собственный и это запах Хвоста! предателя! он в каждом вздохе Бродяги и его собачьим мозгам не до сигналящих машин и грузовиков и не до шипящих на него уличных кошек и он думает Питер Питер зачем ты сделал это зачем и его лапы устали но сейчас для него существует лишь запах и погоня и мысли о мести.


«…к концу работы…»

Эдинбург
1 ноября
4 ч. 47 мин.

— Папа?

— Джеми? — хрипло бормочет Джек Макгрори. — Что?... В такое время… — Он видит лицо своего сына в пятне лунного света и замечает, что Джеми, его сын, аврор, весь дрожит.

— Папа… Его больше нет.


«…говорить храбро…»

Косой переулок
1 ноября
5 ч. 02 мин.

— Вот, — выдыхает Кевин Вуттон, бросив свернутый в трубку спецвыпуск «Пророка» на крышку очень старого копировального аппарата.

Энеас Мун берет его без единого слова и торопливо раскладывает страницы в правильном порядке. Он заправляет картриджи, щелкает кнопками и бормочет заклинания, чтобы включить машину, а затем указывает палочкой на оригинал, запуская процесс копирования. Перед его глазами начинают мелькать заголовки: «САМИ-ЗНАЕТЕ-КТО ПОБЕЖДЕН! ГАРРИ ПОТТЕР ВЫЖИЛ!»

Работать в подполье непросто, но, по мнению Кевина, даже легче, чем в их бывшем штабе в полуразрушенном Косом переулке. «Мы так просто не сдадимся, джентльмены, — заявил Уилл Кроуфорд год назад, когда переулок захватили пожиратели. — Будем выпускать “Пророк”, пусть даже ценой собственной жизни». Все знали, что отец Кроуфорда погиб в Германии, сражаясь против Гриндевальда, и поэтому Кроу относился к борьбе с Вольдемортом, как к своей личной войне.

И они продолжали работать. После убийства жены Энеаса, после поджога в квартире Валентины, после того, как три месяца назад забрали Кроу, после, после, после…

— Вэл отлично все написала, — говорит Кэвин, расправляя газетный лист, замявшийся между машиной и стеной. — А теперь она хочет начать цикл статей, в которых почтит всех героев.

— Это хорошо, — соглашается Энеас. — Они это заслужили.

— Нет, я имел в виду тех, кто погибли, — тихо поясняет Кевин. — И в первую очередь она собирается написать об Ориэль.

Между ними повисает молчание, нарушаемое лишь шумом копировального аппарата, а потом Энеас сжимает руки в кулаки, и Кевин тихо говорит ему:

— Я знаю, приятель. Я знаю.


«Война не есть жизнь…»

Оттери Сент-Кэтчпоул
1 ноября
5 ч. 10 мин.

— Война закончилась, — торжественно объявляет Стелла Лавгуд, входя в дом с малышкой-Луной, которую несет в перевязи, словно индейская скво.

Не замечая ошеломленного взгляда Молли Уизли, Стелла усаживается за кухонный стол и палочкой начинает разматывать перевязь. Да кем она себя возомнила? Мало того, что сама разгуливает по ночам, так еще и ребенка с собой притащила! Вот же чокнутая! Даже секретный вопрос Молли («Что общего между моей дочерью и твоей?» «Абсолютно ничего»), который та прошипела в замочную скважину, не вызвал у Стеллы ни малейшего замешательства.

— Если не возражаешь, — едко говорит Молли, — я предпочла бы вернуться в постель. В последнее время нам редко удается высыпаться.

Они плохо спят, это правда. Артур вечно в разъездах — то по своим министерским делам, то наводит порядок после нападений пожирателей; домой приходит, только чтобы поесть или урвать час-другой беспокойного сна. Молли тревожат эти вечные круги у него под глазами. Он старается сохранять бодрость духа, успокаивает ее, но она-то знает: его надежда слишком слаба, и на двоих ее уже не хватает. Поэтому, оставаясь дома, Молли холодеет от ужаса за него, но пытается унимать сердцебиение, пытается храбриться ради детей и не думать о том, что любой из них может разделить судьбу ее братьев.

Стелла смотрит на нее с сочувствием.

— Я знаю, что ты мне не веришь, — мягко отвечает она, — но это правда. Я видела падение лорда Вольдеморта в зеркале сегодня в полночь. И подумала, что должна хоть кому-нибудь сообщить.

— Прости меня, — возражает ей Молли, поморщившись от упоминания Имени, — но все остается по-прежнему.

— Твои братья по тебе скучают, — тихо добавляет Стелла. — И они хотели, чтобы я тебе об этом рассказала.

Молли ошеломленно поднимает взгляд на Стеллу и видит правду в ее спокойных бледно-голубых глазах.

— Молли! Молли, дети!

Из камина вываливается Артур, усыпанный искрящимся каминным пеплом.

— Молли, Молли, какая чудесная новость! — кричит он, сверкая глазами. Он бросается к заколоченным окнам и начинает обдирать с них доски.

— Артур!

Через мгновение в кухню вбегают дети: Чарли держит на руках малютку-Джинни, Билл хватает близнецов за воротники пижам и возмущенно кричит:

— Мама, они не слушаются! Я хотел оставить их наверху…

— Ничего страшного, — перебивает Артур, весь сияя от радости, и кухня наполняется прохладным ночным воздухом. С палочкой в одной руке и доской в другой он произносит фразу, после которой их жизнь изменится навсегда: — Сами-Знаете-Кого больше нет!

— Смотри, там падает звезда, — шепотом говорит Стелла своей дочери, указывая в окно, пока Молли рыдает в объятиях Артура. — Наши умершие радуются вместе с нами!


«И увидим свой край впервые»

Лондон
1 ноября
6 ч. 51 мин.

В последние годы дом, в котором снимают квартиру Тонксы, стал местом встречи всех волшебников и ведьм, живущих в маггловском Лондоне; сюда они приходят, чтобы обмениваться новостями, в поисках защиты или общения. Андромеда стоит в стороне, обнимая сонную Дору, и слушает оживленный разговор соседей.

— Мой двоюродный брат Трейс, он младший аврор, — возбужденно тараторит молодая ведьма в очках (Пандора Шэннон, — вспоминает ее имя Андромеда). — Он был в доме Поттеров сразу после случившегося, и Сами-Знаете-Кто действительно исчез, это чистая правда!

— А кто-нибудь знает, как именно он погиб? — ворчливо спрашивает пожилой волшебник. — Не знаю, можно ли в это верить…

— Да какая тебе разница, дурень ты старый? — хохочет хозяйка дома, обнимает его и увлекает в пляс. — Сами-Знаете-Кого больше нет!

— Моя подруга Эви, она работает в отделе магических катастроф, так вот, она сказала, что дом полностью разрушен…

— …но все-таки он выжил, Гарри Поттер выжил. Это чудо…

На улицу начинают выходить магглы, они выглядят сонными, рассерженными и сбитыми с толку. Какая-то миниатюрная женщина зажимает рот ладонями, увидев, как Флик Эйерс, всхлипывающий от радости и горя, выпускает в небо россыпь желтых искр.

«Свершилось, — думает Андромеда, чувствуя прилив надежды. — Мы отвоевали наш мир». Она глядит на Теда сияющими глазами, зная, что Дора будет расти в мирное время. Не будет больше тайных поручений в Святом Мунго и пропавших людей, и смертельной опасности, которая нависала над ними, отравляя каждое мгновение их жизни.

— За Лили и Джеймса Поттеров! — кричит она, выбрасывая в воздух струю ослепительно-белого пламени. — И за Мальчика-который-выжил!


«Шаги откликаются в памяти
До непройденного поворота
К неоткрытой двери,
К двери в розовый сад»

Джеймс Поттер
27 марта 1960 г. — 31 октября 1981 г.

Лили Поттер
30 января 1960 г. — 31 октября 1981 г.

@темы: текст, светлые

---

Тотализатор

[wine_trying]

Здесь можно угадывать авторство работ

@темы: организационное

---

[House of York]

Название: Сибилла и ее миры
Автор: House of York
Тип: Джен
Тема: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Сибилла Трелони, реальные и инфернальные миры
Техника: акварель, линер, фотошоп
Тема задания: иллюстрация к фанфику «Знаки»
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: «Я снова вижу, как мило шутила прабабушка, инфернальные сущности. То, что должно быть сказано, скажется через меня. Куда я денусь, и какой смысл в беспомощных прятках от реальности, в нелепой надежде. Я такая, какая есть.
Пророчество? Что ж. Вот вам оно».
Предупреждение: Бонус
Примечание 1: рисунок выполнен на командный конкурс "Война Роз"
Примечание 2: За этот рисунок нужно голосовать по критериям "раскрытие темы/ общее впечатление"



Бонус Но лучше бы ничего не видеть и не предсказывать смерть любимому.

@темы: светлые, арт

---

[House of Lancaster]

Название: Ваши тайны в надёжных руках
Автор: Дом Ланкастеров
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Августус Руквуд
Техника: планшет, фотошоп
Тема задания: Рисунок на свободную тему «Свой среди чужих, чужой среди своих» (шпион одной организации в стане другой)
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Кто знает, что на уме у маленького человека, затерявшегося в коридорах власти?
Примечание 1: рисунок выполнен на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот рисунок нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

@темы: арт, темные

---

Список выложенных работ

[wine_trying]

Тема: Случайный свидетель (магл, становящийся свидетелем и невольным участником конфликта волшебников
House of York: Репортаж, джен, НМП, братья Прюэтты
Дом Ланкастеров: Семейные неурядицы, джен, ОМП, ОЖП, кое-кто из канона

Тема: Третья сила (взгляд на деятельность ПС и ОФ с точки зрения чиновника министерства; работника госпиталя; профессора Хогвартса, учившего и тех, и других; и так далее)
House of York: Знаки, джен, Трелони/НМП, Скримджер
Дом Ланкастеров: Господин отравитель, госпожа куртизанка, гет, PG-13, Ивэн Розье/НЖП, НМП/НЖП

Рисунок на свободную тему
House of York: Сибилла и ее миры, Джен, PG-13 - иллюстрация к фику Знаки
Дом Ланкастеров: Ваши тайны в надёжных руках, - рисунок на свободную тему «Свой среди чужих, чужой среди своих» (шпион одной организации в стане другой)

Перевод на свободную тему
House of York: Что мы считаем началом, джен, Поттеры, Тонксы, Уизли, Лонгботтомы
Дом Ланкастеров: Темный Лорд и его женщины, джен , PG, Том Риддл, он же Волдеморт (и женщины, разумеется)

Тема: Сложные обстоятельства (по каким-то причинам член ОФ и член ПС помогают друг другу, оставаясь при этом врагами).
House of York: Своя кровь, слэш, PG-13, Ремус Люпин, Фенрир Грейбек
Дом Ланкастеров: Да, маста* Люц, слэш , PG-13, Люциус Малфой/Кингсли Шеклболт

Агитационный материал
House of York: Какая разница?, арт
Дом Ланкастеров: Несколько коротких листовок, текст

Коллаж на свободную тему
House of York: Служить и защищать, арт, АД, ММ, РХ, ГП, СС
Дом Ланкастеров: Они украли его магию, Аргус Филч

Тема: Чистокровные в Ордене / Магглорожденные в ПС.
House of York: Жук на склоне, джен,Рита Скитер, Бенджи Фенвик, Карадок Дирборн, НЖП, НМП
Дом Ланкастеров: Уголек, джен, Эдвард Уилкс и его неканонный дед

Тема: Юмористический рассказ о жизни молодой семьи в условиях войны
House of York: Осторожно, бабушка!, джен, Августа Лонгботтом, Фрэнк и Алиса Лонгботтомы

Тема: Рассказ о том, что происходит в голове у подростка, которому впервые приходится кого-то убить.
Дом Ланкастеров: Сукин сын, гет, NC-17, Регулус Блэк, Уильям Джагсон, Сьюзен Эйвери

Тема: Свой среди чужих, чужой среди своих (шпион одной организации в стане другой)
House of York: Кость в горле, джен, PG, Северус Снейп, Лили Поттер, Темный Лорд, Люциус Малфой
Дом Ланкастеров: Honoris causa*, джен, ПП, ТЛ, АД, и другие

Тема:Предубеждения (вопрос о чистоты крови или нечеловеческом происхождении кого-то из соратников с точки зрения чистокровного человека).
House of York: Чистота души, джен, PG, мистер Поттер, Том Марволо Реддл, Мародеры, Фенрир Грейбек, НМП, НЖП
Дом Ланкастеров: Великий миф, джен, R, Альфард Блэк, Сигнус Блэк, Беллатрикс Блэк

Тема: Надежды на будущее (ради чего сражаются орденцы/УПСы, ради чего рискуют жизнью, на что рассчитывают в будущем).
House of York: Сжечь зонтик, джен, G, Рубеус Хагрид
Дом Ланкастеров: Неадекватные люди, джен, Питер Петтигрю

Рисунок на свободную тему/иллюстрация к фику "Неадекватные люди"
House of York: Гадкий утенок, Джен, PG,Темный Лорд, Северус Снейп, Рудольфус Лестрейндж, Белла Лестрейндж
Дом Ланкастеров: Slav freak,Антонин Долохов, Питер Петтигрю

Тема: Размышления о жизни, войне и судьбах чистокровных родов женщины, выбравшей свою сторону, но остающейся в стороне от войны
Дом Ланкастеров: Грязная Кровь, гет, R, Вальбурга Блэк / Орион Блэк, Кричер, прочие Блэки и не-Блэки по мере надобности

Тема: На войне как на войне
House of York: На войне как на войне, Джен, G,Алиса Лонгботтом, братья Прюэты

Тема: возможности участия маглов в Первой войне на стороне ОФ/УПСов
House of York: Дорога в ад, G, АД, Наземникус Флетчер, ЛП, СБ, НЖП, НМП
Дом Ланкастеров: Дождь над Вестминстером, джен, PG-13,Антонин Долохов

Тема: «Рассказ о причинах, по которым люди решают вступить в подпольную организацию»
House of York: Шаг за шагом, день за днем, гет, R, ЛЭ/СБ, ЛП/ДжП
Дом Ланкастеров: Тот, кто не предаст, джен, PG-13, БК-мл., РБ, ЛВ

Тема: «Рассказ о сомнительных с морально-этической точки зрения научных исследованиях Пожирателей/орденцев»
House of York: Фиделиус, Джен, PG, Джеймс Поттер, Лили Поттер, Гарри
Дом Ланкастеров: Wissen Macht Frei, джен, NC-17, СС, РБ, ЛМ, ЛВ, НМП

Внеконкурсный арт
House of York: Иллюстрация к фику «Репортаж»
Дом Ланкастеров: Быть самим собой, агитационный материал
House of York: Мы - люди, наглядная агитация
*****************************************
Собираем отзывы, если вы пишете о работах конкурса, пожалуйста, выкладывайте ссылки в эту тему, они будут добавлены в пост.
hao-grey
Wine_trying
rose_rose
Нокорро
sine
Tyen
Фигвайза
:JaDa:

@темы: организационное

---

[House of York]

Название: Знаки
Автор: House of York
Бета: House of York
Гамма: House of York
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Трелони/НМП, Скримджер
Жанр: POV
Размер: мини
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: "Всё, что должно быть сказано..."
Тема задания: Фик написан на тему «Третья сила (взгляд на деятельность ПС и ОФ с точки зрения чиновника министерства; работника госпиталя; профессора Хогвартса, учившего и тех, и других; и так далее)».
Предупреждение: нет
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

Я хочу рассказать эту историю так просто, как только смогу. Я постараюсь быть точной и не сбиваться. Меня зовут Сивилла Патриция Трелони. Хотя я хочу говорить не о себе, о Майлзе. И о мистере Скримджере. Я понимаю, вам надо о пророчестве. Я не знаю, о чём оно.
Я с начала.
В семнадцать лет я убежала из дома и приехала в Лондон. Я не училась в Хогвартсе, жила в полной изоляции. После смерти прабабушки Кассандры стало совсем одиноко. Я с ней говорила и после, возвращалась всё неохотнее, реальность линяла слоями, змеиной шкуркой. А я ещё помнила, каково это – быть обычной девочкой, не видеть лишнего, только здесь и только сейчас. Больше всего мне хотелось быть как все.
И я сбежала. Мне невероятно повезло – я встретила Майлза почти сразу же, в кафе, у меня не хватило денег – расплатиться за пиво. Он угостил меня сливочным пивом, потом мы гуляли по Лондону. Потом Майлз привёл меня к себе.
Он сразу понял, что со мной что-то не так.
Наверное, проблема всё-таки в зрении. Можно видеть вещь, или вещь и её тень. Это нормально. Я вижу знаки, колеблющееся облако, слоёный пирог времени. Вижу просвечивающие сгустки темноты внутри людей и предметов. Вот как косточки светятся в прозрачном спелом белом винограде. Смерть. В ком-то совсем слабо, кто-то почти чёрный. Смерть выросла в нём и вот-вот прорвёт оболочку, расправит кожистые крылья. Раздавленное виноградное мясо и сок. Простите.
Я хотела про Майлза. Майлз работал в Совятнике Иллопса. У него и дома-то был зверинец, он притаскивал больных кошек, собак, сов, крыс, лечил, потом кто-то из них находил хозяев, а кто и нет, оставался. У меня вот никогда не было животных, и хотелось, и страшно. Кошка меня полюбила, ходила следом. И всё равно так трудно: гладить тёплый мех и ощущать смерть, и привычно стряхивать её с пальцев, закрыв глаза.
Майлз со мной говорил. Постепенно он вытянул из меня всё, даже тому, что я сама не могла сформулировать и объяснить, он находил названия – или хоть аналогии. Я понимаю: он привёл меня, как привёл бы кошку, любое потерявшееся животное. Это не значит, что он меня не любил. Любил. Очень.
Вот что со мной происходило: несколько дней я держалась. Знаки, сперва размытые и бледные, становились чётче, вещи – прозрачнее, чаинки складывались в руны. Не стоило подходить к зеркалам, а хрустальный шар давно и накрепко обмотан толстым одеялом. День на третий, если повезёт – на четвёртый-пятый контрастность становилась невыносимой, в ушах звенело. Звук обретал цвет и острый мучительный запах распада. Я ложилась лицом в подушку. Меня утягивало сквозь вспышки боли. Иногда рядом оказывалась прабабушка Кася, иногда – нет. Потом что-то живое, чужое властно надевало меня, как перчатку, я чувствовала его голос, рвущий мою гортань. Потом я не знаю.
Я просыпалась бледной и слабой, но всегда в объятиях Майлза, всегда.
У Майлза была небольшая квартирка в старом доме. Там раньше жила его бабушка. Много вещей, вещей с историями, с характером, со своими причудами. Помню канделябр в виде сухой ветки. Он оживал, когда загорались свечи, расцветал, радовался. Постепенно вещи начали исчезать. Я не сразу заметила, не слишком-то я наблюдательна, просто вдруг смотрю – пусто так, голые стены. Нет ни фамильных портретов Макмилланов, ни смешного натюрморта с кальмаром, ни зеркала со стеклом цвета липового мёда. Ремонт, улыбался Майлз, давно пора, тебе понравится. Кошка вонзала когти в гобеленовую обивку стен, яростно додирала там, где раньше было нельзя. Как хочешь, Майлз, мне всё равно. Майлз опять улыбался и кивал, не отрываясь от книги. Он всё время читал, хмурился, о чём-то думал. Типичный рэйвенкловец, объяснял он мне, мы все такие, привыкай, рыжая. Целовал в макушку, прижимая к себе так крепко, что мне уже не хотелось расспрашивать. Только вскинуть руки, обнять и закрыть глаза.
Стены после ремонта стали светлыми, прежние вещи так и не вернулись. Появилась мягкая мебель мягкого неявного цвета, полированный стол, какие-то шторы… Кухня новая. Заварочный чайник исчез, оказалось, он и не нужен, есть маггловский чай в пакетиках.
Всё это великолепие поблёскивало, как вода под солнцем, взгляд скользил по поверхности, блики падали на кошкину спину, отражались в серых глазах Майлза, а зеркало он так и не повесил, забыл.
И знаете. Мне стало легче. И приступы прошли. Всё было таким обычным. Я много вязала, увлечённо готовила простые блюда, вместе с Майлзом мы изредка даже гулять выбирались, и никаких тебе трещин в мироздании, несколько лет тихого счастья.
Я помню, помню про Того-кого-нельзя-называть. Что почти война. Но вот так.
Просто однажды Майлз не пришёл с работы. Сначала я не волновалась, мало ли, может, подобрал очередного зверя и вернулся в Совятник, накормить и пристроить, сколько уже было таких историй. Или аппарировал в маггловский Лондон, в чайную лавку, чай и правда заканчивается. Но время шло. Магазины закрыты уже!
Я ждала всю ночь.
Утром открыла ящик стола и нашла письмо. Не то чтобы нашла – я знала, что оно там будет. Майлз предупреждал, всё может случиться. Такое время.
Он писал, что его убьют Пожиратели смерти. Так ему сказала я в один из приступов. Просил обязательно встретиться с Дамблдором. Хогвартс - единственное место, где я почему-то смогу уцелеть. Преподавать прорицания? Я сидела, запрокинув голову, закрыв глаза, слова не имели смысла, рассыпались на буквы, косые чёрточки складывались в полузабытые руны. Смерть.
Аврора я встретила почти спокойно. Он представился – Скримджер, отдал мне палочку Майлза Макмиллана, двадцати семи лет. Рассказал – очень чётко и скупо – как именно убили Майлза. В маггловском квартале, действительно рядом с чайной лавкой. Вступился за магглов, случайность. Последнее заклинание – щитовые чары. Надеюсь, кому-то они помогли. Надо было забрать тело, устраивать похороны. Известить его родителей, брата, друзей. Слава Мерлину, несколько дней я крутилась как заведённая. Мистер и миссис Макмилланы, уезжая, звали меня к себе. Но я чувствовала только опустошение. Остаться одной, всех зверей я раздала друзьям Майлза. Кошка плакала, но я отвернулась и не смотрела, как её уносят.
Несколько дней я лежала на диване. Следила за бликами на потолке, они вспыхивали всё реже. Надо было что-то решать.
Скримджера я никак не ожидала. Он пришёл вечером, после работы, наверное. Или перед работой, аврор же, они и ночью дежурят. Делать мне было нечего, и я рассматривала его – высокий, худой. Рыжий, как и я. Старше Майлза. Ботинки тяжёлые, свитер грубой вязки. В ответ он так же внимательно изучал меня. Пришлось очнуться и спросить, чем обязана.
…Плохо помню этот сумбурный ночной разговор. Я показала аврору письмо Майлза. Да, я знала, Майлз мёртв, до того, как вы, мистер Скримджер, протянули мне его палочку. Я, к дементорам, пророчица. Такое вот моё счастье, ага.
Чаю? У меня нет. Я не знаю, где и как его покупают. И кофе нет. А, вот вино - после похорон… Я говорю вам, что не хочу есть, поверьте на слово. Не буду. Оставьте меня в покое.
Кажется, я наконец заплакала.
Он нашёл на кухне какую-то еду, мы поели.
Уходя, Скримджер достал палочку, пристально обвёл взглядом стены, пол, потолок. Покачал головой. Пока вы тут в безопасности, Сивилла. Защита, поставленная мистером Макмилланом, продержится ещё некоторое время.
Он посмотрел мне прямо в глаза и жёстко добавил: а потом вы либо научитесь справляться со своим даром сами, либо умрёте.
Я научилась, как видите. Не слишком хорошо, но я жива. И в конце концов, всегда есть херес.
Я написала Дамблдору. Я снова вижу, как мило шутила прабабушка, инфернальные сущности. То, что должно быть сказано, скажется через меня. Куда я денусь, и какой смысл в беспомощных прятках от реальности, в нелепой надежде. Я такая, какая есть.
Пророчество? Что ж. Вот вам оно.
Я связала мистеру Скримджеру свитер. Тёплый, из надёжных, толстых, прочных ниток. Иногда мне хочется, чтобы мы ещё встретились.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Господин отравитель, госпожа куртизанка
Автор: Дом Ланкастеров
Бета: будет названа позже
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Ивэн Розье/НЖП, НМП/НЖП
Жанр: драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: Последнее задание Ивэна Розье
Тема задания: Третья сила (взгляд на деятельность ПС и ОФ с точки зрения чиновника министерства; работника госпиталя; профессора Хогвартса, учившего и тех, и других; и так далее)
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"


декабрь 1979 г. - июнь 1980 г.

В просторном холле было жарко, несмотря на усилившийся к ночи мороз, и на лбу девушки, под прядками, блестели мелкие бисеринки пота. Ивэн механически расстегнул тугой воротник, перевел тяжелый взгляд с аккуратного пробора на глухого Бюдока и, тщательно шевеля губами, спросил:
- Анна где?
Девчонка на секунду вскинула глаза и тут же снова уставилась в пол. Ни зазывной улыбки, ни попытки показать клиенту свои прелести… Впрочем, страха в быстром взгляде он тоже не заметил. Странная. Мантия простая, невзрачного серого цвета, подходящая больше скромной служащей, а не проститутке, а вот брошка на груди с претензией на оригинальность – серебряный паук с черным матовым тельцем. И грудь ничего так, приятная. Но экспериментов сегодня не хотелось, и Ивэн, не дождавшись ответа, нетерпеливо оглядел залитый ярким светом холл.
Свободные девочки смотрели на них со сдержанным интересом - здесь отлично знали, что господин Розье изменяет своим вкусам крайне редко и неохотно. В глаза вдруг бросилась пепельница на столике, за которым обычно сидела Анна, - чистая, без единого окурка, и глухое раздражение как-то незаметно переплавилось в холодную злость.
Над его головой сияла громадная люстра, и свет, многократно отражаясь в бесчисленных зеркалах, освещал каждый угол, заставляя позолоту мебели сверкать еще ярче и придавая алому бархату стен приятный кровавый оттенок. Бюдок в выборе интерьера явно был приверженцем традиционализма; и мог, кстати, позволить себе и чрезмерный простор, и расточительную иллюминацию, и мощные согревающие чары. Ведь его заведение не на задворках Лютного ютилось, куда в любой момент могли нагрянуть авроры, не пряталось в сыром подвале где-нибудь в маггловском Лондоне, а было с размахом отстроено в пригороде, пусть весьма отдаленном, зато тихом и спокойном – если не знать, что и где искать, конечно.
Они все знали. Даже брезгливый Малфой наведывался сюда не реже раза в месяц, а Басти с Долоховым так и вообще были завсегдатаями. Надежное, проверенное место, где можно не вздрагивать от каждого шороха, неболтливый хозяин, чистые девочки. Эту, с пауком, Ивэн видел здесь в первый раз – а может, раньше просто не замечал.
Бретонец, прочитав вопрос по губам, с досадой передернул плечом и подтолкнул девчонку к нему:
- Анна болеет. Бери эту, не пожалеешь.
Говорил он, как и все глухие, монотонно и громко. Ивэн выругался и сбросил, наконец, тяжелую шерстяную мантию.
Это было совсем не то, что он ожидал, аппарируя сюда, и внутри неприятно царапнуло. При всем разнообразии «цветника» Бюдока Анна была единственной, кто выдерживал некоторые его… наклонности без особых последствий для себя, и к странной девчонке в глубине души вдруг шевельнулось нечто, похожее на жалость. Сам Бюдок о его вкусах был прекрасно осведомлен и всегда драл двойную цену – с учетом расходов на лекарей и зелья. Интересно… Чем же новенькая ему не угодила?
- Как тебя зовут? – все-таки спросил Ивэн, поднимаясь вслед за ней наверх и рассматривая мелькавшие в складках каблуки – все равно ничего другого из-под длинной мантии видно не было. – Как будет угодно господину, или?..
- Фабиана, - не оглядываясь, коротко ответила она и, свернув по коридору налево, распахнула одну из дверей. – Прошу, господин.
В последней фразе вдруг почудилась насмешка, совсем не вязавшаяся со смиренно опущенными глазами, и хилые ростки жалости тут же вытравила очередная волна раздражения. Игры Ивэн любил, да. Но более серьезные и под другое настроение.

Всё ему было не так. Ни привычных тяжелых грудей под ладонями, ни знакомого запаха молочной кожи, ни золота волос на темном шелке… Однажды он спросил Анну – что это за сибаритство – бордовые, почти черные шелковые простыни? Она в ответ лишь усмехнулась и в следующий раз приняла его на светло-бежевых. Его потом долго тошнило от вида бурых потёков на складках, рассказать кому – не поверят. Больше вопрос о цвете белья не поднимался, а сегодня дешевый белый хлопок на узкой кровати стал еще одним куском торфа в тлеющем костре его злости.
Но от этой злости, выплеснувшейся наружу в чрезмерной даже для него жестокости, не осталось и следа, стоило только отодвинуть от себя растерзанное тело. Были апатия, вялые отголоски чисто физической разрядки, странная усталость – и никакого удовлетворения. Ивэн сидел на краю кровати и мечтал об одном – оказаться сейчас в поместье, а лучше сразу в горячей ванне. За спиной царила подозрительная тишина, но оглядываться, памятуя о давешнем конфузе, не хотелось. Впрочем, вставать и одеваться сил тоже не было, а голове лениво работал счетчик – сколько еще придется отстегнуть Бюдоку за лекаря – или за его молчание.
Неожиданно позади него послышался шорох, потом хлопнула дверь ванной, и Ивэн, невольно усмехнувшись, поздравил себя со значительной экономией наличности. Теперь осталось оторвать зад от кровати, разыскать одежду и наконец-то свалить отсюда. Маячившая перед мысленным взором горячая ванна оказалась прекрасной мотивацией, и он, наклонившись, нашарил на вытертом ковре скомканные брюки.
Дверь за спиной снова скрипнула, и Ивэн, не успев удивиться – надо же, как быстро оклемалась!.. - вдруг почувствовал, что его замерзшего плеча коснулась теплая ладонь.
- Господин…
Он бросил на руку короткий взгляд, потом, повернувшись, всмотрелся внимательней и, наверное, с лицом все же не совладал, потому что губы девчонки дрогнули в подобии улыбки:
- Идемте, господин. Я приготовила вам ванну.
Свежа и благоуханна, как утренняя роза. На щеках легкий румянец, волосы тщательно уложены, под полупрозрачным халатиком на смуглой коже – ни единого следа. Но это же… Его глаза против воли метнулись на смятую постель, и понимающая улыбка на пухлых губах стала гораздо заметнее:
- Вставайте, господин. Вода стынет.
Странно, но аппарировать внезапно расхотелось. Ивэн, продолжая пялиться на девственно чистую простынь, озадаченно моргнул и, повинуясь настойчивым, неожиданно сильным рукам, все-таки поднялся.

Клубы пара во влажном воздухе, валик полотенца под затылком, еле слышный шелест лопающихся пенных пузырьков и ненавязчивый запах хвои – всё идеально, ровно так, как и хотелось. Напряжение постепенно ушло, и Ивэн, почти перестав чувствовать собственное тело, будто бы парил в невесомом облаке. В набравшихся влагой волосах медленно скользил гребешок, умелые прикосновения расслабляли еще больше, а уютная тишина усыпляла, – и приходилось бороться с собой, чтобы не рухнуть в дремоту окончательно. Покурить бы еще для полного кайфа, только мысли расползались, как тараканы, и высказать связное пожелание вряд ли…
- Сигару, господин?
Ивэн приоткрыл один глаз - замершая перед его лицом рука держала не самый дорогой «Упманн». Обрезанный конец слабо тлел, и запах табака гармонично вплетался в хвойный аромат пены. Гм… Вялую сонливость как рукой сняло.
- Ты владеешь легилеменцией, детка?
- Фабиана, господин.
- Ты владеешь легилеменцией, Фабиана? – вытащить отяжелевшую руку из воды оказалось непросто, но он справился и, обхватив мокрыми пальцами запястье девчонки, затянулся на пробу.
Терпкий дым приятно царапнул нёбо.
- Я знаю, что многие любят курить в ванной, господин.
- Ивэн.
- Как скажете, Ивэн, - и опять эта скрытая насмешка в голосе, только сейчас она почему-то не тронула.
- А что случилось с Анной, ты знаешь? – выдыхая, лениво поинтересовался он.
Не то, чтобы его всерьез волновала судьба постоянной девочки, но… Да, господин Розье неохотно изменял своим вкусам, но все же иногда изменял. И терпеть не мог, когда обстоятельства, вынудившие его пойти на это, оставались невыясненными. Мало ли, вдруг действительно знает, а то от Бюдока и официальной версии не добьешься.
Над головой вдруг воцарилось молчание.
- Анну… три дня назад кто-то покалечил, - запнувшись, тихо ответила она и, помедлив, добавила: - Cutis Corrosa.
Cutis Corrosa. Вот теперь Ивэн проснулся окончательно и, распахнув глаза, уставился в потолок, еле видимый в плотном пару. В голове, сталкиваясь и мешая друг другу, завертелись сразу две мысли – станет ли прижимистый бретонец оплачивать нелегальное, а потому крайне недешевое лечение, и – откуда простой шлюхе известно о редком темномагическом заклятии?

В поместье Лейстренджей Ивэна вызвали по каминной сети, выдернув из постели в несусветную рань – не было еще и полудня. Хмурый Басти перехватил его возле камина, не позволив даже стряхнуть с мантии пепел, а в ответ на недовольный взгляд приложил палец к губам и коротко кивнул в противоположный конец залы, на огромное, до самого потолка, стрельчатое окно.
Ивэн перестал отряхиваться и, щурясь, присмотрелся. Зимний день выдался на редкость солнечным, поток яркого света щедро лился сквозь пыльное стекло. Но из двух темных силуэтов, замерших на фоне заснеженного парка, удалось узнать только Рудольфуса – по сверкающей на солнце рыжей шевелюре. Стоявший рядом с хозяином высокий господин был Ивэну совершенно незнаком.
- Кто это? – вдоволь налюбовавшись, тихо спросил он.
- Особый гость Лорда, - так же тихо ответил Рабастан. – Сеньор Лука.
Но экзотическое имя не говорило Ивэну ровным счетом ничего, и Лейстрендж, покосившись на его нечитаемое лицо, со вздохом пояснил:
- Итальянец, мастер по ядам. Тот самый.
Тот самый. Необходимость в дальнейших разъяснениях сразу же отпала, и Ивэн уставился на особого гостя с нескрываемым интересом. О загадочном сеньоре отравителе слышали все, причем слухи, зачастую, ходили самые невероятные и множились прямо пропорционально почти полному отсутствию какой-либо конкретной информации. Говорили, что итальянец может создать яд буквально из всего, что подвернется под руку, что еще ни разу диагностические заклятия не определяли у отравленного им человека истинную причину смерти и, главное, что никто никогда не видел у сеньора Луки палочку. То ли он не пользовался магией из принципиальных соображений, то ли был сквибом, то ли – тсс!.. – чуть ли не магглом. В последнее, впрочем, Ивэн не верил. Хотя бы потому, что каждый вызов итальянца обходился в кругленькую сумму – ни один маггл столько не стоит.
- Кто на этот раз?..
Басти пожал плечами:
- Кто-то из администрации Министерства.
- Готовимся к выборам? – Ивэн понимающе усмехнулся.
- Как всегда, Ив, как всегда… - Рудольфус, что-то сказав своему визави, наконец-то повернулся к ним и незаметно кивнул. - Пойдем, - в голосе Рабастана явно мелькнуло напряжение. – У Лорда есть поручение для тебя.

- Привилегия? – в ярости переспросил Ивэн. – Поработать в эскорте у этого макаронника – привилегия?!
Их представили друг другу как положено, и они втроем – Басти предпочел помалкивать – успели обменяться несколькими ничего не значащими фразами. Гость говорил правильно, с едва различимым акцентом, но как-то лениво, с совершенно неитальянским темпераментом. И Ивэну знакомство с легендарной персоной, может, и польстило бы, если б старший Лейстрендж после ухода итальянца не огорошил его столь «приятной» новостью.
- Ив, - Рудольфус устало потер виски и, покосившись на нетронутый бокал вина, аккуратно отодвинул его от себя. – Ты не хуже меня знаешь, что сейчас, перед выборами, меры безопасности многократно усилены. Когда у него получится подобраться к… подопечному – неизвестно. Возможно, сеньору придется пробыть в Англии немного дольше обычного и, само собой, ему понадобится сопровождающий.
- Но почему этим сопровождающим должен быть я?!
- Потому что в рейдах ты практически бесполезен, - тон Лейстренджа сделался ледяным, - но Лорд, несмотря на это, высоко ценит твое рвение и полностью тебе доверяет. И дает шанс проявить себя – если сеньор останется довольным, то счет за его услугу на этот раз, возможно, будет не таким заоблачным. И потому, в конце концов, что приказы не обсуждаются – если ты вдруг об этом забыл!
- Ив, - примирительно сказал Рабастан, тронув заскрипевшего зубами Розье за плечо, - ну, сам подумай, чем плохо? Сводишь его в хороший кабак пару раз, в Сохо, к Бюдоку…
- … в Тауэр и Британский музей, - с горькой издевкой закончил Ивэн. – А если сеньор застрянет здесь на месяц? Я должен буду выгуливать его из своего кармана?
- Этот вопрос мы как-нибудь решим… - солнце спрятали затянувшие небо облака, и в зале резко потемнело; Рудольфус взмахнул палочкой, зажигая несколько светильников, и, неожиданно усмехнувшись, добавил: - И, мало ли, вдруг ты ему так понравишься, что в качестве ответной любезности он научит тебя паре-тройке профессиональных фокусов? Получится, что ты проведешь время не только с удовольствием, но и пользой.
Ивэн скривился:
- Я на свое удовольствие даже не рассчитываю.
- А на то, что понравишься? – гнусно оскалился Басти.
- Я как бы по девочкам, - снова ощетиниваясь, огрызнулся Ивэн.
- Да он, вроде, тоже, - рассмеялся Лейстрендж и, поднявшись, подмигнул. – Я имею в виду – по-человечески. Кстати, я бы на твоем месте вино не пробовал, - он кивнул на свой бокал, который Розье машинально подхватил со стола и уже подносил к губам. – И вообще, воздержись пару дней в его присутствии что-либо пить или есть. Так, на всякий случай.

Фабиана, покусывая губы, на секунду застыла с зависшей над фигурами рукой и медленно передвинула черного слона с клетки d7 на клетку f5.
- Вам мат, Ивэн.
То, что «вам мат, Ивэн», Розье понял еще три хода назад.
- Мат Бодена, - рассматривая доску – хотя, чего там теперь рассматривать, - задумчиво пробормотал он. – Молодец.
Это была вторая партия их десяти, которую девчонка выиграла у него. И четвертая, проигранная в его жизни. Еще один повод задуматься. И ведь не спишешь на то, что фигурки подыгрывали своей хозяйке – шахматы у Фабианы были обычные маггловские.
- Играть ты тоже научилась в Дурмштранге? – откидываясь на подушку, спокойно поинтересовался он.
Руки, складывающие фигурки в коробку, не дрогнули и не остановились.
- Тоже? – невинно уточнила Фабиана, поднимая на него лукавые глаза.
Она сидела напротив, подогнул под себя одну ногу, и из-под полы халата трогательно выглядывала гладкая розовая пятка. Ничем не стянутые волосы тяжелой волной падали почти до колен, а приглушенный свет придавал коже оттенок сияющей бронзы. Целый арсенал лечебных заклятий, - отрешенно глядя на нее, подумал Ивэн, – и прекрасное ими владение. Безусловное представление о Темных Искусствах – хотя это, впрочем, на самом деле объяснимо Дурмштрангом… Скорее всего, легилименция – сегодня на приставном столике медленно остывала чашка зеленого чая, а в прошлый раз, когда до тошноты хотелось горячего шоколада, был именно горячий шоколад. Теперь еще и шахматы добавились, играть в которые, не обладая определенным складом ума, не так-то просто. И это - всего лишь продажная девка в борделе. Где только Бюдок таких берет.
Плюс красота – естественная, в этом Ивэн, матушка которого была просто помешана на косметических чарах, разбирался отлично.
- Сколько ты набрала баллов по ТРИТОНАМ? – вдруг спросил он.
Глаза Фабианы сразу потухли.
- Меньше половины, - помолчав, нехотя ответила она. – Иначе…
- Иначе?
- Иначе что бы я здесь делала, господин? – коробка, лязгнув замком, захлопнулась, а Ивэн, поднося к губам изящную чашечку, вновь сопоставил факты и пришел к неутешительному выводу – ему только что бессовестно солгали. Пусть Рудольфус сто раз прав, и в рейдах от него действительно мало толку, но… в шахматы-то он играл отлично. И это ее «господин»… Оно соскакивало у девчонки с языка, когда она забывалась и начинала немного… переигрывать.
- Даже если так… Но неужели дорога в веселый дом Бюдока была единственной, Фабиана?
- Господин желает побеседовать об этом? – теперь лукавство в ее взгляде было явно разбавлено легким раздражением. - Наставление на путь истинный стоит три галеона сверх оговоренного.
Ивэн молча улыбнулся, вернул чай на столик и поманил ее пальцем. Фабиана отодвинула коробку и наклонилась к нему, а он, резко схватив за роскошную гриву, намотал волосы на кулак и, подтянув еще ближе, ласково произнес:
- Господин не желает. Господин всего лишь интересуется.
Глаза тут же спрятались за длинными ресницами, а бывшие так близко губы дрогнули и едва заметно сжались. Каких-то полчаса назад их украшали глубокие прокусы, Ивэн бы и сейчас еще раз с удовольствием слизнул кровь из свежей ранки. Но это может пару минут подождать.
- Не единственной, - стараясь не морщится, ровно выговорила она. – Но альтернативой была дорога в один из веселых домов Марселя, а это гораздо хуже, господин. И не так прибыльно.
- Значит, ты считаешь, что английские джентльмены более щедрые? Гм. Патриота внутри меня твои слова радуют, - Ивэн, фыркнув, слегка ослабил захват. – Но ведь в Англии идет война, детка. А твой любимый клиент на этой войне вовсе не рыцарь в сверкающих доспехах. Индикатор опасности внутри еще не бьет тревогу?
«Не рыцарь в сверкающих доспехах», какая мягкая формулировка… Мерлин, слышал бы его сейчас Басти. Ивэн невольно улыбнулся, но потом сообразил, что зачем-то сболтнул ей лишнее и прищурился. Что ж, теперь придется перестраховываться. Если он будет в хорошем настроении, то – простой «Обливиэйт», ну, а если нет…
- Как и многие другие клиенты, - Фабиана, получив возможность шевелиться, села и осторожно выпутала волосы из его пальцев. – Я догадалась, Ивэн. Рисунок на вашей руке… - она, едва касаясь, провела по уродливой татуировке, - о многом говорит. И да – вы меня не пугаете. Совсем.
Кожа от легкого прикосновения моментально покрылась мурашками. Значит, не пугает? После всего?.. Ивэн приподнял бровь и с сарказмом резюмировал:
- Умна, не пуглива и не болтлива. Ты настоящее сокровище, Фабиана.
Да, пожалуй, он остановится на «Обливиэйте». Потом. Когда окончательно разберется со всеми ее загадками.
- Я проститутка, Ивэн. Мне все равно, скольких вы сегодня убили, и скольких завтра спасет тот, кто придет после вас. Лишь бы клиент…
- … хорошо заплатил.
- Именно.
- В таком случае… - Ивэн сладко потянулся и, улегшись поперек кровати, опустил голову ей на колени, - наставления на путь истинный отменяются. Лучше…
- … расчесать вам волосы?
- Именно, - он вернул улыбку, в очередной раз отдавая дань ее… прозорливости. Фабиана нащупала в простынях гребень, Ивэн закрыл глаза и сразу поплыл под расслабляющими прикосновениями. И только на пороге приятной дрёмы понял, что в ее словах должно было его насторожить.

- Вы опять ничего не едите, сеньор Розье.
Ивэн, очнувшись, оторвал взгляд от панорамного окна, в которое невидяще пялился уже Мерлин знает сколько времени, и перевел его на сеньора Луку, смотревшего на него с мягким укором.
- Вид отсюда прекрасный, не спорю. Но… - итальянец умолк и выразительно взглянул на одинокую жестянку с «Фантой», стоявшую рядом с пустой тарелкой, - не настолько, чтобы вы лишились аппетита от восторга.
Шел седьмой день их тесного общения. И все было не так ужасно, как представлялось Ивэну в самом начале. Он забирал отравителя из поместья Лейстренджей около трех пополудни и выгуливал по рождественскому Лондону до позднего вечера – достопримечательности, театры, рестораны. Сеньор оказался любознательным, приятно ненавязчивым и… каким-то легким. До такой степени, что Ивэн иногда забывал о его присутствии – вот как сейчас.
- Стейки здесь изумительны. Моя родина – Тоскана, а там знают толк в хорошо приготовленном мясе… И вино нам посоветовали отличное. Присоединяйтесь, Ивэн.
Ивэн неслышно вздохнул. О предостережении Рудольфуса он не забывал, и придумывать причины своему воздержанию с каждым днем становилось все сложнее. Кроме того, стейки с кровью в этом ресторане действительно готовили превосходно.
- После плотного ужина меня сразу тянет в сон, - плеснув «Фанты» в пересохшее горло и промокнув салфеткой губы, ответил он. – А до завершения нашего вечера еще далеко, сеньор Лука.
Итальянец понимающе улыбнулся:
- Снова Опера?
Ивэн рассмеялся – два дня назад он на самом деле умудрился заснуть прямо на середине арии Паяца. Хорошо, хоть не храпел.
- Мерлин, нет. Развлечение не столь возвышенное, но не менее приятное.
- О. Женщины?
- В точку. Не возражаете?
- Давайте завтра, - отравитель откинулся на высокую спинку и сделал глоток вина. – Этим вечером сеньор Малфой любезно пригласил меня на небольшую partito… вечеринку. Ради оперы я бы еще отказался, но… Оскорблять Люциуса, предпочитая его обществу дам полусвета, все же не стоит.
- Я забыл, - покаянно произнес Ивэн под насмешливым взглядом. – Люциус предупредил меня, что намерен украсть вас сегодня, но… Совершенно из головы вылетело.
Мерлин, он ведь действительно забыл, что происходит с его мозгами?! Если итальянец об этом обмолвится, Малфой его просто заклюет. Или утопит, брызжа ядовитой слюной.
Сеньор Лука чуть улыбнулся:
- Это останется между нами, Ивэн. Расскажите мне лучше, что может порадовать прекрасную сеньору Малфой?
Ивэн тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли, и попытался вспомнить основные прихоти беременной Нарциссы.

- В воскресенье – Новогодний прием в Министерстве, - тихо сказал Рудольфус, краем глаза наблюдая за гостем, который, как в цветнике, устроился на диване в окружении красивых женщин. – И Люцу удалось раздобыть приглашение для сеньора.
- Слава Мерлину, - вяло откликнулся Ивэн, не выпускавший из рук блюдо с канапе. – Закончится моя вынужденная голодовка… А что, больше ничего из еды нет? С каких это пор Малфой стал экономить на угощении?
- Формат вечера не рекомендует, - хмыкнул Лейстрендж. – Напитки, легкие закуски – половину из которых ты уже сожрал – и все… Мерлин, Ив, я и не думал, что ты воспримешь мои слова так серьезно… Чем же ты объяснял свою диету все эти дни?
До них донесся мелодичный смех Беллы и звон бокалов. Ивэн скривился:
- Всем, что в голову придет. Он делал вид, что верит. Кстати, кто оплатит мои расходы? Я и представить не мог, сколько стоят билеты в проклятую Оперу.
- Отдашь счета Басти, он разберется, - Рудольфус хлопнул его по плечу. – Еще пара дней, Ив, и сможешь, наконец, расслабиться. Гость, вроде, доволен, а что даст нам его довольство, поглядим после. Ешь, а я доложу Лорду. Он интересовался, как идут у вас дела…
Ивэн что-то буркнул, вгрызаясь в очередную креветку, и Лейстрендж, посмеиваясь, отошел. Материализовавшийся рядом эльф забрал пустое блюдо, вновь наполнил бокал и исчез, а Ивэн, почувствовав, наконец, что наелся, смыл креветочный вкус глотком портвейна и удовлетворенно вздохнул.
- Неужели я вижу сытую улыбку? – вдруг мягко раздалось над ухом.
Ивэн вздрогнул. Итальянец, улыбаясь, обошел его и остановился напротив, небрежно опираясь плечом о камин.
- Или вы просто предпочитаете морепродукты, Ивэн?

Нарциссе снова стало плохо, и ее, позеленевшую, увел наверх Люциус. Маленькая стрелка на каминных часах неумолимо ползла к двенадцати, гости постепенно расходились, и скоро гостиная наполовину опустела. Отравитель взял со стола открытую бутылку вина, пару чистых бокалов и, подойдя к Ивэну, сел рядом с ним на оттоманку.
- Представляю, как вы развлекались, наблюдая за мной, - пробормотал Розье, беря у него бокал. – Я хоть выглядел не полным идиотом?
- Вы выглядели как человек, пытающийся скрупулезно соблюдать меры предосторожности, - итальянец легко улыбнулся. – И с любым другим эти меры, возможно, спасли бы вам жизнь.
- С любым другим? – с подозрением переспросил Ивэн. – Значит, если бы вы захотели…
- Ивэн, - сеньор глубоко вздохнул. – Вы знаете, сколько я стою?
Ивэн молча кивнул.
- И я так дорого оцениваю свои услуги потому, что всегда выполняю работу. Всегда. Независимо от того, насколько умным и осторожным мнит себя мой подопечный. А шанс у наемного отравителя зачастую бывает только один. Долгий, пошаговый подход – это удел неверных жен и уставших ждать родственников. Вот, например… - вино из бутылки, приятно шелестя, полилось сначала в один бокал, потом в другой. – Я налил напиток себе и вам, из одной тары. О чем вы подумаете, прежде, чем пить?
- О том, что, портвейн отравлен, а вы держите за щекой капсулу с противоядием, - быстро ответил Ивэн.
- О… - итальянец тихо рассмеялся, - так никакого здоровья не хватит. Такие варианты существуют, конечно, но на самый крайний случай, когда нет другого выхода. А в этой ситуации мне гораздо проще было… не портить прекрасное вино, а всего лишь сбрызнуть ядом ваш бокал, когда я повернулся к вам спиной.
- Как просто, - пробормотал Ивэн, крутя бокал в пальцах. – Ладно. А если я параноик настолько, что пью только из той посуды, которую всегда ношу с собой, не выпуская из рук?
- И такие упрямцы бывают, - покладисто согласился сеньор. – А вспомните, сколько раз за вечер, даже не взяв в рот ни крошки, вы промокнули губы салфеткой?
- Много, - фыркнул Ивэн, начиная всерьез загораться. – Вот о салфетках я действительно не подумал, теперь буду знать… Но если и с салфетками не получится?..
- Тогда я просто растворяю яд в своем бокале и… делаю так, - итальянец чуть повернул кисть, и вино заплескалось в опасной близости от края. – Неудачное столкновение, легкое движение руки, и отравленный напиток оказывается или на вашей обуви, или на одежде… Я, конечно, всегда извиняюсь за неловкость. Очень пространно извиняюсь, оттягивая момент произношения Очищающего, а за это время яд начинает действовать. Обувь в этом случае предпочтительней, да. Туфли не сразу бросаются чистить. Да вы пейте вино, пейте. Честное слово, мне за вас не платили, а бесплатно я не работаю.
Ивэн, помедлив, все же сделал глоток – портвейн прокатился по горлу горячей волной, приятно согревая и сразу расслабляя.
- То есть, шансов у жертвы нет?
- В моем случае – да. У менее удачливых коллег – возможно.
- И магией вы при этом не пользуетесь? – задал он вопрос, засевший в голове с самой первой встречи. – Никогда?
- Никогда. Видите ли, применение магии в изготовлении ядов очень легко отследить, есть масса диагностических заклятий. Достижения магглов в этой области гораздо более впечатляющие. Множество ядов, множество тактик, направленных на выполнение не самых простых задач – резко и обвально изменить метаболизм жертвы, сделать отравление отсроченным и в идеале замаскировать его под какую-нибудь естественную причину – тот же сердечный приступ, к примеру.
- Всего-навсего.
- О, да, всего-навсего. Но на оттачивание мастерства уходит целая жизнь, Ивэн.
«Лишь бы клиент хорошо заплатил» - неожиданно всплыли в памяти слова Фабианы.
- А принципы? – вдруг спросил Розье. – Или вы тоже даете любому, кто платит?
Отравитель пожал плечами.
- Ну, раз уж у нас пошел такой разговор… Да, я работаю с любым, кто платит, - оговорку Ивэна он или не услышал, или намеренно пропустил мимо ушей. – С вашим блистательным Лордом, с главой Carabinieri… авроров, да хоть с Министром магии – мне все равно. Но принципы, конечно, есть. Я не беру заказы на детей и беременных, какие бы деньги не сулили. И этим я… - он, наклонившись вперед, заглянул Ивэну в глаза, - несколько отличаюсь от остальных беспринципных шлюх.

Ивэну всегда нравилось, что посещения борделя Бюдока не сопровождалось никакими лишними сложностями. Хочешь – пользуйся камином в главном холле, хочешь – заходи на своих двоих через парадную дверь. Ну, а если есть договоренность с конкретной девочкой на определенное время – так и вообще можно аппарировать прямо в номер, избегая любопытных взглядов и нежелательных встреч. Всё это очень импонировало - буквально до недавнего времени.
- Скажи мне, женщина без принципов… - Фабиана, неторопливо застегивающая платье перед зеркалом, вопросительно подняла глаза, и Ивэн, помолчав, продолжил: - Как тебе такое интересное предложение… Я знаю, что к Бюдоку ходят разные люди. Вполне возможно, что сейчас за этой стенкой развлекается тот, кто завтра попытается меня убить. Или кого придется убить мне – не суть. Наверняка и у тебя есть подобные клиенты. Давай заключим взаимовыгодную сделку - твоя информация в обмен на мои деньги. На хорошие деньги. Кто бывает у тебя, в какое время… как часто. Следов я не оставляю, и твоя репутация честной шлюхи не пострадает.
Она, не отвечая, снова перевела взгляд с его отражения на своё и машинально поправила брошку. Ивэн терпеливо ждал. Неуютное молчание затягивалось.
- Молчишь? - он, так и не услышав ответа, поднялся, остановился у нее за спиной и, положив руки на напрягшиеся плечи, нежно провел ладонями вниз, - А, может, ты уже заключила подобную сделку? С кем-то другим? И продала меня, Фабиана?
- Но ведь и такой вариант возможен, - их глаза наконец-то встретились в зазеркалье, - с учетом разнообразия клиентуры, верно, Ивэн? И, как бы я не пыталась убедить вас в обратном, сомнения никуда не денутся…
Ивэн вернул улыбку, неожиданно присел, и его ладони, только что мягко ласкавшие ее руки, так же медленно заскользили вверх по шелку чулка, неторопливо поднимая длинный подол.
- Что вы делаете? – вздрогнув, с тихим смешком спросила она. – Мне щекотно…
Одна за другой еле слышно щелкнули застежки пояса.
- Мне нужен твой чулок, дорогая… - Ивэн осторожно снял туфельку. – Ты позволишь?
- Как будет угодно господину, - Фабиана послушно приподняла ногу. – Только один?..
- Одного вполне достаточно, - Ивэн поднялся, растянул чулок, словно пробуя шелк на прочность, и вдруг неуловимым движением накинул его на открытую шею. – А теперь, детка, можешь попытаться. Попробуй развеять сомнения и переубедить меня.
- Прежде, чем защищаться… - шелковая удавка резко затянулась, и Фабиана, замолчав, схватилась за горло, - я бы хотела выслушать ваши обвинения, господин… - сглотнув, с трудом закончила она.
Их взгляды снова пересеклись, и Ивэн мог поклясться, что страха в потемневших глазах девчонки не было и в помине. Гм, а если так?..
Фабиана, дернувшись, захрипела.
- Ты талантлива, не спорю, - тихо сказал он, наклоняясь к покрасневшему ушку. – Но от смерти вылечить нельзя. Так кто же купил твою помощь первым, дорогая? А может, ты вовсе и не шлюха, Фабиана? Кто прислал тебя сюда? Кто приказал проклясть Анну и занять ее место? Кто научил, как подобраться ко мне? И сколько мне еще осталось – неделя, день, час?..

Цепкий взгляд Люциуса сразу же остановился на Фабиане, и Ивэн в который раз подумал – неужели он один в упор не замечал ее Мерлин знает сколько времени?
- Новенькая? – негромко поинтересовался Малфой, краем уха слушая, как Бюдок монотонно расхваливает девочек молчавшему итальянцу. – Что-то я раньше ее не видел. Ставлю десять галеонов, что сеньор заинтересуется именно ею.
На смуглом нежном горле не осталось никаких следов… «Сделка не состоялась, поэтому ты до сих пор жив» - уже задыхаясь, шепнула она вчера, и Ивэн зачем-то поверил.
- Почему это ею? – стиснув зубы, зло процедил он. – Каролина сегодня просто великолепна. Пятнадцать, что…
- Сеньорита, - вдруг мягко произнес отравитель, жестом заставив бретонца умолкнуть и вытянув вперед руку. – Прошу вас.
Фабиана кокетливо взмахнула ресницами и, опустив глаза, подошла к нему. Люциус хмыкнул и выразительно похлопал себя по карману:
- Гостю – самое лучшее. Пятнадцать галеонов, Ив… Кстати, а где Анна?
Ивэн моргнул и, перестав сверлить взглядом спину итальянца, поднимающегося по лестнице вслед за девчонкой, достал увесистый кошель.

- Ты не поверишь! – Рабастан просто лучился радостью. – В счете – только половина от стандартной суммы! Половина, Ив! Господин очень доволен!
- Неужели сеньор Лука выполнил заказ и наконец-то свалил? – хмуро уточнил Ивэн, стараясь не смотреть на сияющее лицо Лейстренджа. – Не верю своему счастью.
- Ты отлично поработал, - Басти перестал улыбаться и вдруг нахмурился. – Но зачем ты попросил Рудольфуса поставить тебя в рейд?
Ивэн засунул руки в карманы и отвернулся к окну. Снег, покрывающий ветки, подтаял за время короткой оттепели, а потом вдруг ударил мороз, и деревья теперь стояли, словно стеклянные, сверкая на ярком солнце.
- Ив? – в голосе Лейстренджа послышалась тревога.
- Теперь ты не поверишь, Басти, - не оглядываясь, глухо отозвался Ивэн. – Мне просто хочется крови.
- Пафосный придурок, - пробормотал Рабастан и вздохнул. – А может, все-таки со мной в Париж, Ив? Я посижу на переговорах, ты – в ресторане на Эйфелевой башне… Отдохнешь, развеешься... Лорд тебя отпустит.
Ивэн не ответил.

Кто открыл окно, впуская в натопленную комнату морозный воздух и взъерошенную незнакомую сову, Ивэн не увидел – в маске и капюшоне он чувствовал себя зашоренной лошадью. Сова покружила под потолком, потом с шумом опустилась на край стола и протянула адресату лапку с привязанным к ней пергаментом.
Ивэн выругался и, сунув палочку под мышку, дернул за край оледеневшей ленты.
- Что там еще? – подходя к нему, недовольно спросил Люциус. – До выхода две минуты.
- Ничего, - Ивэн пробежал глазами записку, состоявшую из одного-единственного слова, и, скомкав, сунул ее в карман. – Я готов.
- Прекрасно, - Малфой изящно опустил на лицо маску и, развернувшись, коротко скомандовал: - Джо, Патрик, вы идете первыми. Ив, мы – следом.

- Это Грюм, - Люциус выглянул в пролом и сразу же отпрянул, уворачиваясь от полыхнувшего совсем близко проклятия. – И пятеро авроров.
- Всего-то? - Ивэн сплюнул кровь и облизнул разбитую губу. – Кстати… как называется это место?
Наступило секундное затишье, а потом стены вновь содрогнулись под ударами.
- Кентервилль, - отозвался Патрик, не отрывая от окна напряженного взгляда. – Родина Джо. Смешно, да?
Тело Джо оттащили в угол, набросив сверху старое одеяло. Ивэн отшвырнул ненужную уже маску, полез в карман и, достав мятую бумажку, с трудом, одной рукой, развернул.
Нацарапанные кое-как буквы практически стерлись, но название все еще было читаемым.
- Ну да, Кентервилль… - бумажка, тут же пропитавшись кровью, полетела на пол вслед за маской. – Значит, Аластор Грюм… Далеко пойдешь, девочка. Люц, подойди ко мне.
- Это моя ошибка, - тихо сказал Малфой, обессилено падая рядом. – Я должен был учесть все варианты…
Проклятия внезапно прекратились, и в наступившей зловещей тишине хриплый голос аврора – уже в который раз – предложил им бросить палочки и выйти.
- Перестань, - Ивэн ослабил воротник и, поморщившись, сорвал с шеи кулон. – Это был самый обычный рейд, никто не думал, что мы попадем в засаду. Держи, - скользкий от крови портключ лег в ладонь Люциуса. – Он вынесет двоих. Забирай Патрика, и уходите.
- А ты? – сжимая портключ, еле слышно спросил Малфой.
- А я с удовольствием пообщаюсь с Грюмом… Я и так… - разодранный бок вдруг обожгла новая волна боли, и Ивэн, задохнувшись, стиснул зубы, - целых десять дней живу, оказывается, в долг… Пора отдавать.

Эпилог

- Мистер и миссис Забини, - торжественно провозгласил дворецкий.
Наследник, накормленный и переодетый, сладко посапывал в колыбели. Нарцисса наклонилась, с улыбкой поправила кружевную распашонку и, выпрямляясь, вдруг почувствовала, как дрогнула рука мужа.
- Люц?
- Ничего, - Люциус, опомнившись, погладил ее по плечу и обменялся с подошедшим Рудольфусом короткими взглядами.
- Поздравляем с рождением наследника, - мистер Забини поставил рядом с колыбелькой завернутый в красивую упаковку подарок и поднес к губам тонкую руку молодой матери. – Это великий день, сеньора.
- Благодарю, сеньор Лука, - Нарцисса улыбнулась. – Я рада снова вас видеть. Вас и вашу очаровательную супругу… Я и не знала, что вы женаты.
- Как и все мы, - отворачиваясь, пробормотал Рудольфус. – Сюрприз.
- Миссис Забини, приятно познакомится, - на лице Люциуса не дрогнул ни один мускул. – Добро пожаловать в Малфой-Мэнор. Вы не отдыхали в Ментоне в семьдесят восьмом?..

- Я тебе клянусь, - зло прошипел Люциус. – Я не мог ошибиться! Это она!..
- Даже если ты прав, - Рудольфус, прищурившись, оглянулся на итальянца, смеявшегося над какой-то шуткой Басти, - тебе лучше об этом забыть, Люц.

- Он - само очарование, - миссис Забини потрогала светлый хохолок и прерывисто вздохнула. – Даже страшно брать такое совершенство на руки…
- Я первое время тоже боялась, - Нарцисса, покачивая наследника, мягко улыбнулась и скользнула взглядом по ее округлому животу. – А Люц, кажется, боится до сих пор… А когда ждете вы?
- Осенью. Лука мечтает, что ребенок родится в октябре, как и я…
- Значит, так и будет… - Драко, не просыпаясь, чмокнул во сне губами, и женщины тихо рассмеялись. – Какая у вас милая брошь, - Нарцисса уложила наследника в колыбельку и, повернувшись, тронула пальцем украшение. – Это ведь паук?
- Да, - любуясь Драко, рассеяно ответила Фабиана. – «Черная вдова».

@темы: текст, темные

---

[House of York]

Название: Репортаж
Автор: House of York
Бета: House of York
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: НМП, братья Прюэтты
Жанр: экшн, триллер
Размер: миди (около 54 тыс. знаков)
Дисклеймер: Все принадлежит Дж.Роулинг, мы только играем
Саммари: Чудесное подстерегает нас за каждым углом. Магия существует? Как интересно! Но чем обернется это знание и насколько опасно для обыкновенного человека попасть в вихрь подобных событий?
Тема задания: Фик написан на тему «Случайный свидетель (магл, становящийся свидетелем и невольным участником конфликта волшебников)»
Предупреждение: смерть персонажей
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война роз».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

Пролог

В шесть утра меня разбудил телефон. Выругавшись спросонок, я поднял трубку. Звонил шеф.
– Срочно езжай в редакцию, – без лишних церемоний заявил он. – Есть дело.
Что-то в его голосе мне показалось странным.
– Майк, – я зевнул в трубку, – пожар? Чего такая спешка ни свет ни заря?
– Мистер Уилкс, – церемонно ответил шеф, – если вы все еще хотите работать на «Дейли Миррор», поднимайте свою задницу и езжайте сюда! Немедленно!
И бросил трубку.
Когда Майк разговаривает таким тоном, спорить с ним не стоит. Я оделся и поехал на работу.

Шеф выглядел не ахти. Явно не спал, глаза красные, усы, которые обычно победоносно топорщились, бессильно повисли. Перед ним на столе лежала бобина с пленкой.
– Новый материал? – Я достал из кармана блокнот и ручку.
– Спрячь, – Майк отмахнулся. – Потом запишешь. Сначала я тебе кое-что покажу.
Он опустил шторы и зарядил кинопроектор. Под привычное потрескивание замелькали кадры.
Снимали явно исподтишка, с треноги, камера стояла ровно, но все было немного не в фокусе, поле зрения постоянно перекрывали то ветки, то листья, не разобрать. На экране высветилась поляна, такая идиллическая и солнечная, как в рекламе. На поляну выбежал человек, одетый в странную серо-зеленую хламиду, чем-то напоминающую средневековый плащ. Он резко обернулся и взмахнул рукой, как полководец, призывающий идти в атаку. Только вместо сабли в его руке было зажато что-то вроде прута.
Внезапно сверкнула зеленая вспышка, начались сильные помехи, но можно было рассмотреть, что полководец рухнул как подкошенный. Камера дернулась, а на поляну вышел второй. Этот явно изображал темного джедая: весь в черном, а на лице металлическая маска. Он потыкал полководца носком ботинка, крутнулся на месте и исчез. Растаял в воздухе.
Пленка закончилась, проектор затрещал громче. Майк устало вздохнул и выключил его.
– Что скажешь? – Он присел на край стола и вытер пот со лба.
– Спецэффекты, розыгрыш, – не задумываясь, ответил я. – Тебе мало такой ерунды слали? Вспомни историю про инопланетян. А тут вообще обычные люди. Домашнее видео. Я не понимаю...
– Сейчас поймешь, – перебил меня шеф. – Как, думаешь, эта пленка попала ко мне?
– Явно не по почте, – я был сонный и злой. Вся эта полумистическая хрень меня почему-то ужасно раздражала. – Тень отца Гамлета, стеная, поведала тебе печальную историю и оставила в подтверждение пленку? Или эта бобина внезапно самозародилась у тебя на столе?
Майк раздул усы.
– Монти, если бы ты не был одним из лучших... Уволил бы тебя к чертям собачьим. Но ты очень близок к истине.
– Неужели Доктор Кто?..
– Да хватит, – устало попросил шеф. – Мне ее сова принесла. Сова. Понимаешь? Влетела в окно, села передо мной и сунула под нос лапу с пакетом. А потом нагадила на стол и улетела. Слушай дальше, – он нетерпеливо взмахнул рукой, когда я попытался открыть рот и задать вопрос. – В пакете, кроме бобины, было еще вот это.
Майк протянул мне свернутую трубочкой странную плотную бумажку. Я развернул ее и увидел надпись каллиграфическим, старомодным и весьма витиеватым почерком.
«Монтгомери Дж. Уилкс. Малый Букхэм, Суррей, 18 октября 1980».
Я повертел записку в руках.
– Майк... – вдруг меня осенило. – Это что, пергамент?! И откуда тут мое имя?
Шеф встал, открыл бар, зазвенел бокалами.
– А это ты и должен будешь узнать. Восемнадцатое – завтра.
– Сегодня, – уточнил я.
– Тем более. Мчи в этот занюханный Малый как-там-его Букхэм и выясни, что там произойдет. И каким боком ко всему этому ты, – он протянул мне стакан с виски. – Мне подсказывает интуиция, что материал будет сенсационным. В любом случае Суррей недалеко. Отдохнешь пару дней, если ничего не случится.
Майк пошевелил усами и в пару глотков опустошил свой стакан. Давно я не видел его таким обескураженным, обычно он держался куда круче. Даже в самые тяжелые для газеты времена.
– И, Монти... – сказал он почти умоляюще, пока я пил, – мне действительно крайне необходим материал. Нужна сенсация, и желательно не политическая. Если Суррей ничего не даст и эта запись – пустышка, выдумай что угодно, выберем пару интересных кадров, дадим на первую полосу.
И я, конечно, поехал.

Глава 1

Естественно, я не сразу рванул в Суррей, как только вышел из редакции. Сначала я съездил домой и взял фотоаппарат, заряженный сверхчувствительной пленкой. Что-то подсказывало мне, что вспышка может стать лишней, а снимать придется много. Не то чтобы я поверил в эту мистическую историю, скорее всего, меня ждал какой-то розыгрыш, но Майк... Холодный реалист и циник Майк Моллой не мог придумать прилетевшую ниоткуда сову с кинопленкой. Слишком сложная получалась выдумка. Слишком неправдоподобная... для неправды. И это настораживало.

Заправившись на окраине, я поехал на запад, солнце противно отсверкивало в зеркале заднего вида. Я не очень люблю утро, но чтобы собрать материал, стоило выехать пораньше.
Моя полоса дороги пустовала, основной поток машин шел навстречу, в Лондон. Жители пригородов рвались на работу, а я гнал свой старенький «остин» подальше от большого города. Радио, похрипывая, пело про то, что любовь нас всех разлучит снова и снова, мимо мелькали столбы и ухоженные пригороды, и мне стало казаться, как всегда перед большой работой, что дорога эта не имеет ни начала, ни конца. По сути, так оно и есть, но стоит ли философствовать? Я ехал писать репортаж, который мог стать огромной сенсацией, а мог оказаться фикцией и ерундой. Какая, в конце концов, разница?

Гостиница в Малом Букхэме на удивление оказалась почти шикарной. С некоторыми оговорками. Викторианский особняк, лепнина на потолке, только во всем этом великолепии чувствовался какой-то упадок. Макс, угрюмый портье, он же, видимо, и хозяин гостиницы, провел меня в номер. Бархатные шторы, когда-то величественные, а теперь заметно траченные молью, потрясали воображение, а в камине можно было просто жить, таким он казался огромным. Давая чаевые, я невзначай спросил:
– У вас тут летом ничего не происходило из ряда вон выходящего? Ну там... убийства таинственные, в лесу, например?
Макс насупился сильнее и быстро вышел, закрыв дверь.
Так, первый выстрел – осечка. Или все же попадание? Я посмотрел через окно на стоянку, где, облепленный осенними листьями, стоял мой рыжий «остин», очень одинокий на этом пустом клочке асфальта. Пока я заселялся, небо затянуло тучами и начал сеяться обычный для октября дождь. За окном виднелось уродливое трехэтажное здание, обшитое модерновыми пластиковыми панелями. Почта. Прекрасно. Нужно отправить Майку телеграмму, да и поработать тоже. Дождь или не дождь, а журналиста ноги кормят. Естественно, я понимал, что никаких волшебников или чего-то подобного я в этом городишке не встречу, но слухи собрать стоило. Девушки, работающие на почте, всегда скучают, плюс к этому наверняка все обо всех знают. Очень полезное знакомство.

Фотоаппарат я с собой брать не стал. Суеверие, можно сказать: если я беру на первый выход камеру – дело оказывается пшиком. Я могу сочинить любую историю, но мне больше нравится писать о чем-то реально происходившем. Пусть все считают это уткой, выдумкой – тем интереснее. Ведь я знаю, что это не так.

Почта, видимо, только что открылась. Зал пустовал, мои шаги гулко раздавались эхом в просторном помещении. За окошком с надписью «Отправка рекомендованной корреспонденции» сидела, разглядывая ногти, девушка с модным начесом и густо подведенными ярко-синим глазами. Она подняла голову и с интересом взглянула на меня. Миленькая, несмотря на обильную косметику.
– Дайте мне, пожалуйста, бланк для телеграммы, – улыбаясь, попросил я. Девушка кокетливо улыбнулась в ответ.
Заполнив бланк и оплатив свои пять слов, я не стал уходить сразу.
– Скажите, мисс, а куда можно в вашем городе сходить вечером развлечься?
Она опустила глаза.
– У нас тут тихо, сэр, не то что в Лондоне... А вы к нам по делу? Сегодня будет музыкальный вечер в «Солнцецвете», выступает шотландская группа, какая-то новая, хотя говорят, она скучная...
– Ерунда, – я снял очки и прищурился. – «Солнцецвет» – это клуб? Меня зовут Монти, я журналист, пишу обо всяких паранормальных явлениях. Я здесь действительно по делу. Но вечером мне хотелось бы отдохнуть. Не хотите составить мне компанию, мисс...
– Эвелин, – она смущенно постучала пальцами по столу. – Мистер... Монти, я заканчиваю работу в шесть, и...
– Отлично, я буду ждать тебя возле почты к шести.
– Лучше к семи возле клуба, – Эвелин взъерошила и без того лохматую прическу. – Мне надо будет переодеться. А ты и правда пишешь про полтергейст и привидения? Ух ты! А у нас в парке живут призраки, честно! Хотя ты, наверное, в них не веришь?
– Отчего же, верю, – я протер очки и снова надел их. – Иначе бы не писал про это. Ну, до вечера!

Дождь усилился, а зонтик я, как всегда, забыл. Очки моментально запотели, и я спрятал их в карман. Дальнозоркость – лучше близорукости, однозначно. Городок казался пустым, вымершим. Шлепая по лужам, я пошел по узкой, усаженной липами главной улице Малого Букхэма. Парк с привидениями... Не тот ли это лес с видеозаписи?
Клуб «Солнцецвет» обнаружился через пару домов от почты, в старинном здании с башенкой. С вывески придурковато улыбалось кислотно-оранжевое пластиковое солнце. Оно казалось откровенно чужеродным на темной кирпичной стене. Наверняка по вечерам оно еще и светится. У входа висел промокший плакат: плохая фотография двух парней с девушкой и надпись «Cocteau Twins, пятница, 17 октября, 8 вечера». Я пожал плечами. Пусть. Эвелин вполне симпатична, а мое увлечение музыкой ограничивалось тем, что крутят по радио.

Ладно, где клуб, я запомнил. Теперь нужно было найти тот самый парк. Мимо прошагал, натянув на глаза капюшон, кто-то из местных.
– Прошу прощения, – окликнул я его. Тот остановился. – Вы не подскажете, где находится городской парк?
Прохожий неопределенно махнул рукой, указывая на противоположную сторону улицы.
– Спасибо, – пробормотал я ему вслед. Ну и нелюдимый тип... А потом посмотрел туда, куда он указывал. Там, напротив клуба, за небольшой площадью с мокрыми лавочками и декоративными деревцами, стояло самое необычное здание, которое я когда-либо видел.
Представьте себе кирпич. Простой такой, лежащий на длинной стороне. Только очень большой и раскрашенный сумасшедшим художником горизонтальными полосками всех цветов радуги, снизу доверху. Здание выглядело именно так. Только сверху на фасаде была прилеплена вывеска: острые, стилизованные под молнии буквы, смутно знакомое слово «Таранис». Кинотеатр, что ли?
А слева от здания, чуть в глубине, в проеме между домами, я увидел арку ворот и верхушки деревьев. Ну что ж, посмотрим, что там за привидения.

В парке стояла странная, немного нереальная тишина. Даже дождь не шумел. Разве что изредка капало с кончиков веток. Я брел по мокрой асфальтовой дорожке, усыпанной опавшими листьями. Никого не было, впрочем, чего еще ждать от утра выходного дня? Тем более, погода плохая.
Дорожка вильнула в сторону, изогнулась дугой. Повернула обратно? Но вот опять поворот. Перекресток. Я его проходил минуты две назад, точно.
Забавный парк. Тропинка нырнула в густые заросли между двух холмов. Потом я долго поднимался, даже запыхался и в который раз порадовался, что бросил курить. Интересно, здесь есть какие-нибудь другие дорожки, или эта самая тропа петляет по всему парку, как лента Мебиуса? Кусты и прогалины между ними подозрительно напоминали о видеозаписи Майка. Но сходить с тропы и проверять не хотелось: слишком мокро. Мне начало казаться, что я брожу по парку больше часа. А может, всего минут десять, время как будто замерло здесь. Влажный шорох листьев под ногами да тихий стук падающих капель. Очень спокойно. И хорошо. Можно ни о чем не думать, просто идти.

Дорожка оборвалась внезапно. Даже слишком внезапно, так бывает в дешевых ужастиках: вспышка – и предсказуемый женский визг. Дорожка уткнулась в невысокий, облупившийся от времени забор. За ним среди густых кустов и высоких, почти по пояс сорняков стояли каменные кресты и старые, замшелые статуи. Кладбище.
Точно, как в ужастике. Но я не стал бы заниматься паранормальностями, если бы боялся таких вещей.
Я отступил на пару шагов и неожиданно для себя замер. Рука привычно потянулась к футляру фотоаппарата... Только вот я его не взял. Черт.
Если б я не выбрал путь журналиста, то стал бы фотографом. Наверняка. Потому что этот миг, когда ты видишь кадр, знаешь, каким он может получиться, смотришь на мир через видоискатель – это неповторимо. В такие моменты сливаешься с окружающим и понимаешь его как никогда. И я глядел на статую. Слегка покосившуюся от времени, покрытую мхом и темными пятнами от капающей с ветвей воды. Статуя изображала ангела, судя по длинным опущенным крыльям. Только фигура была не ангельской. В облегающей хламиде, почти без складок, пышные формы, тонкая талия... И лицо, на котором, словно слезы, блестели капли. Лицо страшноватое, с темными ямами глазниц, поросшими лишайником губами. Из-за этого статуя как будто злобно ухмылялась.
Я подумал, что завтра точно надо прийти сюда с фотоаппаратом и сфотографировать ее, но... Освещение, настроение – все будет другим. Второго момента не случается в фотографии. И я постарался запечатлеть этот кадр хотя бы в памяти. Эрос и Танатос, любовь и смерть. Хотя в любом случае я приду сюда. Кадр великолепно подойдет к статье. Таинственный парк-лабиринт, заброшенное кладбище. И колдуны.

Тут за спиной раздался смешок. Такой отвлеченный, как будто смеялись не надо мной, а вообще. Какой-то шутке. Смех то ли женский, то ли детский. Едва слышный, не то чтобы издалека, а... Не знаю. Словно из другого мира. Подавив первый позыв резко обернуться, я медленно повернул голову. Никого.
– Это становится интересным, – произнес я вслух. Во влажном воздухе голос звучал глухо, как сквозь вату. – И я все выясню, вот увидите.
Терпеть не могу дешевых мистификаций. Я круто развернулся, пнул подвернувшуюся под ногу ветку и быстро зашагал по дорожке обратно.
И тут позади меня раздался громкий хлопок, как будто от петарды. На этот раз я резко обернулся, поскользнулся на листьях и чуть не упал. Едва удержался на ногах.
– Гребаные дети, – пробормотал я. Хорошо бы это было так. Только я опять никого не увидел. Парк оставался вымершим и заброшенным, кладбище тоже, а статуя ангела все так же усмехалась.
– Смешно, – снова сказал я. Звук собственного голоса меня немного привел в чувство. Я видел настоящих призраков, они не хлопают. А полтергейста вне помещений не бывает. Нет, это наверняка люди, какой-нибудь хренов шутник. Тем лучше.
И я, наплевав на все, пошел обратно. Хотелось выпить чего-нибудь горячительного.

Глава 2

Изнутри клуб «Солнцецвет» выглядел не настолько претенциозно, как снаружи. Светло-оранжевые стены, покрытые чьими-то автографами и фотографиями, низкий потолок, темные столы, приятное приглушенное освещение. Улыбчивый, но заметно сонный бармен налил мне скотч, и я выпил его залпом. Теплый толчок внутри, привычное моментальное расслабление, и пальцы тут же перестали дрожать. Универсальное лекарство.
Главное – не увлекаться. Все же я на работе.
На невысокой эстраде рядом со стойкой рыжий лохматый парень что-то тихонько наигрывал на пианино одной рукой, в глубине зала кто-то пил пиво. Больше в клубе никого не было.
– Похмелье? – сочувственно спросил бармен. – Еще капельку плеснуть?
– Нет, не похмелье, – я отмахнулся. – В вашем парке погулял. Давай, плесни еще на два пальца.
Музыка на секунду прервалась, музыкант обернулся и посмотрел на меня. Блеснули из-под челки ясно-голубые внимательные глаза. Я вопросительно приподнял брови. Парень широко и немного хитро усмехнулся и продолжил наигрывать какую-то незнакомую мне мелодию.
– В парке? – протянул бармен, подавая мне бокал. – И что? Голоса слышали? Или увидали кого-то странного? Призрачную фигуру в балахоне?
Вот это уже интересно.
– Фигур не видел, – ответил я, отхлебнув виски, – слышал смех и какой-то громкий хлопок. А там можно и призрака встретить? По ночам, наверное?
Бармен доверительно взглянул на меня.
– Днем тоже можно. Они безвредные. Я туда часто ходил еще пацаном, и на кладбище на спор ночевал. Если бы вы подождали немного, могли бы и увидеть. Они часто после хлопка появляются. Иногда исчезают с этим звуком.
Я задумался.
– А пару раз в парке как будто кто-то фейерверк запускал, думали, дети балуются, – продолжил бармен, – а потом оказалось, что не дети. И не взрослые. Никто не запускал ни ракет, ни салютов, а ведь полночи искрило и взрывалось.
– И когда это было? – я достал блокнот и ручку.
Бармен нахмурил брови, вспоминая.
– Недавно, пару недель назад, а до этого летом. А вы что, репортер? Будете про наш городок статью писать? – он заинтересованно взглянул на меня.
– Можно и так сказать, – ответил я.
– А для кого пишете?
– «Дейли Миррор», – нехотя ответил я.
– Тогда еще виски от заведения, – расплылся в улыбке бармен. – Я Джон, а вы напишете что-нибудь о «Солнцецвете»? Для вас вся выпивка будет бесплатной.
Ну-ну, вот и продакт-плейсмент промелькнул ненавязчиво. Я представил себе, как посреди моего текста внезапно возникает «уютный клуб с загадочной атмосферой, лучший в Малом Букхэме», и усмехнулся себе под нос.
– Я подумаю, – ответил я расплывчато. – Клуб мне нравится, и я собираюсь прийти к вам вечером. У вас будет концерт?
– О, да! – радостно отозвался Джон. – Эти шотландцы – настоящая находка, я уверен, они станут популярными. Это я их пригласил, – он облокотился о стойку и мечтательно уставился в потолок. – Их солистка... Какой у нее голос! Завораживает...
Я вздохнул.
– А о музыке вы пишете? – бармен все не затыкался. – В «Солнцецвете» выступали многие нынешние звезды в начале карьеры. У нас бывали и Питер Гэбриэл, и...
– Дэвид Боуи? – не удержавшись, съязвил я.
– Нет, он тут не выступал, а жаль, – без тени смущения продолжал свой бесконечный треп Джонни. – Вот те, из Манчестера, у них еще солист покончил с собой, забыл, как их...
– Joy Division? – подсказал пианист, который давно прекратил играть и подсел за стойку.
– Да, точно! – бармен обрадовался. – Они выступали. «Солнцецвет» славится на весь Суррей, к нам даже продюсеры из Лондона ездят на новые концерты.
Я допил виски и встал.
– Прости, Джон, с тобой очень интересно, но я должен идти работать.
– Не забудьте про Гэбриэла упомянуть! – выкрикнул вслед мне бармен.
Делать мне нечего, только рекламировать какой-то музыкальный клуб в Суррее. Я вышел на улицу, там было сыро и холодно, но зато никто не пудрил мне мозги ненужными разговорами. С другой стороны, Джон успел рассказать достаточно, чтобы я начал писать. Фейерверк, призраки, исчезающие с грохотом и шумом, и, конечно, статуя с кладбища – но тут я уже сам додумаю.
Хмурый Макс кивнул мне, когда я вошел в холл гостиницы. Я попросил его подать обед в номер. Первые строки статьи я уже придумал, текст потихоньку складывался, и теперь надо было только начать.

Я дописал предложение, поставил жирную точку и облегченно выдохнул. За окном еще было светло, но так, по-вечернему, когда непонятно, сколько времени. Сероватый свет, пасмурно, но дождь вроде бы закончился. Что ж, чудесно. Часы на стене показывали пять. Время пить чай. Я засмеялся, снял очки и спрятал блокнот в карман.
– Пока еще светло, – произнес я вслух и с наслаждением потянулся, – можно пофотографировать немного.
От долгого сидения за столом вечно затекает все тело. Как всегда, начал писать и забыл про все на свете. Нестрашно: двух часов мне вполне хватит, с головой. Только в клубе надо будет сесть подальше от стойки, чтобы Джонни меня совсем не заболтал.
Я достал из сумки камеру. Что ж, вперед! А попадутся хлопающие призраки – тоже сфотографирую, не отвертятся.

Шагая по уже знакомой петляющей тропинке, я периодически останавливался, чтобы заснять особенно интересные пейзажи. Перекресток, дорожка, утонувшая между двух холмов, поросших деревьями. Отличный, кстати, должен получиться кадр: нависшие над тропой ветви, блестящие от влаги пожелтевшие листья, абсолютное одиночество. Даже не для статьи – так просто. Для себя. В парке было неожиданно тихо, ни фейерверков, ни призраков. Ну и пусть. Медленным шагом я вышел к кладбищенской ограде. Уже почти стемнело, и в сумерках статуя выглядела еще более внушительно и жутко. Отлично. Я прикинул расстояние, настроил объектив и стал снимать. Пофотографировав панорамы кладбища, дорожку, утыкающуюся прямо в забор, статую издали, статую на фоне деревьев и на фоне накренившихся крестов, я решил перелезть через ограду и сделать несколько снимков вблизи.
Штаны я, конечно, умудрился измазать. Но это ерунда, лицом к лицу статуя производила гораздо более сильное впечатление. Камера щелкала и щелкала. Темнело очень быстро, и надо было успеть, я все же хотел уехать завтра в Лондон с уже готовым материалом. Присев возле статуи, я прикинул, как бы заснять ее с такого ракурса. Поросшее мхом каменное лицо угрожающе нависало надо мной. Щелк! Последний кадр. На сегодня хватит. Я спрятал фотоаппарат в футляр, и тут хлынул дождь.

Не то чтобы я был к этому не готов, но такой ливень в октябре... Так мощно и обильно льет летом, иногда весной, волосы моментально вымокли, и струи холодной воды потекли за шиворот. Я взглянул на часы: шесть. Еще целый час до встречи с Эвелин. Но ведь можно подождать ее в клубе? Не стоять же под дождем.
Я собрался перелезть обратно в парк, но надо мной что-то вспыхнуло и загрохотало. Гроза, осенью? Ничего себе! Я поднял голову и сквозь серые струи воды увидел нечто неожиданное.
Вспышки. Разноцветные лучи, как от ракет. Грохот, хлопки и, по-моему, чьи-то крики, хотя мне могло и показаться. Я торопливо расчехлил камеру и начал снимать, стараясь прикрыть ее от дождя полой пальто. В небе надо мной продолжался грохот, перемежаемый вспышками. Вот что Джонни и другие аборигены принимали за фейерверк! Какие кадры! Я лежал навзничь прямо на надгробной плите, наплевав на заливающий глаза ливень, и снимал, снимал, снимал...
Полыхнуло красным, я в этот момент в очередной раз щелкнул затвором. Кто-то отчетливо вскрикнул, послышался шум. Каким чудом мне удалось скатиться с надгробия – ума не приложу, потому что через минуту я уже вскочил на ноги, а на том месте, с которого я фотографировал, кто-то лежал. Человек в черной хламиде и металлической маске. Я автоматически навел резкость. Камера щелкнула.
Я замер. Сначала я не успел испугаться, но вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Он, вероятно, упал с высоты, этот парень. Как он там оказался? Умеет летать? Умел... Нет, вот он пошевелил рукой и стащил маску. Пока еще жив. Совершенно юное лицо, лет семнадцать самое большее.
Он что-то простонал и отшвырнул маску в сторону. Потом отчетливо произнес:
– Розье. Я здесь. Розье! – выкрикнул он и закашлялся. На губах пенились розовые пузыри. Не жилец парень. Надо мотать отсюда, пока... Пока что?
Меня он не видел, смотрел куда-то вверх, как слепой. Снова закашлялся, а потом, с трудом двигая рукой, залез в карман своей хламиды. И обратился ко мне. Я аж подпрыгнул.
– Твое, – прохрипел он, глядя на меня расфокусированным взглядом. – Эван...
И выронил из руки что-то маленькое и золотое. Взгляд застыл, дождь заливал его лицо, казалось, его глаза наполнены слезами.
Мертв.
Я наклонился и подобрал с земли то, что он выронил: крохотный, очень изящно сделанный золотой ключ. Когда я прикоснулся к нему, он вдруг ярко и ослепительно вспыхнул, став на мгновение горячим почти до боли. В этот миг мне почудилось, что на месте мокрых деревьев и кустов проступили очертания домов, фонари, тускло светящие сквозь пелену дождя. Я мотнул головой: наваждение исчезло.
А потом ключик погас, и я спрятал его в карман.

Глава 3

В следующее мгновение я мчался по тропинке обратно, подальше оттуда. Пробежал мимо клуба, скорее бы к себе, в гостиницу! Какое свидание? Какая, нафиг, Эвелин? Ключ, который я судорожно сжимал в кармане, до сих пор жег мне пальцы. Ну и материал! Сенсация! Люди с паранормальными способностями, живущие среди нас, убийства, таинственные артефакты... Макса в холле не было – тем лучше. Я на одном дыхании взбежал по лестнице наверх. Сейчас я должен немедленно сесть и писать, пока свежи ощущения и воспоминания. Напишу и отправлю заказным письмом Майку. С утра, как можно скорее. Еще надо отослать отснятую пленку. Что-то подсказывало мне, что это надо сделать немедленно. Жаль, почта не работает. Зайти бы еще в номер... Руки дрожали, и я никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Какой материал! Бомба! Только бы ничего не помешало!
Я наконец отпер дверь и вошел. Потянулся к выключателю...
– Добрый вечер, мистер Уилкс.
Оп-па.
Я застыл на пороге. Первым побуждением было выскочить из номера и бежать в машину, но тут меня что-то подтолкнуло в спину, я шагнул вперед, а дверь за мной захлопнулась. Я дернул ручку. Без толку. Дверь была заперта.
– Не пытайтесь выйти, – тот же голос из темноты. – И не кричите, вас все равно не услышат. Мы не хотим причинить вам вреда, зажгите свет и садитесь.
Спецслужбы. Черт, как я мог забыть... Ни разу не попадался к ним на мушку, но слышал ведь, что... Они всегда появляются. Затыкают рты. Часто – навсегда. Куда же я влез... Копнул слишком глубоко. Ми-6? Секретные опыты над людьми?
Нужно во всем соглашаться с ними, сейчас это важнее всего, главное – вернуться в Лондон, пленку наверняка отберут, бог с ней, с пленкой, главное – выбраться... Я включил свет.
– Присаживайтесь, мистер Уилкс, разговор будет долгим. – Тот, кто занял кресло у камина, указал мне на стул. – Не нужно бояться, – повторил он.
Я сел, продолжая разглядывать незнакомца. Что же в нем было не так? Какая-то несуразность... И лицо, дьявольски знакомое. Где я его видел?
– У вас, насколько я знаю, при себе то, что нам крайне необходимо, – успокоительным тоном продолжил он. – Ключ. Вы его подобрали на кладбище. Он принадлежит нам.
Я все разглядывал этого типа. Необычность... в чем она? Ах блин! Одежда! Как у американского гангстера тридцатых. Даже шляпа... Это точно спецслужбы?
– Кто вы такой? – спросил я. – И как попали ко мне в номер? Вас Макс впустил?
– Это не суть важно, – ответил он и снял шляпу. Видимо, она ему мешала.
И тут я его узнал.
– Ты музыкант из клуба! – я вскочил и неожиданно сам для себя расхохотался. Смех получился каким-то нервным. – Мистификатор хренов. А ну вали отсюда, пока я не вызвал бобби!
– Музыкант – это я, – произнес кто-то позади меня очень похожим голосом. Не успел я обернуться, как этот второй, копия первого, подошел к камину. Только одет он был в длинный зеленый плащ, и волосы лохматые. У первого они были коротко пострижены.
– Вы зря волнуетесь, мы не собираемся причинить вам вред. Мы уйдем, но сначала вы должны выслушать нашу историю. А потом решайте, мистер Уилкс, выгонять нас или нет, – сказал второй, дружески улыбаясь. Первый был мрачен как туча и молчал.
– Меня зовут Гидеон Прюэтт, вы можете называть меня Ди, – продолжал второй. – Да вы садитесь! А это мой брат Фабиан, – указал он на первого.
– И я могу называть его Би? – язвительно уточнил я, опустившись обратно на стул. Фабиан нервно сжал губы.
– Только попробуй, – пробурчал он.
– Вы взяли ключ у... умирающего, я это видел, не отрицайте. Вы должны были его взять, – Гидеон сделал вид, что не заметил моего выпада в их сторону. – Все получилось правильно. Ключ у вас, но он нам крайне необходим. Это вопрос жизни и смерти.
Я внезапно успокоился. По крайней мере, убивать меня эти двое явно не собирались.
– Почему я должен отдать его вам? Вы говорите – все получилось правильно. Значит, ключ предназначался мне? Именно за этим меня вызвали в Малый Букхэм?
Да, это был отчаянный блеф, но что еще мне оставалось делать?
– Вы правы, – согласно кивнул Гидеон. – Поймите, тот человек, у которого вы взяли ключ, он... У вас таких называют фашистами. Он террорист и убийца. И в его сейфе может находиться то, что поможет остановить их, ослабить! Это крайне важно! Идет война...
– Что за чушь вы несете? – поморщился я. – Какая война? В Афганистане? Вы работаете на правительство?
Гидеон опустил глаза.
– Нет, – после недолгой паузы произнес он. – Мы – независимая организация.
– То есть вы убили этого парня, чтобы я мог подобрать ключ и вы у меня его потом отобрали, и после этого вы называете того, кого вы убили, террористом? А сами вы кто?
Фабиан, который до этого молчал, скривившись, вдруг вскочил, выхватив из рукава какую-то палку.
– Чего ты с ним разговариваешь! – воскликнул он срывающимся голосом. – Он же ничего не понимает, не хочет понимать! Люди гибнут, а этот маггл даже не думает помогать нам! Акцио ключ от сейфа Уилкса!
Пауза.
– Ну и что дальше? – спросил я, стараясь говорить спокойно. Сердце колотилось, казалось, в горле. – Убьете теперь и меня, чтобы забрать этот чертов ключ? И что это за «акцио»?
Гидеон в два шага оказался возле брата, положил руку ему на плечо.
– Он прав. Мы не должны применять силу... Чем тогда мы будем отличаться от них? Ван Дайк говорил, что ключ нельзя отобрать. Его можно только отдать, по доброй воле. Простите, мистер Уилкс, – обратился он ко мне. – Фабиан немного перенервничал. Все действительно очень серьезно. Дамб... мы подозреваем, что в сейфе может храниться артефакт, который поддерживает могущество нашего главного противника. Вашего, впрочем, тоже. То, что вы о нем ничего не знаете, что вас этот террор не коснулся, – это наша заслуга.
– Вы волшебники? – невпопад спросил я.
– Да, да, да, – ответил сквозь зубы Фабиан, направил свою палку в камин, и дрова в нем вспыхнули. – Волшебники. И наши враги, к несчастью, тоже.
– Та пленка, – продолжил Гидеон, – на ней запечатлено убийство пожирателем... террористом одного из наших товарищей. Она настоящая. Как удалось ее сделать – неважно. Это было трудно. Вы очень поможете нам... да не только нам, всей Британии, магической и маггловской, если отдадите ключ!
Я молча разглядывал похожих и одновременно совершенно разных братьев. Фабиан сидел в профиль ко мне, его лицо было хмурым и потерянным. Он явно ни на что не надеялся. Гидеон, наоборот, смотрел на меня с надеждой.
– Помогите нам, – умоляюще прошептал он. – Пожалуйста...
Я подавил вздох.
– Ну ладно. У меня есть то, что нужно вам, а у вас то, что нужно мне.
– Что? – безразличным тоном спросил Фабиан, не оборачиваясь.
– Информация. Что такое магическая Британия? От какого сейфа этот ключ? Почему только я мог взять его? Что за тайная война? Расскажете – ключ ваш. Я оставлю его в камере хранения на Кингс-Кросс, вы его заберете.
Фабиан тяжело вздохнул и потер лицо ладонью.
– Мы и так рассказали слишком много. Статут секретности... Не имеем права.
– Тогда ключ останется у меня, – ответил я.
Гидеон нервно хрустнул костяшками пальцев. Терпеть не могу этот звук.
– Допустим, мы вам расскажем не все. О сейфе и о вас, например. Это не нарушит Статут... по крайней мере прямо не нарушит. Вас это устроит?
Я задумался. Того, что они мне рассказали про войну и волшебников, хватит или нет? В любом случае, я мог попытаться вытянуть из них еще немного. Пусть думают, что я согласился, и расслабятся.
– По рукам, – кивнул я.
Гидеон радостно ухмыльнулся.
– Отлично! Вы не против, если мы пригласим эксперта? Он гораздо лучше объяснит вам и про ключ, и про сейф.
– Мне придется сидеть с вами всю ночь, что ли?
– Нет, он ждет сигнала, это минутное дело. Фабиан, ты ближе, вызовешь Ван Дайка?
Фабиан кивнул и бросил что-то в огонь.
– Мистер Ван Дайк, мы вас ждем, как договаривались.
Теперь понятно, как эти двое ко мне попали. Через камин, как Санта Клаусы. Прямо из огня на ковер шагнул высокий, тонкий, как струна, чернокожий парень. Он брезгливо стряхнул пепел с рукава дорогого стильного пиджака и на секунду обернулся ко мне.
– Этот? – спросил он, поджав губы, у Гидеона.
Тот кивнул. Ван Дайк вытащил из рукава палочку (у них у всех палочки, что ли? Волшебные?) и направил ее на меня, не глядя, но тут же опустил.
– Ключ у него, импринтинг, как я и говорил. Его зовут Монтгомери Уилкс, как и нашего бывшего клиента? – снова обратился он к Гидеону.
Тот опять молча кивнул.
– Объясните мне, кто вы такой, что это за ключ и что за сейф? – не утерпел я. Ван Дайк соизволил наконец посмотреть на меня в упор. В его взгляде читалось неприкрытое презрение и, пожалуй, отвращение, как к насекомому. Он снова обратился к Гидеону, игнорируя мой вопрос.
– Мне долго еще тут торчать? Я и так нарушил все возможные правила. Если узнают гоблины...
Ван Дайка перебил Фабиан.
– Расскажите ему все. Ответственность мы берем на себя.
– Вас, что ли, с работы выгонят? – раздраженно ответил Ван Дайк, надув и без того пухлые губы. – Впрочем, пусть.
Он небрежно взмахнул рукой, и возле него появилось удобное кресло. Да, это действительно волшебные палочки. Я затаил дыхание. Ван Дайк уселся и, глядя сквозь меня, начал быстро говорить:
– Я работаю на Гринготтс, это банк, вы о нем не знаете. Ваш ключ – от фамильного сейфа. Он действительно ваш, в прямом смысле этого слова. Покойный Уилкс, как я понял, выронил его перед смертью, а вы подобрали. Если бы не имя... Гоблинские чары, которые накладываются на сейфы и ключи от них, сродни протеевым, а, впрочем, кому я это говорю? Главное, что у вас импринтинг на ключ. Он светился, когда вы его взяли в руки?
– Да, – коротко ответил я.
– Все понятно. Уилкс не оставил завещания, прямых наследников у него нет, и, когда вы взяли ключ, сработала магия имени. А возможно, и крови, – Ван Дайк обернулся к Фабиану. – Вы уверены, что он не сквиб? Я впервые слышу, чтобы ключ от гринготтской ячейки передал себя во владение магглу, – он поднялся из кресла. – Все, надеюсь? Я свободен от обязательств и могу идти?
– Стоп, стоп, – я едва сдержался, чтобы не достать блокнот и не начать записывать. – Что такое сквиб? Какое отношение гоблины имеют к банку? Где находится этот банк? И я могу открыть этот сейф сам?
Ван Дайк поднял глаза к потолку, демонстративно развел руками.
– Мне и это ему объяснить? Через час сработает мой порт-ключ в Амстердам, и у меня нет времени пересказывать какому-то магглу прописные истины.
Гидеон протянул ему руку.
– Спасибо, мистер Ван Дайк, вы очень помогли. Теперь мы ваши должники. Вы же еще вернетесь в Британию?
– Зачем? – фыркнул банкир и быстро пожал протянутую руку. – Разве что по работе, и то вряд ли.
– Но ваши жена и сын...
– Это не ваше дело, и Анна мне не жена, – отрезал Ван Дайк. – Прощайте.
И исчез с громким хлопком. Снова немного информации в мою копилку: они так телепортируются. Я встал, ноги сводило. Видимо, от напряжения.
– Доволен? – вполголоса спросил Фабиан. – Теперь прошу отдать ключ.
– Я еще не узнал все, чего хотел, – ответил я. – Почему он назвал меня этим странным словом «сквиб»? Что такое маггл? Звучит как-то обидно.
– Обидно, – передразнил меня Фабиан. – Маггл – это не волшебник. А сквиб – это тот, кто родился в семье волшебников, но не имеет магических способностей.
– Я могу открыть сейф сам? – я задал вопрос во второй раз. Может, мне все же ответят?
– Мы не знаем, – пожал плечами Гидеон. – Лучше отдайте нам ключ, мистер Уилкс, вы не понимаете, чем рискуете, оставляя его у себя.
Еще чего. Чем я рискую, если отдам им ключ сейчас, я прекрасно понимал. Из головы не выходило лицо умирающего под статуей молодого парня.
– Вы заберете его в камере хранения на Кингс-Кросс, как и договаривались. Я оставлю в редакции письмо с номером и кодом. По-другому не согласен.
Фабиан хмуро посмотрел на меня, потом обернулся к брату.
– Ван Дайк говорил, можно ли забрать ключ с помощью Империо?
– Говорил. Забрать можно, использовать нельзя. Гоблины ключ не примут. Разве что выпить оборотное, и то...
– Ясно, значит, они его не заимперят, – Фабиан стал еще серьезнее, хотя куда уж дальше. – Слушай..те, мистер Уилкс. Я вам объясню максимально доходчиво. Ради этого ключа вас убьют. Так же легко, как убивают муху. Тем, с кем мы боремся, тоже нужен ключ, и как только они узнают, что он у вас, считайте себя мертвым. Мы постараемся защитить вас, но никакой гарантии дать не можем. Если вы не отдадите его нам, то погибнете в течение пары дней, а ключ заберут пожиратели. Найдут побочного наследника, хотя бы Розье, и заберут.
Я промолчал.
– Подумайте до утра, – примирительно сказал Гидеон. – Мы вас не торопим, хотя вы в огромной опасности. До встречи!
– Если вы – хорошие парни, – медленно произнес я, глядя, как Гидеон исчезает в камине, – то какие тогда плохие?
– Вот и поразмышляйте над этим на досуге, мистер Уилкс, – сердито ответил Фабиан и шагнул в камин следом за братом.
Я кинулся к столу, достал блокнот и начал лихорадочно писать. Время было дорого.

Глава 4

Я резко поднял голову. За окном серел рассвет.
Черт! Я уснул, пока писал. Быстрее, быстрее... Я схватил блокнот с записями, швырнул фотоаппарат в сумку, натянул пальто, едва попадая в рукава, и пулей вылетел из номера. Даже если что-то забыл – ерунда, самое важное – записи и пленка. Номер был оплачен на сутки, так что Максу я ничего не должен.
Нужно срочно возвращаться в Лондон. Пока эти Прюэтты не засекли, что я удрал. И те, другие, о которых они говорили.
Я сбежал вниз по лестнице, бросил ключ от номера на стойку. На улице было очень холодно, лужи подернулись тонким ледком. У меня сразу застучали зубы, зато сонливость как рукой сняло. Оскальзываясь на льду, я помчался к машине. «Остин» все так же одиноко скучал на стоянке. Стряхнув с лобового стекла листья, я забрался внутрь.
Только бы он завелся. С ним бывали заскоки, особенно когда я спешил. Сцепление, поворот ключа... Уф, все в норме. Мотор чихнул и тепло заурчал. Я включил печку, мне вдруг стало спокойно, отпустило напряжение. И я не стал рвать с места, а осторожно тронулся, вывернул на главную улицу и в сумеречном полумраке медленно поехал мимо спящих домов Малого Букхэма.
Часы показывали пять утра. Рановато... Машин на дороге не было, и, как только за окнами промелькнули последние здания и началось бесконечное поле, я нажал акселератор. «Остин» протестующе забурчал, но ускорился, миля за милей я приближался к Лондону. Загадочный ключ все еще лежал в кармане. Я действительно собирался отдать его, но в идеале хорошо бы самому открыть этот сейф. Если получится. Ведь до невозможности любопытно, что за вещь там хранится, которую так ищут эти самые колдуны, ради которой они гибнут. Артефакт? Волшебное оружие?
С другой стороны, жизнь дороже. Если не выйдет – просто отдам. Я и так знаю достаточно много.
«Остин» нырнул в небольшой лесок. Сейчас их мало осталось, в нашей-то Англии, где еще в семнадцатом веке все леса свели на корабли. Огораживание, овцы съели людей... Почему в голову всегда лезет какая-то чушь, когда надо думать совершенно о другом? Например, о том, где мои очки. Поднялся туман, и я снизил скорость, одновременно роясь одной рукой по карманам. Где же они? Неужели выронил на кладбище? Забыл в номере?
Визг тормозов ударил по ушам. «Остин» резко клюнул носом, меня швырнуло вперед, а потом назад – ремень сдавил грудь, не давая влететь головой в стекло. Рефлексы – я в последний момент успел нажать на педаль, когда перед капотом выросла темная фигура.
Я не успел опомниться, как ремень отстегнулся и меня через открывшуюся дверь поволокло наружу. Мысли и чувства странно замедлились, надо было, наверное, закричать или испугаться, но я только беспомощно перебирал ногами, пока меня тащило от дороги к деревьям. Как ребенка, которого с двух сторон за руки держат бегущие взрослые.
– Идиот! – прошипел появившийся рядом один из Прюэттов, кажется, Фабиан. Меня отпустило, и я свалился на землю. Хренов колдун стоял надо мной и так же тихо, но злобно рычал:
– Уилкс, какого дементора?! Тебе же сказали... Придурок!
Я поднялся на ноги и со всего маху врезал Прюэтту по зубам. Тот отлетел на несколько футов назад, взмахнул своей палочкой, но не успел: я подскочил и выбил ее. Палочка исчезла где-то в кустах. А я с наслаждением, которого очень давно не испытывал, врезал ему снова. И что он может без своей палочки?
Прюэтт, отплевываясь и вытирая рот, лежал на земле. Это действительно был Фабиан: капюшон с него слетел, я увидел короткую стрижку.
– И правда придурок, – неразборчиво пробормотал он, глядя на окровавленную ладонь. – Полегчало? Можешь еще раз ударить, если тебя это успокоит.
Он встал и начал отряхивать свою хламиду. А мне вдруг стало почему-то стыдно. Я молчал, а Фабиан тем временем поднял палочку с земли и направил ее себе в лицо.
– Слушай, – вполне четко произнес он. – Отдай наконец ключ, машину оставишь здесь, а мы перенесем тебя в Лондон.
Его разбитая губа зажила как по волшебству... почему «как»? Мне стало смешно: я начал привыкать к тому, что они могут практически все. Раздался уже знакомый хлопок, Фабиан дернулся, но это был его брат. Растрепанный и встревоженный.
– Они здесь! – прошептал Гидеон и направил на меня палочку. – Быстро, нет времени!
И тут я превратился в камень. Окаменел. Руки плотно прижались к телу, ноги сдвинулись по стойке «смирно». Только бы не упасть сейчас! Мне казалось, что я разобьюсь, как стеклянный. Сердце бешено колотилось, а все, что я мог, это вращать глазами.
Через секунду я все же упал. Назад, в яму, которой только что не было. Длинная и узкая, как могила... Они меня закопают живьем?! Гидеон, стоявший надо мной, взмахнул палочкой, и меня с ног до головы засыпало желтыми листями. Потом он торопливо пробормотал что-то, похожее на католическую молитву, и все затихло. Ни хлопков, ничего.
Листва закрывала мое лицо не так плотно, как я боялся, оставалась очень тонкая и узкая щель, но я хоть что-то мог видеть. Иначе так можно было бы и с ума сойти. От тишины и невозможности пошевелить даже пальцем. Пасмурное небо, дерево, куст. Хочешь – смотри вверх, хочешь – вбок. Какой малости начинаешь радоваться... Еще недавно я думал о том, как бы заглянуть в сейф, а сейчас... Лишь бы остаться в живых.
Но ведь «остин»! Они наверняка увидят машину и поймут, что я здесь! Эти загадочные они, которые носят маски и охотятся за ключом...
Тут я услышал шаги. Листва характерно и вразнобой похрустывала: ко мне кто-то приближался, и этот кто-то – не один.
Близко, совсем близко... Вот сейчас мне наступят на голову, и...
Шаги смолкли. Сквозь щель между листьями я мог видеть только чей-то очень замысловатый сапог неестественно яркого розового цвета. Замшевый и со странной шнуровкой. Женщина?
Голос, который раздался надо мной, был вполне мужским. И громким.
– Зачем им этот маггл? Они его убили, я вам говорю, Долохов! Никого тут нет и быть не может. Я бы...
Второй, которого я не видел, скорее всего, тот самый Долохов, шикнул:
– Тихо! Они где-то рядом. Не пытайся додумывать, Розье. Молчите и слушайте, вы все.
Они затихли, только Розье нетерпеливо постукивал каблуком своего фантастического сапога. Ждали Прюэттов. С ключом.
Теперь я понимал, что чувствуют солдаты, лежа в окопах под минометным огнем. Если бы меня не парализовали, я бы уже давно выскочил из ямы, вопя, и погиб бы, конечно. Потому что это невыносимо жутко – прятаться, если рядом с тобой стоят убийцы и ждут.
Когда рядом со мной грохнул взрыв, раздались крики и что-то засверкало, я отключился.

– ... в порядке? – сквозь черноту и странную заунывную музыку пробился женский звонкий голос. Я глубоко вздохнул и пошевелил пальцами. Свободен! Музыка постепенно утихла, и я стал слышать гораздо четче. Но открыть глаза было страшно.
– Нет, – пробурчал кто-то хриплым низким голосом.
– Но ведь маггл жив? – удивленно ответила девушка. – А ребята должны были сразу же аппарировать.
– Должны были, – тихо пробормотал хриплый. – Должны.
– Где они? – упавшим голосом переспросила девушка.
– Там.
Послышался шум шагов, сдавленный вздох и стук, как будто кто-то упал на колени.
– Быть не может, – голос девушки дрожал. – Как... Они же...
– Хватит, Алиса, – грубо оборвал ее хриплый. – Оформляй. Убийство, двойное. Темная метка, значит, убийцы известны. Не в первый раз, так что давай без подсказок. Эй, ты, – меня внезапно кто-то сильно хлопнул по щеке, и я открыл глаза, – хватит прикидываться обморочным. Ну вот, молодец, а теперь давай сюда ключ.
Хриплый оказался неприятным хрычом со встопорщенными космами. Он свирепо смотрел на меня, скривив рот. Над ним в небе переливалось зеленое пятно. Северное сияние? Я моргнул.
– Ну? – рявкнул он. – Я долго буду ждать?
Негнущимися пальцами я достал из внутреннего кармана ключ и протянул ему.
– Говнюк, – хриплый схватил его и начал внимательно рассматривать. – Нет чтобы сразу отдать, двоих из-за тебя потеряли.
Я приподнялся на локте. Яма, в которой меня спрятали Прюэтты, оказалась неглубокой, и я увидел стоящую на коленях неподалеку девушку, круглолицую, смертельно бледную, все веснушки выступили. Она хмурила брови и что-то писала на длинном рулоне бумаги.
– А что с Прюэттами? – спросил я. Хотя и так понимал, что с ними.
– Убиты, – хриплый набычился. – Ты видел кого-то? Слышал? Говори! Хоть какой-то толк с тебя.
Я сел. Алиса продолжала писать, даже не взглянув в мою сторону.
– Могу назвать имена. Долохов, – ответил я, – и Розье. А вы кто? Тоже независимая организация?
– Не твое дело, – отрезал хриплый. – Долохов... Я его не заметил, только Розье, франта хренова. Было еще трое, впятером напали...
– И что все-таки в сейфе? – негромко спросил я. – В конце концов, я имею право хоть на какую-то компенсацию за...
Мне в лицо, как дуло, уставилась палочка.
– Компенсацию?! – рявкнул хриплый. – Обливиэйт!
Что-то ударило меня, пространство и время скрутились в тугую пружину, которая с громким звоном распрямилась, отматываясь назад, назад, назад...


Продолжение в комментах.

@темы: текст, светлые

---

[House of Lancaster]

Название: Семейные неурядицы
Автор: Дом Ланкастеров
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: ОМП, ОЖП, кое-кто из канона
Жанр: общий, драма
Размер: мини
Дисклеймер: канон принадлежит Джоан Роулинг
Саммари: небольшой клубочек проблем разных семей
Тема задания: Случайный свидетель (маггл, становящийся свидетелем и невольным участником конфликта волшебников).
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Война Роз». Огромное спасибо капитану за помощь и терпение.
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие темы/общее впечатление"

Джош Этвуд выругался и захлопнул за собой дверь. Из дома доносились рыдания жены и крики сына, но мистер Этвуд уже не слушал. Прикурив сигарету, он пускал кольца дыма в начинающее сереть небо и раздражённо качал головой. Пусть орут, сколько влезет, пусть позорятся перед соседями, сколько хотят — всякий, кто пройдёт мимо, скажет: «Вон, у Этвудов опять скандал. Старик Джош сыну жизни не даёт небось!» А он всего-то не хочет, чтоб сын скотиной был. Не нужно ему было с той девушкой связываться, не нужно.

— Эй! — Из окна высунулась жена. — Джош, нечего там торчать! Иди в дом!

Он не ответил, только помотал головой и нахмурился так, что брови сошлись на переносице. Что он забыл в этом доме? Опять на него упрёки посыплются один другого замысловатей: и о сыне он не думает, и к мнению жены не прислушивается (а как не прислушаешься, если орёт так, что на улице слышно), и злой он, и грубый, и жестокий, а мальчик (Джош-младший, то есть, — лоб двадцатилетний) такой чувствительный, такой впечатлительный… нельзя его принуждать ни к чему, нельзя мучить, а он (Джош, то есть) только и знает, что кричит да чего-то требует.

— Джош! А, чёрт с тобой! Торчи там! Без тебя поужинаем! — Окно громко хлопнуло и зазвенело стекло. Но Джош не обернулся.

Белое колечко казалось особенно ярким на фоне потемневшего неба. Медленно дым растаял, слившись с сумеречной серостью. И тогда на улице появился этот парень. Он возник неожиданно — словно из пустоты выпрыгнул. Тощий, без шляпы и белобрысый, одетый в красивый тёмно-серый костюм, неуместный на пустынной, едва освещённой Торнфорд-стрит, он шёл мимо обшарпанных домов и усердно вертел головой, что-то выискивая. Он дважды прошагал вверх и вниз по улице, а потом остановился неподалёку — точно между домом Джоша и соседским. Парень этот совершенно точно не был знаком Джошу. И совершенно точно никогда прежде не появлялся здесь.

Из дома тем временем снова донеслись рыдания Сандры. Наверное, она звонила подруге и делилась подробностями ссоры с мужем. Стыд какой, если подумать, что она нагородила. И что Джош-младший несчастный-обиженный, и что отец его — зверь из зверей. Завтра не только соседи, вся округа обсуждать будет. Джош загасил носком ботинка окурок и, чтоб отвлечься да заодно заглушить вопли жены, крикнул парню:

— Ищешь кого?

Тот резко обернулся. В свете единственного фонаря было видно, что парень очень бледен. И, похоже, испуган насмерть.

— Я… — правой рукой он что-то нащупывал в нагрудном кармане. — Я… да, ищу. То есть… нет, я… — Он моргнул и сказал уверенней: — Я жду кое-кого.
— Свидание? — недовольно хмыкнул Джош. После того, что выкинул Джош-младший, о свиданиях ему слышать не хотелось.
— Д-да. — Парень перевёл дыхание и уже уверенней продолжил: — Одна девушка сказала, что живёт на этой улице. А точный адрес не сказала. Я п-подумал, вдруг я приду и встречу её.
— А не поздно?
— Нет-нет, самое время.

Честно сказать, Джош не помнил, чтоб хотя бы где-то по соседству жила девушка, которая понравилась бы этому разряженному парнишке. Две дочки Джонсов, через три дома, слишком малы, старшей Меррита уже за тридцать, а парнишке — хорошо, если двадцать. Хотя, конечно, поди пойми эту молодежь, вдруг ему такие нравятся?

— А вы, — хитро прищурившись, спросил парень, — может, знаете кого-то… похожего?
— Может, и знаю, — ответил Джош, только тебе не скажу. Ты, может, её преследуешь, а она прячется. А я тебе её адрес скажу… ещё чего.

Парень почему-то кивнул и ухмыльнулся.

Он проторчал под фонарём всё то время, пока Джош стоял на крыльце, да и потом, наверное, когда желудок разбурчался так, что никакие ссоры уже не могли заставить Джоша остаться на улице, остался.

*

Никакую девушку он, похоже, не встретил, потому что на следующий день он вернулся. Джош чинил разболтавшийся шпингалет, когда увидел знакомую тощую фигуру в тёмно-сером костюме. На том же месте — между домом Джоша и соседним, только уже не под фонарём, а в тени.

— Сандра, — позвал Джош жену. — Ты знаешь, кто это?
— В первый раз вижу, — буркнула жена, едва глянув на парнишку.

Со вчерашнего дня она вбила себе в голову, что больше с Джошем не разговаривает. Это не так уж просто, при её-то болтливости — и если задавать вопросы неожиданно, то она отвечает, а потом только спохватывается и надувает губы. Джош-младший сбежал в город на свою съёмную квартирку. Джош был бы рад запретить, но парень сам зарабатывает — как тут запретишь?

Белобрысый прохаживался вокруг фонаря так, чтоб не вступать в жидкое пятно света. В жёлтых бликах от фонаря капли тумана в его волосах блестели. Туман висел уже неделю — с начала месяца. Сандра даже сказала, что это совы его принесли. Но как совы могли принести туман? Хотя кто их разберёт, этих сов-то? В новостях до сих пор временами принимались выяснять, откуда совы вообще среди бела дня появились.

Джош подёргал за шпингалет. Вроде, не болтается и не скрипит.

— Ужин, — сквозь зубы сообщила Сандра.

Ужином она назвала полупригоревшую горку кое-как порезанной картошки, посыпанную тёртым сыром. Жена мстила за ссору с сыном, за то, что Джош-младший из-за этой ссоры уехал их родительского дома на два дня раньше, чем собирался.

— Я бы позвонил её родителям, — сказал Джош, проглотив кусочек картошки.
— Чьим? — слово вылетело скорей, чем Сандра вспомнила, что злится на мужа.
— Да девицы этой.
— Зачем это?
— Ну… это и их касается.
— И хорошо, что телефона их у нас нет, — бросила Сандра. — У тебя сыр к усам прилип.

До утра они больше не разговаривали. Она даже на его «спокойной ночи» не ответила.

*

Дня через три парнишка притащился ещё засветло. Джош столкнулся с ним, когда шёл с работы.

— Не пришла девушка?
— Что? — тот аж подпрыгнул от неожиданности. — А, н-нет. Не пришла пока.

Он отвернулся и побрёл вниз по улице. Тощий, сутулый и, похоже, замерзший. Костюм у него — явно не из шерсти, куртки нет, а в такую сырость и куртка не спасает.

— Эй, — крикнул Джош. — Эй, парень!
— Что вам? — спросил он, обернувшись.
— Тебе есть, куда идти-то?
— Да, — нервно ответил он. При свете дня он казался ещё бледней. Под глазами залегли желтоватые круги, зрачки расширились — так у Сандры бывает, когда она злится, но боится это показать, и Джош-младший позавчера так вот выглядел. Белобрысые волосы слиплись, вблизи было видно, что нарядный костюм весь в пятнах и слегка велик хозяину. Парень сбежал откуда, что ли? Любопытно, чего он так боится?

— Может, зайдёшь ко мне? Я видел, что ты позавчера несколько часов тут торчал. Если ждёшь кого-то, то под крышей лучше.
— Мне… — парень облизнул губы и испуганно огляделся, — не надо. Я пойду.

Джош-младший так вёл себя позавчера — за три минуты до того, как отец вытянул-таки из него всю правду о том, что случилось. Мялся, озирался, часто моргал.

— Врёшь.
— Отстаньте уже от меня! — он сделал пару шагов назад и хотел было уже дать дёру, но Джош схватил его за руку.
— У меня сын — твой ровесник. Может, старше чуть-чуть. И мы… позавчера… повздорили. Он глупость сделал, я велел ему эту глупость исправить, а он упёрся.

Парень хотел вырваться, но застыл, едва Джош заговорил о сыне. Неужели, попал? Неужели, в семье проблемы?

— И какую же глупость? — спросил парень.
— Большую, — уклончиво сказал Джош. — Я к тому, если у тебя проблемы, то ты подумай: вдруг ты сам виноват? Вдруг сам повёл себя дурно?
— Ещё чего! — заорал парень, освободив руку. Джош хмыкнул:
— Точно, проблемы дома. Хочешь, заходи. Нечего тут мёрзнуть.
— Пошёл ты, — буркнул парень и убежал. Джош всего пару мгновений не смотрел ему вслед. А когда посмотрел — на улице уже никого не было, кроме незнакомой Джошу бабки в шляпе с огромной птицей.

*

Белобрысый не появлялся на Торнфорд-стрит неделю или полторы. А потом вернулся — и снова затемно.

За это время родители той девушки успели связаться с Джошем, и он долго объяснял им, что согласен полностью — Джошу-младшему нужно было жениться, раз так вышло, но сын-то упёрся и ни в какую. А как его заставишь, если он самостоятельный уже, никак от родителей не зависит? За эти недели с Сандрой они так и не помирились толком, а сына он не видел.

Зато белобрысый парнишка вот, пожалуйста, снова стоял в тени, ближе к дому Джоша, чем к соседскому, и боязливо озирался. Только на сей раз он был не один. Рядом толклись два незнакомых хмыря и о чём-то переговаривались. Джош на пару мгновений прилип к стеклу. Эти двое совершенно точно не походили на девушку. Впрочем, конечно, девушку белобрысый на ходу придумал. Может, они наркотики продают? Может, сейчас с него деньги требуют? Угрожают? Грозят отцу донести? Джош читал о таком в газетах. Может, стоит вмешаться? Он отошёл от окна и принялся тереть лоб в задумчивости.

Белобрысый парнишка казался до смерти перепуганным, тут сомнений не возникало, — даже в тумане заметно. Вот только эти двое его будто подбадривали. Тот, который с бородой, даже по плечу похлопал как-то по-доброму. Не очень-то похоже, что они преступники, а он их жертва.

Джош вздохнул. Как бы то ни было, а дело странное. Надо побольше разузнать.

Сандра ещё вчера не выдержала и уехала к сыну, так что ей уж точно ничего не грозит, если даже эти двое вооружены. Что револьвер есть у тощего белобрысого парнишки, который отчего-то напоминал Джошу сына, не верилось.

Он выключил радио и подошёл к окну, стараясь не высовываться из-за занавески. Никто из стоявших у фонаря не услышал, как окно едва приоткрылось — петли Джош хорошо смазал.

Сквозь туман донеслось:

— Точно. Я видел её… дурацкую шляпу ни с чем не спутать. И помни, что тебе тот аврор сказал про номер дома. Совпадает.
— После того, что Белла сделала, он бы и не то сказал.
— Но номер дома…
— Не примерещилось тебе, точно? Я про бабку.
— Нет. Пришлось сбежать, правда.
— Почему не спрятался под мантию?
— Маггл этот…

Что они несут? Точно шифровки какие-то. Вдруг они шпионы?

— Стёр бы ему память.
— Да зачем? Так-то он безобидный.
— Белла бы его убила.
— Это нам известно.
— Но если тут кто другой живёт, а мы ввалимся… Нам огласка сейчас не нужна.
— Другой. С фиделиусом. Ты спятил?
— Если в окно заглянуть?
— А если там чары охранные? Ещё завоет на всю улицу и они сбегут, мы и палочкой махнуть не успеем. Тут наверняка надо.
— У Беллы план есть. Главное — адрес.
— Да здесь они!
— Тише, Барти.

Осторожно Джош закрыл окно и сел за стол. Из разговора он понял хорошо, если половину, а то и меньше. Не всерьёз же они про убийства и про стирание памяти — кто вообще такое умеет?

Когда он снова выглянул в окно — всего через три минуты! — улица опустела.

*

В последний раз Джош видел белобрысого парнишку на следующий день. Тот вертелся на своём неизменном месте и казался бледней прежнего. То и дело он бросал панические взгляды куда-то между домом Этвудов и соседским.

Незадолго до этого звонила Сандра, чтоб сообщить, что девушка от ребёнка избавилась и больше их сына беспокоить не будет. И Джоша до сих пор трясло от омерзения, от злости и от горя. Ребёнок мог бы быть его внуком. Меньше, чем через год, у него внук был бы! Но Джош-младший по-своему решил.

А за окном стоял этот парнишка, тощий, светловолосый, и пялился куда-то в темноту. Подслушанный вчера разговор показался нелепым. Мало ли, о чём они говорить могли. У близких друзей частенько разговоры шпионские шифровки напоминают — Джошу ли не знать?

Он открыл окно.

— Эй, замёрз, наверное?

Парнишка вздрогнул и уставился на него.

— Нет, нет. Не ваше дело.
— Заходи, чая налью. Согреешься хоть.
— Я не… не могу. Отстаньте.
— Чего грубишь? Я, может, навязчивый, но я же добра тебе желаю. Простудишься.
— Не важно.
— А как же твои родители? Твои друзья?
— Не начинайте.
— Им же важно будет.
— Да отвалите же! Не ваше дело!
— У меня сын — твой ровесник… ну, старше немного…
— Слышал уже.
— И запомнил?
— Не дурак, запомнил.
— Вот я и хочу тебе помочь.
— Не ваше де… — он осёкся и отвернулся.

Из темноты к нему подошли трое — вчерашние его приятели и ещё высокая черноволосая женщина в длинном балахоне. Женщину трясло, словно от сильного холода.

— Этот болван, — дрожащим голосом сообщил троим подошедшим белобрысый, — замучил меня расспросами.

Женщина взглянула на Джоша как на пустое место и тихо сказала:

— Они не знали.

И в её голосе слышались и горе, и злость.

— Кто-то другой знает, — спокойно сказал бородач. — Что сейчас делать будем?
— Спрячемся.
— А маггл? — влез белобрысый.

Женщина посмотрела прямо на Джоша — или снова мимо Джоша? — но того морозом по коже продрало.

— Кому он нужен? Идём.

Джош отпрянул от окна и захлопнул его, чтобы на улице на было слышно, и кинулся к телефону — позвонить Джеку Мерриту, в ближайший полицейский участок. На всякий случай. Не то чтоб он боялся женщин… или этой женщины…

Если бы он знал, каким странным людям ему придется давать показания на следующий же день! Впрочем, об этих странностях размышлять пришлось недолго. Дольше ему пришлось раздумывать, почему он не помнит события выходных, и откуда взялась новая мебель в его гостиной — такая шикарная не продавалась ни в одном из ближайших магазинов, да и вообще не про их душу. Вот это был вопрос.

@темы: текст, темные

---

Правила конкурса

[Константин Редигер]

Правила конкурса “Война роз”*

“Война роз” – конкурс, тематика которого посвящена событиям Первой магической войны и основана на серии романов Дж.Роулинг о Гарри Поттере.

Сроки:

Начало конкурса: 25.12.2011 00:00.
Окончание конкурса: 17.01.2012
Голосование: до 31.01.2012
Объявление результатов: в течение 3 дней после окончания голосования

Участники

В конкурсе принимают участие две команды – Орден Феникса и Пожиратели Смерти.
В случае замены выбывших игроков новыми участниками команды обязаны сообщить об этом организатору.
Участники команд вправе представить на конкурс любое количество своих работ. Участники не имеют права играть за обе команды одновременно.
Решение внутрикомандных вопросов оставляется на усмотрение команд. Все контакты с организатором конкурса осуществляются выбранными командой капитанами.
Капитан команды ОФ: Nat-al-lee
Капитан команды УПС: wine_trying

Обязательные условия:

Работы команды должны отражать выбранную тему.

Работы и выкладка

В конкурсе принимают участие следующие работы: набор агитматериалов, авторские фики, переводы, рисунки, коллажи (манипы), видеоклипы.

Конкурсная программа для каждой команды включает
16 фиков
1 перевод
1 рисунок
1 коллаж
1 иллюстрация к фику
1 клип

Дополнительно команда может выложить любое количество внеконкурсных работ, из которых три лучших будут выбраны отдельным читательским голосованием.

Работы должны быть новыми и нигде не публиковавшимися. Допускается использование для написания авторских фиков неопубликованных наработок, в том числе, отыгрышей – с письменного согласия соавтора(соавторов). Использование чужого фэндомного арта для создания рисунков или коллажей допустимо с согласия автора арта.

Выкладка работ производится в соответствии с графиком выкладки с 00 часов 00 минут до 23 часов 59 минут даты выкладки.
Работы выкладываются анонимно, под командными никами. Раскрывать авторство работ до окончания конкурса запрещено. Выкладка работ где-либо вне командных сообществ, включая личные дневники, до окончания конкурса запрещена.

Требования к работам

Авторские фики и переводы

К участию в конкурсе принимаются авторские фики, написанные специально для конкурса и ранее не публиковавшиеся, объемом не менее 7000 знаков с пробелами. Объем перевода считается по оригинальному тексту. Жанр, категория и рейтинг работ не ограничены.

Рисунки(манипы) и коллажи.

Арт должен являться самостоятельной работой, сделанной специально к конкурсу, и нигде ранее не публиковавшейся. Авторы арта имеют право представить на конкурс самостоятельные(тематические) работы, а так же иллюстрации к авторским фикам и переводам. Жанр, категория и рейтинг работ не ограничены.

Видеоклипы

Видеоклип должен являться самостоятельной работой, сделанной специально к конкурсу и нигде ранее не публиковавшейся. В связи с тем, что видеоматериалы по Первой магической войне практически отсутствуют, разрешается использовать кадры из других фильмов, однако общая идея клипов должна соответствовать миру ГП. Жанр, категория и рейтинг не ограничены.


Правила голосования

Голосование за работу проводится в теме работы.

Правила голосования

1) Голосовать на «Войне Роз» имеют возможность все желающие, за исключением тех, кому известно авторство всех или некоторых конкурсных работ.

Не имеют права голосовать:

а) участники обеих команд, авторы конкурсных и внеконкурсных работ, а также допущенные в командные сообщества беты конкурсных фиков и переводов.

б) участники, которые записались на игру, получили доступ в игровое и командное сообщества, а потом по тем или иным причинам отказались участвовать.

Эта вынужденная мера вызвана тем, что все бывавшие в игровом сообществе знают авторство хотя бы некоторых конкурсных работ.

Все остальные, зарегистрированные хотя бы на одном ГП-ресурсе до 31 июля 2011 года, имеют право голосовать. Не допущенные в командные сообщества беты конкурсных работ имеют право голосовать за все работы, кроме той, которую бетили.

Если желающие голосовать зарегистрированы в дайри после этой даты, то в профиле им нужно обязательно указывать ссылку на ГП-ресурс, где они зарегистрированы раньше. Если таких ресурсов несколько, лучше указывать тот, на котором оставлено больше постов. Особенно это касается тех, у кого нет своего дневника, а есть только профиль.

3) От логина сообщества голосовать нельзя, вне зависимости от того, чему это сообщество посвящено и когда было образовано.

4) Если среди участников голосования будут обнаружены клоны, то их голоса засчитаны не будут.

5) За каждую работу можно голосовать только один раз. От одного человека возможен только один голос.

6) Запрещено комментирование и голосование с логинов, предоставлявшихся для анонимного комментирования на diary.ru вместе с паролями.

Оценки за работы

Каждая конкурсная работа оценивается двумя оценками (от 1 до 10) – за раскрытие заявленной темы и за общее впечатление.

Подсчет голосов

По итогам конкурса вычисляются следующие оценки:

1. Среднее арифметическое для каждой работы с точностью до 4 знака после запятой
2. Среднее арифметическое оценок работ для каждой из команд

Победителями в каждой категории (авторский фик, перевод, рисунок, коллаж, видеоклип, агитационный материал) считаются работы, получившие наиболее высокий средний балл.

В командном зачете побеждает команда, получившая более высокий средний балл.

Среднее арифметическое для каждой работы вычисляется по следующему принципу:
Если работа получила более десяти голосов, исключаются одна максимальная и одна минимальная сдвоенные оценки, после чего итоговая сумма делится на n-2, где n – количество проголосовавших.
Если работа получила меньше десяти голосов, максимальная и минимальная оценки не исключаются, сумма баллов делится на количество проголосовавших за работу.
Если количество голосовавших за работу меньше пяти, работа выбывает из индивидуального конкурса.

Среднее арифметическое для команды высчитывается следующим образом:
Средние баллы за каждую работу суммируются и делятся на количество конкурсных работ.
Примечание: при подсчете конкурсных работ учитываются так же и работы, снятые с конкурса из-за плагиата или раскрытия авторства с количеством баллов равным нулю. Работы, получившие менее пяти голосов не учитываются.

Внеконкурсные работы оцениваются читателями после окончания выкладки конкурсных работ. В отдельном, специально открытом для этого посте. Для этого из всех выложенных командами внеконкурсных работ голосующий выбирает три, на его взгляд, лучших,и распределяет их на первое, второе и третье место.
Подсчет баллов выполняется следующим образом: за каждый голос, поставивший работу на первое место, начисляется три балла. На второе - два. На третье, соответственно, один. Побеждает работа набравшая наибольшее количество баллов.

Штрафные санкции

Если авторство работы случайно или преднамеренно публично раскрывается автором до окончания конкурса, работа снимается с конкурса, полученные ею баллы аннулируются.

За невыложенные вовремя работы команда получает следующие штрафные санкции: минус 5 баллов от общей суммы оценок за фик за каждые сутки просрочки.

В случае уличения той или иной работы в плагиате, работа снимается с конкурса, набранные ею баллы аннулируются. Автор такой работы исключается из командного сообщества и получает бан в сообществе конкурса.

Категорически запрещаются:

Нецензурная лексика и оскорбления в комментариях к работам. Личностная оценка авторов работ. Уничижительные высказывания и иллюстрации как по отношению к авторам работ, так и по отношению к читателям. Злостный оффтоп. Ведение дискуссий членами команд под командным ником (за исключением автора выложенной работы).
Действия и мнения модератора не обсуждаются. Ни читатели, ни участники конкурса не в праве заниматься самомодерированием. Чувствуете необходимость в модерации - пишите модератору u-mail. Случаи недовольства действиями модератора будут разбираться между капитанами команд и организатором.
Организатор может использовать пресекающие меры без одобрения или разрешения команд.

Возможные санкции: замечание, предупреждение, бан(при получении третьего предупреждения, со снятием работы). Оформляется: замечание - выкладывается вместо поста, содержит цитирование; предупреждение - выкладывается вместо поста, с объяснением причины, модератор должен предварительно сделать скрин модерируемого поста и послать капитанам, бан - оформляется со ссылками на 3 предупреждения.

*За основу при разработке были взяты следующие правила: gennext.forum24.ru/?1-1-0-00000002-000-0-0

---

Анонс

[wine_trying]

«Война Роз» - литературно-художественный некоммерческий конкурс, в котором принимают участие поклонники творчества Дж. К. Роулинг. Тема конкурса - Первая война во всех ее проявлениях.

Все ли мы знаем об участниках Первой Магической войны, какими они были, как и почему сражались?

Помните Битву за Англию, в которой сражались команды Ордена Феникс и Пожирателей смерти? Кровопролитная была Битва. Но не все вопросы решены окончательно. Война Роз - еще одна попытка найти истину.

Как проще всего понять другого - стать на его место. На этот раз тем, кто сражался за Орден, придется понять, что двигало Пожирателями Смерти, и наоборот.

Читателей ждут рассказы участников и очевидцев, колдографии, рисунки, кинохроники, агитационные материалы из наших архивов.

Среди тем будущих дуэлей:
Рассказ о причинах, по которым люди решают вступить в подпольную организацию
Причины и предыстория войны глазами Темного Лорда/Альбуса Дамблдора. Обстоятельства создания ОФ/деятельность ПС в этот период.
Третья сила (взгляд на деятельность ПС и ОФ с точки зрения чиновника министерства; работника госпиталя; профессора Хогвартса, учившего и тех, и других; и так далее).
Случайный свидетель (магл, становящийся свидетелем и невольным участником конфликта волшебников).
Мексиканская дуэль (патовая ситуация, когда оба противника наставляют друг на друга палочки и обречены убить друг друга, но почему-то этого не делают
Чистокровные в ордене / магглорожденные в ПС
Свой среди чужих, чужой среди своих (шпион одной организации в стане другой)
Предубеждения (вопрос о чистоты крови или нечеловеческом происхождении кого-то из соратников с точки зрения чистокровного человека)
Сложные обстоятельства (по каким-то причинам член ОФ и член ПС помогают друг другу, оставаясь при этом врагами).
Переход изначально нейтрального персонажа на сторону Пожирателей/Ордена и его работа на них.
Надежды на будущее (ради чего сражаются орденцы/УПСы, ради чего рискуют жизнью, на что рассчитывают в будущем)
Семья и война

Участники:  almond_land,  alley_skywalker,  Artaletta,  Chergarka*,  Doc Rebecca,  felis melas,  Flos Atra,  grimspeck,  Hahnenfeder,  Нокорро,  jesska,  Lady Ges,  Levian,  katiger,  KatrinMort,  Nat-al-lee,  neeta,  rakugan,  Riddle_Ice,  rose_rose,  Somnio,  svetlana_ste,  troyachka,  wine_trying,  Yulita_Ran,  zanuda2007,  Модо,  Тихий омут,  menthol_blond,  GredAndForge,  Ikaruschka,  Ассиди,  барон де К.,  Бледная Русалка,  дракон7,  Мильва,  Сакура-химэ,  СЮРприз*

Война начнется 25 декабря 2011.
Ждем вас.

---

[wine_trying]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра